Надо было дедушку Окика как-то отвлечь, чтобы на небо ненароком не взглянул, и поскорее от елки увести. Но как? Олак подумал – и придумал.

Выскочил из-за ели, подбежал к дедушке.

– Доброе утро, дедушка Окик! – говорит. – Хорошо, что я вас встретил! Все утро ищу, кого спросить.

– Чего спросить? – с опаской спросил Окик. С опаской, потому что про Олака известно, что он выдумщик и вечно взрослых разными мудреными вопросами донимает, даже к самому Мудрому Орику пристает.

– Я вот уже до пяти считать научился, скоро еще научусь, а что такое число, не знаю. Объясните, что значит число?

– Число? – задумался Окик. – Это… ну… чтобы считать.

– Это понятно, – не отставал Олак. – А вот само оно что значит? А еще слова! Вот ель – почему она ель, а не оль или ень? И почему огонь горит? И куда Река течет? И откуда ветер прилетает? И почему в одних местах ягоды совсем нет, а в других – вон за теми березами – ее всегда в избытке?

Пока Олак свои вопросы задавал, старый Окик от него все пятился, пятился, а когда последний вопрос услышал, вовсе повернулся и направился к тем березам, о которых Олак говорил.

– Чего, отчего, зачем, – бурчал он на ходу. – Откуда я знаю! Орика спроси, он Мудрый. А насчет ягоды, это вот да… это проверить надо… Почему ветер дует! Надо же такое придумать!

Так и скрылся за березами. И только он скрылся, как из-за елки вылетел Тинк. Вылетел, развернулся – и плюх на ветку! И удержался, вот что интересно.

– Ты видел?! – закричал он Олаку. – Как я летел, видел? Здорово, да? Я кружился, кружился! Ух, здорово, клянусь Обрегом!

Тут и Стук приземлился, и тоже правильно, на ветку, и тоже «Смотри, как я летел!» кричит.

– Не орите! – напустился на них Олак. – Дедушка Окик неподалеку бродит, только что ушел.

Друзья послушались, присмирели, но все равно не могли не поделиться своим восторгом: он из них так и лез. Олак послушал их, поглядел на Тинка, как у него глаза горят, – и вся его досада куда-то ушла. Ничего страшного, в следующий раз подольше полетает, уже вместе с Тинком. Вместе-то всегда интересней! Ему даже не было жалко ягодную поляну за березами, которую он только вчера нашел. Ясно, что теперь дедушка Окик всю ягоду оттуда соберет. Так опять же эта ягода Тинку первому и достанется. А Олак еще ягодное место найдет. У него это хорошо получается – почти так же, как по деревьям лазить и трудные вопросы задавать.

Прошло еще немного времени (луна ровно на четверть убавилась, а ягода налилась и подросла), и настал для Олака счастливый день: отец сказал, что назавтра возьмет его с собой на рыбную охоту. Олак давно просился, очень ему хотелось вместе с отцом на охоту сходить, но отец все тянул, не брал. А теперь вдруг – завтра! Олак так обрадовался, что заснуть долго не мог, все представлял, как охотиться будет.

На рыбу охотиться – это вам не ягоды собирать. Ягода – дело, конечно, важное, без нее не проживешь; если ягода не уродилась, год считается плохим. Но собирать ее могут даже малыши, кто едва ходить научился. Грибы и орехи – уже посложнее. За орехами лазать надо, трясти, а грибы, во-первых, разные, без разбору не возьмешь, а во-вторых, тут твердость нужна. Он же канючить начнет, гриб: «Не рви меня, не режь меня, дай пожить, на солнышко поглядеть, водички попить!». Некоторые, кто пожалостливее, не выдерживают, оставляют. А какие не канючат, те и рвать уже нельзя – из них вся жизнь ушла. Поэтому на грибы и орехи берут тех, кто скоро в школу пойдет. Правда, Олака еще прошлым летом начали брать, но это потому, что он «не по годам развитый». Так сам Мудрый Орик сказал, а мама потом Олаку передала.

А на рыбную охоту берут только тех, кто уже учится. Потому что это дело не только трудное, но и опасное. Рыба – это не гриб, просить не будет. Как шибанет хвостом – сразу в воде очутишься. А ловят-то не на мелководье, где купаются, – там рыбы нет – а на самой Реке, почти на стремнине. Сбросит тебя рыба, и если ты к лодке не привязан, и если товарищ не успел тебе руку или багор подать, – унесет Река. Повезет – прибьет к берегу до Утеса, и тогда, может быть, и вернешься. Это если тебя Носач не затопчет, Рыжуха не сцапает, Сова в сумерках не поймает. Там, возле Дальнего Утеса, все это запросто может случиться: места там дикие, нехоженые, скрытней никто не знает. По доброй воле к Утесу никто не ходит. Один только Прак-путешественник ходил.

А если унесет рыбака еще дальше, за Утес, – значит, все, пропал. Из-за Утеса еще никто не возвращался. Вот в самом начале лета унесло Ринка, отца Финго, так его и нет с тех пор. Финго, конечно, ждет отца, и Лана, его мама, тоже ждет, но всем уже понятно – не вернется Ринк.

А бывает еще страшнее: если рыба попадется совсем большая, то может схватить и утащить на дно. Правда, такую рыбу ловить не следует, обычай запрещает, но, во-первых, не всегда разберешь, какая она, рыба: очень большая или так себе; а во-вторых, есть смельчаки, которым хочется обычаем пренебречь и с великан-рыбой сразиться. Ведь если такую удается поймать, еды на весь Народ хватит. Из-за этого у взрослых много споров: какую рыбу можно ловить, а какую не стоит, кто настоящий храбрец, а кто зря жизнью рискует.

В общем, рыбная охота – дело интересное и ответственное. Поэтому в то утро Олак твердо решил проснуться пораньше. Известно же: рыбу выслеживают на самой заре, пока туман не растаял. Он так себе и приказал: «Проснуться раньше отца! Ясно?». Это такой способ, чтобы что-то важное не проспать. Олаку про него дедушка Скрип рассказал, а потом Финго подтвердил, что он так делал, и помогало. Олак раньше не пробовал, случая не было, а теперь решил попробовать.

Но как назло, вечером долго заснуть не мог. Наверное, поэтому способ не сработал. Проснулся Олак оттого, что папа Трик его тихонько толкал. Олаку обидно стало, что проспал, но зато он сразу понял, что надо делать, быстро обулся и слез с дерева. Лес стоял серый, как мышиная шкурка, и небо было серое, только на восходе алело. В соседних кустах возились ежи, а где-то далеко, на краю оврага, слышно было, как ходили и рыли землю Носачи: видно, на богатое место напали, никак уйти не могли.

Отец залез под упавшую сосну – снасти достать. Он их там от Носачей прятал. Носачям багры и сети, конечно, не нужны, просто по глупости потоптать могут. Олак кинулся помогать. Вынули. Отец взял тяжелый багор и сачки, Олаку другой багор дал, полегче. И вместе, молча, направились к Реке.

Идти недалеко: вдоль ручья, из которого Народ воду берет, потом через него и по тропочке вниз, вниз. Как бурелом пройдешь (третьего года ветер осерчал, лес ломал, а в этом месте особо натешился), будет орешник, а за ним большая ива на обрыве. Выйдешь из-за нее – и вот она, Река. Струится слева, из-за Горы, и уходит направо, к Дальнему Утесу. Струится, течет, и на ходу бормочет сотнями голосов, повторяя все, что слышала на своем пути. Вот бы разобрать, что Река говорит: сколько интересного можно узнать! Но никому еще не удавалось.

Сейчас, правда, голоса Реки совсем не слышны: туман. Каждую ночь, ближе к рассвету, он окутывает Реку, чтобы меньше мерзла, укрывает теплым одеялом и воду, и траву речную, и берег до самой ивы. Вот и Олак с отцом, как спустились с обрыва, окунулись во влажную пелену, и сразу лес за спиной пропал, и полоса красная на восходе погасла. Из-за тумана вода в Реке утром теплая, и рыба поднимается из глубины поесть и поиграть. Вот тут и стерегут ее скрытни.

Трик бросил сачки на песок и пошел по берегу вбок. Олаку ничего не сказал, да он и так знает: лодка там спрятана. Не от своих, конечно, свои не возьмут. Выдра может поозорничать, или Пильщик-бобер ненароком задеть (Пильщики никогда не озоруют, худого не делают), и тогда уплывет лодка, поминай как звали. А что отец все молчит, так на рыбной охоте вообще говорят мало: рыба, она чуткая, если услышит охотника, спрячется, потом не выманишь ее.

Трик взял лодку за нос, Олак за корму, и отнесли к воде, спустили. Положили сачки, багры, колотушку, чтобы рыбу глушить. Пора самим залезать. Олак уже ногу занес – садиться. Тут отец в первый раз рот открыл.