Одним из наиболее значительных факторов, способствовавших ухудшению советско-югославских отношений в тот период, стали отношения в треугольнике Москва–Тирана–Белград. Советская сторона сразу после войны решила передать Албанию в сферу влияния Югославии. Это решение, обусловленное причинами международного значения, дополнительно определялось и характером отношений югославской и албанской компартий еще в годы войны: КПЮ стояла у истоков создания компартии Албании. Югославская политика в Албании была отмечена широкой военной и экономической помощью, практически полным включением ее в собственные хозяйственные планы, что мотивировалось, помимо прочего, и стратегическими соображениями: в Белграде рассматривали албанскую морскую границу в качестве продолжения собственной. Вместе с тем СССР с 1946 г. также начал предоставлять Албании свою помощь, что вызвало, с одной стороны, недовольство Белграда, считавшего, что советское взаимодействие с Тираной должно осуществляться, как было ранее оговорено, через югославов, а с другой – способствовало появлению в албанском руководстве двух противостоящих друг другу группировок. Одна из них продолжала выступать за приоритетные взаимоотношения с Югославией, в то время как другая, недовольная грубым, высокомерным и командным стилем югославских партийных и хозяйственных советников, настаивала на необходимости более тесного сотрудничества с Москвой. Внутрипартийные разногласия использовал в своих интересах и генсек партии Э. Ходжа, намеренно сталкивая между собой представителей разных групп и стремясь представить себя в зависимости от складывавшейся ситуации сторонником ориентации то на Москву, то на Белград.
В августе 1947 г. Тито в беседе с советским послом в Югославии А. И. Лаврентьевым отметил изменения, которые произошли у албанского руководства по отношению к ФНРЮ после посещения Советского Союза правительственной делегацией Албании. Как ему стало известно, некоторые албанцы говорили о том, что Югославия за малые деньги хотела бы «положить лапу на Албанию», что она много обещает, но практически ничего не дает. Югославский лидер, опровергая эти утверждения, подчеркнул, что его страна в своей политике исходит прежде всего из интересов самого албанского народа, стремясь к сохранению независимости Албании. Вместе с тем он отметил, что Югославия заинтересована в Албании, поскольку та занимает важнейшее географическое и военно-стратегическое положение на Балканах. Критически был упомянут Нако Спиру, который, по мнению Тито, проводил политику отдаления Албании от Югославии, клеветал на Ходжу во время своего последнего посещения Белграда. Тито был готов пригласить в Югославию Э. Ходжу и К. Дзодзе с неофициальным визитом и обсудить весь комплекс югославо-албанских отношений, а также сообщить и о своем желании удалить Спиру из албанского руководства. Албанцам планировалось объяснить, что помощь СССР Албании нельзя рассматривать как намерение Москвы оторвать их страну от Югославии, а наоборот – как содействие сближению между двумя соседними странами[15].
В ноябре 1947 г. состоялось заседание Политбюро ЦК КПА, на котором министр промышленности Н. Спиру был подвергнут резкой критике за антиюгославскую позицию. Соответствующий материал на него поступил от С. Златича, югославского представителя ЦК КПЮ при ЦК КПА, потребовавшего удаления Спиру из руководства. Понятно, что за этим требованием стоял Тито. Спиру сразу после рассмотрения его «персонального дела» и осуждения как вдохновителя тенденций, направленных против тесного союза с Югославией, пришел к временному поверенному в делах СССР в Албании А. Н. Гагаринову, пытаясь найти у него поддержку, объяснить, что решение Политбюро является для него фактически приговором. «На нашем албанском языке это означает, что я враг», – обреченно сказал Спиру советскому дипломату. Спустя несколько дней он вновь попытался встретиться с Гагариновым, но ему было отказано. 20 ноября, не видя выхода из сложившейся ситуации, Спиру покончил жизнь самоубийством[16].
Югославская сторона, возможно, предупреждая закономерные вопросы кремлевского руководства, решила представить свою версию случившегося, и 4 декабря 1947 г., по договоренности Тито со Сталиным, состоялась встреча А. А. Жданова с югославским послом в Москве В. Поповичем. Очевидно, информация оказалась неполной, поскольку через несколько дней посол направил Жданову письмо, в котором сообщал о значительной материальной и финансовой помощи, оказанной Албании, а также подробно охарактеризовал антиюгославскую деятельность Спиру и его сторонников. Попович писал, что после убийства Спиру «на поверхность всплыло то, о чем не было известно, или может быть скрывалось, и что этот случай дал возможность очистить и консолидировать албанскую компартию». Он отметил, что в этом отношении большую помощь албанским «друзьям» оказывает Тито, который планирует пригласить в Белград Ходжу и Дзодзе. В письме Тито от 8 декабря 1947 г. Попович передал содержание беседы со Ждановым и сообщил о новой встрече с советским функционером спустя два дня после отправки ему упомянутого письма. На второй встрече Жданов по поручению Сталина поставил два вопроса. Советский лидер интересовался, во-первых, о каком чиновнике советского посольства в Тиране, с которым Спиру имел контакт, идет речь и из чего видно, что Спиру пытался использовать эти связи в своих личных целях. Во-вторых, без каких советских специалистов в Албании югославы могли бы обойтись (в первую очередь это касалось специалистов-нефтяников). Последний вопрос интересовал Сталина, вероятно, в связи с упомянутым в письме Поповича Жданову взаимодействием советских и югославских советников в Албании. Как писал Попович, ссылаясь на содержание переговоров Тито со Сталиным в 1946 г., он сообщил Жданову, что Югославия сможет оказывать Албании всестороннюю помощь, включая и помощь специалистами[17]. Возможно, переданная Поповичем информация отразила замысел Тито: во время встречи посла со Ждановым помимо обсуждения югославо-албанских отношений поставить вопрос об отзыве советских специалистов из Албании «в связи с наметившимися тенденциями в Албании противопоставить советских специалистов югославским и на этой основе нарушить установленный модус отношений Албании и Югославии»[18].
Переговоры Поповича и Жданова не удовлетворили Сталина, и 23 декабря 1947 г. он направил Тито письмо, в котором говорилось: «Ввиду того, что в ходе бесед вскрылись новые вопросы, мы бы хотели, чтобы Вы направили в Москву ответственного товарища, может быть, Джиласа или другого наиболее осведомленного о положении в Албании». Он добавлял: «Я готов выполнить все Ваши пожелания, но нужно, чтобы я знал в точности эти пожелания». Письмо заканчивалось товарищеским приветом[19]. Казалось, что сдержанный и спокойный тон письма говорил о готовности советского руководителя к компромиссам и товарищеской дискуссии по вопросу, представлявшему взаимный интерес. А между тем «албанская тема» стала осью возникающего конфликта.
Джилас прибыл в Москву 17 января 1948 г. и в тот же день, в 11 час. вечера, был приглашен на встречу со Сталиным, Молотовым и Ждановым. Как он сообщал в телеграмме Тито, разговор сразу же начался с изложения советской позиции по Албании, которая, как отметил Джилас, была идентична югославской. Сталин подчеркнул, что в качестве приоритетной задачи следует рассматривать сохранение албанской независимости и свободного самоопределения, особо обращая внимание на то, чтобы у таких колеблющихся и нерешительных людей, как Энвер Ходжа, по возможности не создалось впечатления, что югославы хотят их подчинить или сделать что-либо подобное[20]. Вместе с тем, как отмечал Джилас, ему пришлось выслушать от советского вождя одно неприятное замечание. Сталин заметил: «А у вас там, в Албании, стреляются члены Центрального комитета! Это нехорошо, очень нехорошо!» Джилас стал объяснять, что Спиру противился связи Албании и Югославии, самоизолировался в ЦК, но, не успев, как он пишет, закончить фразу, услышал неожиданную реплику Сталина: у СССР в Албании нет никаких особых интересов. «Мы согласны на то, чтобы Югославия проглотила Албанию!» Свои слова он сопроводил характерным жестом, сложив пальцы правой руки и поднеся их ко рту. В ответ на возражение Джиласа, что они хотят объединяться, а не проглатывать, Молотов пояснил: «Так это и значит проглатывать». Джилас отмечал в своих мемуарах, что в то же время «вся атмосфера, несмотря на такой метод выражения, была сердечной и более чем дружеской»[21].
