Литмир - Электронная Библиотека
A
A

В этот период в Москву по линии внешней разведки (скорее всего, от Д. Маклина, советского разведчика, работавшего вторым секретарем британского посольства в Вашингтоне. – А. А.) стала поступать информация о готовности США оказать прямую военную поддержку греческому режиму в случае признания северными соседями повстанческого Временного демократического правительства Греции (ВДПГ), созданного в горных районах Эгейской Македонии в декабре 1947 г., и последующего вторжения интернациональных бригад с севера на территорию Греции[22]. Сталина, готовящегося к реализации серьезных планов в Центральной Европе, не устраивало усиление гражданской войны в Греции и возможное расширение военного конфликта на весь балканский регион, к тому же с возможным участием американских войск. Югославы были вызваны в Москву для подробных объяснений и обсуждения разногласий. Были приглашены и болгарские коммунисты, лидеру которых Димитрову предстояло держать ответ за несанкционированное Кремлем высказывание в интервью о планах федерации восточноевропейских стран. Не исключено, что информация «по Димитрову» могла поступить в Кремль либо пополниться деталями от находившегося тогда в Москве Джи-ласа. 19 января 1948 г. А. Ранкович направил ему телеграмму, в которой передал пожелание Тито – попросить советскую сторону воздействовать на «болгарских товарищей», чтобы те были осторожнее, давая разные интервью. Указывалось, что речь шла о последних заявлениях относительно Греции, федерации восточноевропейских стран и роли болгаро-югославского пакта, сделанных Димитровым в Румынии. В частности, как считали в Белграде, имея в виду высказывания Димитрова о Греции, «американцы и греческая реакция» могли «свалить свою вину на соседние с Грецией страны». Кроме того, добавлял Ранкович, слова болгарского лидера могли быть расценены и как позиция Югославии[23].

Албанская проблематика оставалась актуальной в югославо-советских отношениях в течение зимы и весны 1948 г. Как сообщал Ранкович Джиласу в срочной телеграмме от 29 января, югославское руководство 19 января, опираясь на полученную информацию о возможном вторжении греческих войск в южную часть Албании, предложило Ходже разместить вблизи югославской границы, в районе Корчи, югославскую дивизию. Ходжа 20 января ответил согласием и попросил Тито уточнить детали и время проведения этой операции. Между тем, как сообщал Ранкович, пока еще ничего не было предпринято для реализации этого плана. Он подчеркивал, что, по мнению «товарища Маршала», «греки и без прямого участия англо-американцев могут проникнуть на албанскую территорию, откуда их потом будет намного сложнее изгнать». Ранкович просил Джиласа сообщить советским руководителям о плане Тито и постараться убедить их в его оправданности. В противном случае следовало срочно узнать мнение Москвы о мерах, необходимых для сохранения целостности Албании[24]. Вероятно, Джилас не успел или не смог вовремя сообщить кремлевскому руководству о плане Тито, но через два дня, 31 января, югославы получили грозное письмо от Молотова. В нем Тито обвинялся в том, что его решение послать дивизию не только не стало предметом консультаций с СССР, но что югославское правительство даже не информировало об этом советское руководство. «Советское правительство, – указывал Молотов, – совершенно случайно узнало о решении Югославского правительства относительно посылки ваших войск в Албанию из частных бесед советских представителей с албанскими работниками». В телеграмме подчеркивалось, что СССР считает «такой порядок ненормальным» и не может согласиться с тем, «чтобы его ставили перед свершившимся фактом», и как союзник Югославии «не может нести ответственность за последствия такого рода действий». Молотов далее сообщал, что Москва принимает к сведению решение югославского руководства задержать посылку войск в Албанию. В концовке телеграммы стояла, однако, ключевая фраза, содержавшая намек на начало конфликта. Указывалось, что между советским и югославским правительством «имеются серьезные разногласия в понимании взаимоотношений между нашими странами, связанными между собой союзническими отношениями». Послание Молотова завершалось предложением так или иначе исчерпать эти разногласия во избежание недоразумений[25]. Югославское руководство еще раз подтвердило решение об отказе послать дивизию в Албанию. 1 февраля Ранкович сообщил Джиласу в Москву о том, что «по предложению товарища Молотова мы отказались от намерения организовать в Корче нашу военную базу». Он просил проинформировать об этом Сталина или Молотова[26]. Можно предположить, что именно самостоятельное решение Тито об отправке дивизии стало прелюдией советско-югославского конфликта.

На совещании 10 февраля 1948 г. в Москве, на котором присутствовали Сталин, Молотов, Жданов, Маленков, югославская и болгарская делегации, возглавляемые Карделем и Димитровым, был вновь поставлен вопрос албано-югославских отношений, предпринята попытка оценить перспективы греческих коммунистов в их борьбе с «монархо-фашистами» и проанализированы планы возможного создания федеративных объединений на Балканах.

Атмосфера на совещании, по воспоминаниям Джиласа, была нервной. Сталин и вторивший ему Молотов, не сдерживая себя, выговаривали югославам за «дивизию», которую те собирались послать в Албанию, рассуждали о возможности победы греческих партизан либо, в случае бесперспективности этой борьбы, о прекращении их поддержки, интересовались мнением югославов по этому поводу. Димитров, бледный от волнения, должен был выслушивать, как «комсомолец», гневный монолог кремлевского вождя по поводу его несвоевременных и, главное, не согласованных с Москвой рассуждений о федерациях в Восточной Европе. Ссылаясь на напряженные отношения с Западом, советское руководство говорило о необходимости в этих условиях обязательного согласования всех внешнеполитических шагов Югославии и Болгарии с Москвой. 12 февраля 1948 г. между СССР и Югославией были подписаны протоколы о консультациях по международным вопросам в качестве приложения к Договору о дружбе и взаимной помощи[27].

Албанская тема и перспектива объединения Югославии и Албании на условиях Белграда всерьез беспокоили Москву, несмотря на продемонстрированную Джиласу готовность к югославскому «поглощению» Албании. Сталину приходилось учитывать, с подачи Молотова как руководителя внешнеполитического ведомства, также и позицию США и Великобритании, с которыми СССР в годы войны заключил соглашение о гарантиях суверенитета и территориальной целостности Албании. Очевидно, с этим были связаны и колебания кремлевского руководства в вопросе о конфигурации возможных балканских федераций. На совещании, говоря о возможности создания югославо-болгаро-албанской федерации, Сталин неожиданно предложил, чтобы сначала объединились Югославия и Болгария, а позднее к ним присоединилась бы Албания, хотя раньше он предлагал вариант югославо-албанского объединения.

В Белграде, кажется, понимали, что кремлевский вождь находится на грани решительных действий в связи с Албанией, и Кардель сообщил советскому руководству, что Тито готов приехать в Москву для обсуждения всего комплекса двусторонних отношений, в том числе и связанных с Албанией. Сталин положительно отнесся к этой инициативе[28].

Югославская делегация, вернувшись в Белград, 19 февраля 1948 г. отчиталась на заседании Политбюро ЦК КПЮ о результатах московских переговоров. Было решено не соглашаться с предложением Кремля о федерации Югославии и Болгарии. На расширенном заседании Политбюро 1 марта Тито мотивировал эту позицию особыми, подчиненными отношениями болгарской компартии с ВКП(б), что чревато для югославов попаданием в зависимость от Москвы[29]. На этом же заседании из уст Тито и его соратников прозвучал ряд других совершенно недопустимых с точки зрения строго подчиненных отношений с ВКП(б) высказываний. Речь шла о том, что СССР не желает считаться с интересами Югославии и стран «народной демократии», не готов заключать сейчас торговое соглашение на 1948 г., откладывая переговоры по нему до декабря и ограничивая ассортимент товаров для поставок, в том числе и вооружений. Джи-лас, докладывая об обсуждении в Москве проблемы военного строительства, пришел к выводу о намерении поставить Югославию в зависимость от СССР[30].

вернуться

22

Foreign Relations of the United States (далее – FRUS). Diplomatic. Papers. 1949. Washington, 1974. Vol. IV. P. 3–8.

вернуться

23

КMJ. I-3-b/651. L. 1.

вернуться

24

Ibid. L. 24. В историографии существует устоявшееся мнение, что Тито принял решение о вводе дивизии без консультации с Москвой (см., напр.: Югославия в XX веке. С. 573. Автор раздела – Л. Я. Гибианский). Как видим, югославская сторона всё же стремилась узнать мнение Москвы, но не получилось.

вернуться

25

KMJ. I-3-b/651. L. 9.

вернуться

26

Ibid. L. 25.

вернуться

27

Архив внешней политики Российской Федерации (далее – АВП РФ). Ф. 06. Оп. 10. П. 1. Д. 2. Л. 43. Э. Кардель сообщил Тито об этом телеграммой от 13 февраля, указав, что такой же протокол подписали и болгары. В этой же телеграмме он сообщал о переданной советской стороне просьбе предоставить ФНРЮ кредит золотом в размере 60 тонн и о готовности Тито посетить Москву в течение ближайших двух месяцев (Архив Jугославиjе (далее – AJ). F. 507. CK SKJ. II D/25).

вернуться

28

Jугословенско-совjетски односи. 1945–1956: Зборник докумената. Београд, 2010. С. 254.

вернуться

29

Там же. С. 255. Проблема федерации была озвучена в середине марта болгарами, известившими албанцев, которые уже знали об этом из другого источника, о планах Кремля. Югославы, со своей стороны, немедленно информировали Э. Ходжу, что, по их мнению, условия для создания федерации еще не созрели. А. Ранкович через югославского посла в Тиране сообщил албанской стороне, что Югославия не готова будет на предложенную Москвой схему, но считает, что объединяться следует сразу всем трем странам (Животић А. Jугославиjа, Албаниjа и велике силе (1945–1961). Београд, 2011. С. 308).

вернуться

30

Jугословенско-совjетски односи. С. 260–264.

6
{"b":"642232","o":1}