— Не распускай руки, паршивый извращенец! — она оттолкнула его.

Эдан отделался лёгким испугом. В принципе, скандал мог бы разрастись, не увидь он на руке Май кольца, когда она завернулась в свою куртку и прижала её к груди, то многое встало на свои места.

— Понял. Ты замужем. Но извиняться не буду, нечего выставлять себя напоказ! Об автографе можешь забыть… — делая вид, что его задели эти слова, он демонстративно завалился обратно на лавку, развернувшись филейной частью к молитвенной части прихода.

Напоказ? Напоказ?! — исступлённые агонией речи трепещали и звенели в её голове, сжатые кулаки дрожали, и лишь божья благодать спасала Эдана от бесноватого гнева Таниямы. — А вообще, мне показалось, что этот парень любит и ненавидит себя одновременно. Чем-то его полупустой грустный взгляд напоминает Нару… — пришёл момент, когда она успокоилась и пожалела бедолагу. — Ну нет! Нару всё равно в тысячу раз лучше! — хмыкнув в ответ на его горделивые речи (манеру поведения ей пришлось копировать с Масако), Май притопнула ногой и, развернувшись на ней же, без разрешения потопала в помещения, располагающиеся за стенами алтаря.

IX

— Снова здесь! — не успела Танияма отдышаться, как в коридорах, где по обе стороны тянулись склёпанные металлическими пластинами и толстыми гвоздями двери, она натолкнулась на Обина Крофтона, Уилбера Барнза и Лена. — Если ищешь Дэвиса, то вы с ним разминулись! — этот юноша повёл себя хамски в первый же день, да какой там день, в первый же час их знакомства! Лен и тот смотрел неодобрительно, а как раз он показался Май самым вменяем, разве что немного надоедливым. Этот маленький, рыжеволосый студент по обмену как-то яростно принялся грызть ноготь на большом пальце, не спуская притом глаз с Таниямы.

Голосовые модуляции Май не превзошли Обина в дерзости, так как незамедлительно последовала их новая порция.

— И вообще, ты какая-то тормознутая! — выдал высокий юноша, глядя на единственную девушку сверху вниз во всех отношениях этого слова. — Поспеши заиметь выгоду от этого брака, ни то скорее поимеют тебя, жертва прокреации! — прощающийся взмах руки и явственно прозвучавшие слова сигнализировали о неизбежном прощании.

— Margaritas ante porcas! — Лен своенравно бросил тяжёлую фразу в Май и как хвостик последовал за Обином.

— Прочти катехизис! Поймёшь больше! — Уилбер шепнул ей пару приободряющих слов и не посмел задерживаться.

И чего это было?! — у Май от нервного тика пропало всякое желание придерживать свой рьяный характер в узде.

— Не давайте святыни псам и не мечите жемчуга вашего перед свиньями, чтобы они не попрали его ногами своими и, обратившись, не растерзали вас, — голос пастора Гладвина Куинси имел целительную силу. — Эти слова сказал Иисус Христос в своей Нагорной проповеди. Об этом пишется в Евангелии от Матфея. «Margaritas ante porcas» с латыни переводится как: «Метать бисер или жемчуг перед свиньями», раньше употреблялось жемчуг, сейчас многие говорят бисер.

Знакомые слова… Кажется, Нару нечто подобное говорил… Вроде бы в школе Ясухары… — Май одолели воспоминания. — Так это он что, Библию цитировал?! — вскрывающиеся детали о прошлом и настоящем профессора Дэвиса ежедневно подкашивали Танияме ноги.

— Миссис Дэвис, ваш визит — неожиданность. Вы искали своего супруга или у вас возникли вопросы иного плана? — ободряемая смиренным пастором, Май ожила.

— Пастор Куинси, а не могли бы вы меня звать как-нибудь проще? — Танияма смущаясь говора и самой просьбы, заиграла широко расставленными пальчиками. — Лучше по имени…

— Миссис Дэвис, хотя мне и приятно услышать такую просьбу от особы вашего вдохновенного возраста и цветущей наружности, но я не могу удовлетворить ваш слух подобными речами, — казалось, что его голос вобрал всю сладость и благодать этого места.

Вроде бы он отказал… — Май изошла на неуклюжие смешки, а всё оттого, что отчасти не поняла речей пастора.

— Пастор Куинси, — она взяла себя в руки, — один из студентов посоветовал прочитать катехизис. Что это?

— Катехизис — это книга, где содержатся основные вероучения. Мы используем её, чтобы воспитывать девушек и юношей в духе веры, — ответил он. — Интересует ещё что-то?

— Да… — Май покраснела, кажется, Обин сказал что-то очень обидное, спрашивать было неловко, но кто ещё мог ей ответить?! — Прокреация… Что это?

— В христианстве упоминание о сексе является греховным, он должен служить одной цели — прокреации, то есть продолжению рода, — как Танияма и думала, ответ был возмутительным.

Значит, жертва прокреации… Ну попадись мне этот Обин! Я ему его бананы затолкаю туда, откуда он их будет неделями выковыривать! — в недрах, в глубоких впадинах и лабиринтах, древние инстинкту отмщения сходились в мракобесии исступления.

— Вижу, мои слова вас задели, — пастор невинно улыбнулся. — Видите ли, целомудрие лежит в основе английского общества. Это исторические аспекты нашей культуры, которые ни в коем разе не распространяются на молодёжь ныне. Этот разговор становится неуместным. Миссис Дэвис, пойдёмте, в библиотеке говорить будет удобнее…

Для возражений не нашлось поводов. Май последовала за пастором Куинси в одну из этих странных комнат, где под створчатыми потолками тянулись длинные лампы тяжёлого, дневного света.

— Барри, ты можешь идти домой. На сегодня достаточно, — за одним из столов сидел тот самый мужчина, Барри Олдридж. Танияма сразу узнала его по пергаментно-жёлтому цвету лица, обкромсанным волосам с редкой сединой и как у старца выгоревшим серым глазам.

— Я завтра уезжаю, пастор Куинси, — сиплым голосом сказал он, единожды озирнувшись на Май.

— Знаю, Барри. Передайте миссис Олдридж мою благодарность. Этот год она щедро помогала нашему приходу, — пастор излился на благодарности. — А эта девушка наша гостья. Её зовут Май Дэвис.

Совсем не звучит… — Танияма нечаянно расстроилась, находясь притом в действующем диалоге.

— Очень приятно познакомиться, миссис Дэвис, — сиплый, как у больного хронической ангиной, голос Барри пробудил в Май сострадание.

— Да… И мне… — она с лёгкостью могла заработать нервное расстройство, когда сухая, обтянутая сероватой кожей рука, потянулась к ней за рукопожатием, впрочем, то бы касалось прошлой Май Таниямы, тогда, будучи ученицей старшей школы, она бы убежала с визжащими от страха подружками, сейчас же она являлась сотрудницей лаборатории психических исследований. Войдя в ситуацию больного человека, она осторожно потрясла его руку и, улыбнувшись, постаралась завязать разговор.

— Барри, а вы давно работаете у пастора Куинси?

— Нет… — без чувства пространственной ориентации он заиграл стеклянными глазами, медленно перемещая внимание из угла в угол. — Пастор Куинси заботится обо мне с зимы прошлого года…

— Барри, миссис Дэвис не хочет причинить тебе беспокойства. Ты устал. Можешь отправляться домой… — служитель прихода вмешался, так как взгляд мистера Олдриджа стал совсем бешеным; он беспрестанно кидался по углам, словно пытался уловить нечто страшное, неуловимое, а оттого мерцающее.

Не говоря ни слова, Барри Олдридж покинул приход.

— Прошу простить моё вмешательство, но Барри потерял жену и сына прошлой зимой. С тех самых пор он такой… — пастор Куинси извинился. — Я приютил его, так как боялся, что он может наложить на себя руки, а как вы знаете — это страшный грех. Здесь мы заботимся о душах наших прихожан, но в случае с Барри приходится присматривать и за телом физическим.

— А что стало с его домом? — в сердобольности Май могла посоревноваться с самим Гладвином Куинси.

— Мыслей о его продаже и в помине не было! — поклялся пастор в ту же секунду. — Да и покупатели маловероятно, что нашлись бы. Дом, бесспорно, хорош, находится он на углу, через улицу от дома миссис Аддерли, однако в доме, где было совершено убийство и самоубиение — жить практически невозможно.

Трагические обстоятельства из жизни Барри Олдриджа остановили в Май приток и отток крови. Сердце замерло. Дыхание перехватило…