— Если бы дело было не в нём, ты бы сказала мне об этом? — проникновенный голос Оливера перебила с силой скрываемая требовательность, и фен в руках Май так и остался не включённым в розетку.
К чему он клонит?.. — она посмотрела в его мутноватые из-за усталости глаза и непроизвольно прищурилась. — Неужели он думает, что я… Какой ужас! Нет, надо ему объяснить, ни то он подумает, что я… — находясь в омуте начинающихся и весьма непростых отношений, она и слова-то этого произнести не могла.
— Конечно, я бы сказала! — Май от досады раскричалась. — Как такое можно скрывать?! Если бы ты был отцом моего ребёнка, то я бы сразу же тебе об этом сказала!
— Стало быть, если бы отцом был не я, то ты бы промолчала? — с удивительной лёгкостью он отпустил её руку, и Танияме нестерпимо захотелось кричать.
— Хватит использовать на мне свои жестокие шутки! — со злости она засунула фен обратно в ночной столик и кинулась к краю кровати, где сидел Оливер. — Я не беременна, по крайней мере, мне так кажется, — осунувшись на четвереньках, она совсем скоро приняла сидячее положение. — Не знаю, но думаю, я бы почувствовала появление во мне новой жизни… — появившаяся в голосе нежность обдала лёгкими прикосновениями плоский живот.
— Да, это не исключено, — Нару посмотрел, как Май дотрагивается до своего живота пальцами и как-то безучастно отвернулся.
Ну хоть в чём-то мы друг с другом согласились, — довольная достигнутым пониманием, она, не думая о странностях, засмотрелась на короткие передвижения Оливера по комнате.
— Что случилось? Нару, почему ты раздеваешься? — синяя рубашка от его пижамного костюма опустилась на спинку стула, и Май забила тревогу.
Куда он снова собрался? Уже десять! — мысли набегу завладевали сознанием Таниямы. Тревога, недопонимание — она тщетно растопыривала глаза и сминала жемчужно-белый пододеяльник.
— Я думал, что если ты скажешь мне о ребёнке, то это расстроит меня, однако по непонятной мне причине, сейчас я разочарован, — внезапное неумолимое влечение обрушило его тело на кровать.
Чего?.. Так он сейчас собрался детей делать?! Он что не шутит?! — заикаясь от предельно понятного доминирования, Танияма открыла рот, и будто впервые увидев его обнажённый торс, чуть коснулась его тела пальцами.
Как человек, страдающий агонией, Нару закрыл глаза. Секундой ранее у него в сознании произошла остановка. Дневной раскол приурочил контакт тел.
— Нару, я не уверена, что нам стоит спешить… — тихие слова Май прогнали следы блаженного умиротворения с самим собой. Он открыл глаза. — Да ты и сам думаешь так же… — его прямой взор уколол. Она застыдилась сказанных слов.
— Уверена? — его шёпот как чистое коварство очертил пламенем ушко Май и она, стиснув зубы, отогнала от себя мысль расстегнуть свою пижаму и заключить Оливера в объятия, из которых не будет возврата.
Что за испытание выпало на мою долю?! — она распласталась как не живая, позволив пуговицы на верхней части пижамы расстёгивать ему.
— Я думал об этом, пока ты отдыхала, — зажав её ноги между своих колен, он рассудительно, отдавая себе полный отчёт, принялся за ночную одежду Май. — На самом деле твоё обучение носит формальный характер. Как ты уже поняла, в моей семье высока вероятность оплодотворения двух яйцеклеток, если у нас появятся близнецы, то ты в любом случае не сможешь выходить на работу, в этом случае твоё образование окажется бессмысленным, и есть ещё одна причина… — когда до полного обнажения Май оставалось лишь распахнуть светло-розовую пижаму, он как человек редкого ума, замер, сосредотачивая свой взор на лице возлюбленной.
Лучше не томи меня, не то мой рот сам по себе не закроется… — отвернув голову в сторону тумбы, она, не отрицая борьбы с внутренней неопределённостью, приоткрыла рот не в силах из-за полученного утешения сказать ему нет.
— Как только я узнаю, что ты беременна, то я незамедлительно уволю тебя, — слова должные пленить разум Май явили то самое сопротивление, коего он ожидал, намереваясь обуздать и его.
— Что? Да как у тебя язык поворачивается?! — крик не заставил себя ждать. Чары искренности потеряли силу, и Май воззрилась на ровно дышащего Оливера.
— Наша работа сопряжена с риском. Это разумное решение… — её побег к изголовью кровати ничего не решил, он, не считая сказанного за оплошность, приблизился и позволил её креповой пижаме скатиться с одного плеча.
— Ты нанял меня подавать тебе чай, — прогундосила она, крепко обнимая свою грудную клетку. — В этом занятии нет риска.
— Возможно, сейчас во мне говорит страх, — он опустил руки и сказал то, о чём отчасти мыслил днём. — Я напугался, когда подумал, что ты можешь оказаться в этой деревне в таком положении. Что касается чая и офиса, то здесь можно подумать…
Хотя бы не тычет в нос своим авторитетом, — Май чуть вытянула губы и выдохнула через рот. Да, её начальник и избранник временами своей прямолинейностью хлестал получше грума, а тот в непогоду, сидя на козлах или верхом, покрывал лошадей крупной рябью болезненных взлязгиваний хлыста.
— Я убеждён в правильности этого решения, — его протянутая рука сцепилась с рукой Май и, оказавшись снова под ним, она объяла всего его взглядом. Незыблемая вера в себя, в остроту и правильность своих чувств — это и оспаривать не было смысла.
Отстранив руку от одежд, Танияма не играя роль прильщёной жены, истинно прониклась его признанием и порывом, и лишь тонкая межкомнатная обшивка не позволяла дойти ей до отметки бескрайнего вожделения, где он бы удостоится всех благ супружеских соитий естеств.
С неожиданным удивлением и застывшим в груди трепетом Май встретила его не знающие промахов руки. Розовые штаны креповой пижамы, точно не созданные упрятывать девичье тело и дальше, заскользили по её не в малой степени пленяющим ногам, и тончайшая деталь женского гардероба воспламенила Оливера до той взрослой сдержанности, которая свойственна людям последовательным. И вот его тело склонилось на расстоянии, когда Май уже не могла избежать поцелуя.
Следуя сквозь стыдливость, она приняла его поцелуй рассылающий отклики гордой английской уверенности. Медленно, не спеша, словно крупицы в песочных часах сходилось на нет её время. Через томные и долгие соития губ она, потеряв всякую умелость, ощутила утверждение его горячей ладони. Грудь нежно объяли его избегающие физического труда пальцы, и почти трепеща, она издала наталкивающий на продолжение всякой близости страстный призыв.
— Если наш ребёнок появится в следующем году, то твоей груди уже буду касаться не я, — слова, рушащие целомудренную стыдливость юных дев, набирающихся опыта постепенно, последовательно, раз от раза, не умалили тех не бурных подниманий и опусканий её обнажённых грудей, с которых после долгого поцелуя он не сводил глаз.
— Хватит, прошу! — Май от стыда пылала гуще, чем от его сокрушающих прикосновений. — Ты говоришь об этом, как об одном из условий брачного договора, хотя по факту мы друг для друга не больше, чем парень с девушкой.
— Я не отчуждаю результаты проведённой церемонии. Вопросы же формальные решаются в недельный срок, — говоря сквозь последовательные действия, он с интересом и вниманием смотрел на скручивающиеся гармошкой хлопковые трусики, стягиваемые им с необычайной лёгкостью.
Боже мой, что творит этот человек?! — закрывшись от любого попадания его серьёзного взора, Май накрыла глаза веками и для усиления эффекта внешними сторонами ладоней.
— И если мы заговорили об условиях, то непременным будет твой телесный контакт с новорождённым ребёнком. В противном случае я пересмотрю решение о работе в офисе в любое, даже самое мирное время, — будучи уже распалённым, как ни странно и не жестоко, он мог говорить до крайности трезво.
Условия неравного боя. Здесь я бессильна! — Май, чуть вскрывшись, показала ему слезливый блеск приоткрытых и потерянных глаз.
Отсутствие примет гнева, как немое телевещание, озвучивало ему искромётный вердикт — он победил, больше ничего не стоит на пути, теперь разрушающий дамбы характер, пленён, обуздан и подчинён его воле. Когда её ноги сами собой разошлись, настало время для чрезмерных угождений, погружения в истому наслаждения, где возбуждённая до невыносимости, она будет вынуждена сдерживать страстные звуки, пока их обоих не накроет волна насыщения.
