***гимн об ангелах в небесах, «Angels We Have Heard On High», в джазовой обработке звучит примерно так: https://www.youtube.com/watch?v=eD6iuXmOCGs (тут на самом деле микс из двух гимнов, но представление можно составить :) )
****«В работе над романом, по крайней мере на первой стадии, слова не участвуют. Работа над романом — мероприятие космологическое, как то, которое описано в книге Бытия». — У. Эко, «Записки на полях „Имени розы“».
========== ЧАСТЬ 11 ==========
Стоит ленивый субботний день, слишком непогожий, чтобы выходить куда-то, и Дэвид, как ни странно, рад этому. Когда на прошлой неделе по прихоти тёплых ветров и течений ноябрь вдруг порадовал жителей Лондона почти весенним теплом, Дон настоял на том, что такое редкое солнце нельзя упускать, и потащил Дэвида на прогулку в ближайший парк… Но обернулось всё тем, что Дон почти всё время прогулки старательно не замечал вокруг шумных, весело играющих на лужайках чужих детей. А Дэвид, разумеется, так же старательно не замечал, что Дон их, конечно же, замечает.
С тех пор, как речь зашла о разводе, с собственными детьми Дону чудом удалось пообщаться лишь однажды: Лиззи списала его телефон, и они с Генри позвонили ему тайком, пока были в гостях у друзей. Говорили тихо и грустно, расспрашивали, что случилось, о чём им мама не говорит. Жаловались, что она не хочет их даже слушать и то со слезами клянётся, что вернёт папу в семью, то злится в ответ на их просьбы увидеться с ним. Удивились, что дело в разводе: в школе у них уже были беседы на эту тему, и педагог хорошо объяснил, для чего это делается и что это значит, и как может выглядеть жизнь детей после развода родителей. И, кажется, немного успокоились, когда Дон не стал бездумно обвинять или ругать жену, а искренне пообещал, что тоже очень хочет увидеть их снова и обязательно постарается договориться с мамой сам. «Они же дети, — причитал после этой беседы Дон, — но они видят, что мы сами не справляемся, и это им настолько невыносимо, что они хотят немедленно всё исправить, сами, в свои восемь и десять лет! Ну разве это посильная ноша для них? Если б я мог развеять их страхи! Но как обещать им что-то, когда сам как на вулкане… Никак.»
Так что наблюдать вокруг детские игры им обоим было нелегко. Дэвид был почти уверен, что, сидя на траве под деревом рядом с ним, Дон тихо молился про себя, а ведь без крайней нужды он не делал этого в таких людных местах. Солнца Дэвиду действительно не хватало, спорить тут было трудно, но всё же, ей-богу, дело того не стоило.
Зато сегодня они остаются дома. Правда, Дону вроде бы грозились позвонить с работы, если срочно потребуется его консультация, но этого может и не произойти.
Дэвид перечитывает не что-нибудь, а сонеты Шекспира, полулёжа на диване, а Дон дремлет, полулёжа на нём: спиной на его животе, головой на груди. Он собирался поизучать статьи своей тематики в конкурирующих газетах, но недосып последних недель взял своё, он начал клевать носом — и сдался. Дэвид обнимает его поперёк груди одной рукой. Тяжесть его тела успокаивает, приземляет. Идиллией их состояние сложно сейчас назвать, но это долгожданная минута покоя, которая очень нужна. И её нарушает звонок в дверь. Требовательный, резкий. Они никого не ждут.
Дэвид хочет выбраться из-под Дона, чтобы тот отдохнул ещё, но Скриппс встаёт первым. Говорит:
— Я открою, — и идёт к двери.
Дэвид ждёт, стоя с книгой в руках, но когда слышит голос визитёра… его словно ледяной водой окатывает. Он не хочет пересекаться с ней. Откуда у неё этот адрес? Он спешит уйти в кабинет. Закрывает дверь, не включает свет, пристраивается с книгой у окна… но, конечно же, всё-таки слышит их голоса, когда они входят в гостиную. Слышит давно привычный гомофобный бред — про аморальность, преступность, противоестественность и богомерзкость (разумеется!) — который много лет назад утратил способность цеплять и обижать Дэвида… но, обращённый сейчас к Скриппсу, снова цепляет. Чего она хочет, Дэвид по обрывкам фраз не может понять. Дон пытается вывести разговор в конструктивное русло, но без посредничества телефона это не так-то просто: Ханна повышает голос, и заставить её замолчать цивилизованными методами не получается. Слыша что-то о растлении детей, Дэвид не выдерживает. Решительно открывает дверь и, мельком глянув на Ханну, обращается к Дону:
— Знаешь, я передумал. К чёрту этот развод, к чёрту все мои просьбы. Оставьте всё как есть. Я не думал, что будет так… Прости, что попросил об этом.
Собственный голос звучит как чужой. Дэвид закрывает дверь и возвращается к окну, стискивая дрожащие руки. Его трясёт от злости и бессилия, чего с ним давно уже не происходило. Вопреки ожиданиям, за ним следом в кабинет заходит Дон.
— Но Дэвид, ты был прав.
— Сейчас не в этом дело, — голос всё ещё звучит глухо, как будто от слёз. Но слёз нет. — Я не могу больше смотреть, как ты мучаешься. Прости меня, если можешь.
— Что тут прощать, Поз? — мягко говорит Дон, обнимая его за плечи. — Ты половину этого груза на себе тащишь. Если бы не ты, я бы уже с ума сошёл.
— Если бы не я, ничего бы этого не было, — возражает Дэвид, разворачиваясь к Дону лицом.
— Меня бы не было, Поз. Меня.
У Дэвида мурашки бегут по спине от этих слов. От того, до какой степени Дон уверен, что это правда. Они стоят, обнявшись, почти минуту. Наконец, Дэвид заставляет себя оторваться:
— Иди, Дон. Не оставляй её одну, это невежливо, в конце концов.
Дон вздыхает:
— Я сомневаюсь, что отказ от развода сейчас чем-то поможет.
— Хотя бы обсуди это. Ради детей. Прошу тебя.
— Я… попытаюсь. Спасибо тебе, родной мой.
— Удачи тебе.
Дон уже выходит, когда его телефон всё-таки начинает трезвонить. Найдя его, Скриппс коротко извиняется перед супругой, мол, срочный звонок, и уходит на кухню говорить. И после этого, не слишком решительно, Ханна всё же заглядывает в кабинет. Они с Дэвидом смотрят друг на друга.
Дэвид помнит, какой она была, когда Дон их только что познакомил. Спокойной, жизнерадостной, уверенной в себе. Дон сравнивал её с лампадой, сияющей внутренним светом, и Дэвид, пожалуй, был согласен с ним: он тоже видел в ней это. Но сегодня перед ним стоит словно другая женщина. Во взгляде читаются десяток вопросов и пара десятков тревог. Она сильно осунулась и выглядит практически на свои годы, чего на попадавшихся ему фотографиях Дэвид не видел ни разу. И самое главное, что почему-то только сейчас бросается ему в глаза — как ни странно, то, что именно она приходится матерью тем самым чудесным детям, к которым Дэвид успел уже так привязаться. И в Генри сквозят её черты, но особенно — в Элизабет. Рядом с Доном они кажутся его копией, но теперь их сходство с Ханной поражает Дэвида. И не только это заставляет его удержать те резкие слова, что рвались с языка после всего, чему он был свидетелем. Ведь злится он сейчас не столько лично на неё, сколько вообще на это вот мировоззрение, на толпы ретроградных лицемеров, пекущихся о семейных ценностях и любви к ближнему… до тех пор, пока этот ближний или член семьи не окажется геем. Ханна, совсем как его мать, не видит в этом двуличия или противоречия, и переубеждать её — не дело Дэвида, в общем-то. Ему сейчас важнее, может ли он Дональду хоть как-то помочь. А Дону просто необходимо поддерживать общение с супругой — ради детей. Он будет продолжать попытки помириться, Дэвид понимает это. Как бы она ни относилась к Дэвиду, как бы ни оскорбляла их обоих сейчас, при первом же шаге навстречу Дон простит её. Дэвид не может против этого возражать. И не будет. У него, наверное, всё же нет права судить эту женщину, судить других вообще неблагодарное занятие. Он ведь и сам не без греха: хоть никогда и не желал ей зла, но причиной — одной из причин — её беды он всё-таки стал.
Он не совсем понимает, для чего их незваная гостья заглянула сейчас в кабинет. Может быть, она сама этого не знает. Она оглядывает ряды книжных полок, стопки тетрадей на столе Дэвида, подержанный компьютер, купленный с рук, на столе Дона… и возвращается взглядом к его лицу. Как ни странно, в этом взгляде не видно особой ненависти. Взгляд скорее растерянный, а может быть и вопросительный, и тревожный. Дэвид старается выдержать этот взгляд, молчит и ждёт. Ему чудовищно неловко, и большинство слов в такой ситуации, пожалуй, совершенно неуместны.
