VIII

21 февраля. Среда — день третий. Дом миссис Аддерли. Утро.

Каким бы очаровательным и неотразимым ни был профессор Оливер Дэвис, Май проснулась утром навзничь раскинувшаяся на кровати, замёрзшая и полностью истощённая. После неутешительного опыта вовремя проявившегося стыда, Танияма лежала в одиночестве преисполненная намерениями позабыть те порицания, которые расточал её мозг, не соглашающийся с опьянённым от разливающейся истомы телом.

Какая же я дура! Почему не кивнула ему?! — сожаления о проваленном начинании пожирали её и без того разбитое и помятое тело. Когда находясь на пике и без того долгой страсти Оливер спросил согласна ли она с его предложением, и она, растерявшись не смогла дать ответа, он не посмел сделать движения, сулящего расточение жемчужной жидкости по её чреслам. Головокружительная истома обуяла их тела, но продлилась недолго. Конечно, он не изрёк и капли обиды, утешив её тем, что к этому можно вернуться в другой раз, не понимая, что потерянная и бездыханная, в его руках ни к чему более не чувствительная, она не может дать прямого ответа, будучи сокрушённой его прямым превосходством.

Всю ночь неистовствовала снежная буря. Когда и как Оливер покинул её, Май не различила, заметив лишь то, что наутро он прихрамывал, без прискорбия сообщив, что поскользнулся. Дорожки, подходящие к дому и правда, заледенели, впрочем, Май едва ли было суждено в этом убедиться. Её, как прокажённую, усадили за учёбу, дав понять, что вчерашний день — это выходной после долгого перелёта.

— И почему этот профессор не может признаться себе в том, что всего-навсего разозлился?! — не в силах унять ломоту в теле Танияма растянула руки на столе во всю длину, накрыв собой тетради и впустую раскрытые книги.

Утром монах говорил о какой-то вазе. Она напоминала древний греческий мрамор из-за жемчужного цвета. По её описанию Нару сказал, что это старая ирландская ваза из «паросского» фарфора примерно 1900 года. Интересно было бы на неё посмотреть… — она на пару с любопытством коротала часы. — Они нашли её в одной из спален. Странно то, что эта ваза стояла посередине запечатанной комнаты, словно её кто-то нарочно там оставил…

— Мы нашли то, о чём ты говорил! Это было проще простого! — Такигава восхвалял проделанную работу, переводя дух, пока профессор Дэвис, не подходя близко, изучал найденную вазу.

Перламутрово-белая, бачонкообразная и сантиметров сорок в высоту, словом, от пола до начала коленной чашечки. Знаменитые фарфоровые кружева, как решётка обхватывали ёмкость меньшего диаметра, образуя изысканный узор. Скромное коричневато-серое изображение поля и леса в окошке причудливого кружева, и обработанное золотой краской широкое горло, забитое к тому же кривой пробкой, вырезанной из дерева неизвестной породы.

Совсем белая… — Нару присел на колени и, сохранив дистанцию в полметра, присмотрелся к крышке ручной работы. — Осина… Она отгоняет злых духов. Кто бы ни сидел в этой вазе, он мучается… — он понял, что пробку забили позднее, когда ловушка сработала.

— Эта ваза вместилище! Монах, изгони! — Оливер разогнул колени и отдал приказ.

— Сдурел? Если тебе хочется выплачивать владельцу этой вазы компенсацию, то вперёд! Я сделаю то, о чём ты меня просишь. Но имей в виду, я не могу проводить такие обряды изгнания, здесь нужен экзорцист, — Хосё когда-то говорил, что при подобном опыте ваза лопнула, Нару об этом не знал, так как сам находился под воздействием духа.

— Хорошо. Матсузаки, позови Джона. Скажи, что он здесь очень нужен, — не тратя времени на спор, он передал эстафету.

— Он должен быть в соседнем доме. Сейчас, позову… — Аяко ввиду своей не больно-то большой пользы работала с Такигавой, в сущности, Нару её взял только потому, что подыграть на пороге дома миссис Аддерли могла одна она и никто больше.

— Оливер, — Такигава почти привык называть Нару этим именем, путаясь при разговоре всё меньше, — а что с теми странными черепками? В других домах, где не было этой вазы, мы нашли глиняные черепки.

— Пока точно не знаю. Работайте! Я отлучусь на час, другой.

— Конца этим занятием вовек не будет! — спустя час, Май выворачивало. Она откинулась на стульчик, постучала не пишущим кончиком ручки по столу, и ещё немного подумав, снова взвыла. Сознательно или неосознанно Танияма избегала занятий — непонятно, понятно то, что она без участия в исследованиях жить не могла и если приключения обходили её стороной, то она сама шла им навстречу.

И кто меня пнул? Нару за это в бетон закатает! — боясь пафосных и нравоучительных речей профессора Дэвиса, она злополучно разинула рот, стоя каким-то чудом возле стен прихода святого Джеймса в первой половине этого немного обещающего дня.

— Ну раз уж я здесь… — выпустив тёплого пара на свет божий, Май приободрилась и вошла внутрь.

Там, по другую сторону стен, пахло воском догорающих свеч, три часа назад их зажёг помощник пастора Куинси, и сейчас какой-то малый под их мелодичную колыбель катался на лодках красочного сна, доступного обычно маленьким детям. Более или менее взрослый, а это был юноша восемнадцати лет от роду, лежал на церковной лавке, безнравственно вытянув ноги. Светлая, будто бы выбеленная снегом кожа тускнела в свете скудного освещения (сегодня выдался пасмурный день), золотистые волосы отчасти выглядывали из-под капюшона, а ноги, обтянутые узкими чёрными джинсами, как нечто тугое и налитое, лежали в полускрещённом, раздвинутом состоянии.

Не похоже, чтобы он работал в приходе, должно быть, один из однокурсников Нару… Точно! Нам же что-то говорили о преуспевающем солисте… Как там его?.. Эдан… Эдан Керк! Неужели это он? — Май враз решила эту задачу, сузив поиски Нару до помещений, находящихся за молитвенным алтарём.

— Можешь потрогать… — сонное и не сказать, что певчее существо на церковной лавке проснулось. — Ты же рассматривала меня! Пробралась в такую глушь…

Так вот если попадать в нелепые ситуации, то исключительно так, стоя возле церковного алтаря с незнакомым юношей, прикладывая руку к его груди.

Пошёл вон, чёртов извращенец! — едва не погубив себя, Май переборола сладострастное желание отмщения, застыв не лучше восковой свечки. Капля пота потекла по её правой щеке, тело внутри, где-то под кожей с чувствительностью тонких пружин завибрировало, а всё ради всеобщего мнения, ради Нару и боязни перед безвозвратностью.

— Ты могла бы сказать, что тебе нравится, все девушки так говорят… — холодность Таниямы отличалась от тех салютований, которые он привык получать.

Не дождёшься! — Май вовсе отвернула голову и, приоткрыв рот, подала выражение: наивный, наивный, избалованный мальчик! — Я видела и получше… — воспоминания о Нару и всём том, что он вытворял этой ночью, впрыснули в её мозг то возмутительное волнение, коего ожидал этот самолюбивый студент.

— Ладно, достаточно! — он отпустил руку Май, и та смогла расслабиться.

Слава этому месту! Не придётся краснеть на исповеди, если дорожка меня к ней приведёт! — богохульство за богохульством прыгали в голове Май словно черти.

— Что ещё? Это не всё, чего ты хотела получить? — сомнения и подозрения хмурили миловидное лицо Эдана Керка. — Автограф… Забыл! — вскинув глаза к потолку и закатив их, он точно не любя эту тягомотину, смирился, вынув из заднего кармана джинс чёрный маркер. — Как тебя зовут?

Чего? Он не знает, кто я?.. — окончательно поняв, что Эдан и понятия не имеет о её отношениях с Оливером Дэвисом, удивление крепчайшим раствором сцементировало её с красно-коричневым плиточным полом.

За время её раздумий Эдан, знать по привычке, расстегнул её куртку и несколько пуговичек на скромном, болотно-зелёном платье и вот когда чёрный колпачок от маркера оказался у него во рту предварительно чпокнув, Май пришла в себя и не с самыми добрыми вестями для этого студента.