– Подозреваю, он не понимает, что такое карта, – сказал Гиллападриг, когда чужак удалился.

– О нет. Прекрасно он все понимает. – Дэвид проводил слугу взглядом и увидел, как тот в свете факелов предстает перед женщиной из рода ОТонклинов и как та смотрит на него. Запутанность отношений между новыми чужаками начала проясняться.

– Тогда почему он посыпал ее землей? – заинтересованно спросил Гиллападриг.

Дэвид еще раз взглянул на рисунок, прежде чем затереть его ногой.

Олаф, сын Густава, был так мрачен, будто обдумывал самоубийство. Впрочем, это настроение вполне подходило к создавшемуся положению.

– Я окончу свои дни в безымянной могиле, – признался он Дэвиду тем же вечером, глядя с крепостной стены на залитое лунным светом озеро. – Такова участь всех преступников.

Дэвид принес ему здоровенную кружку эля, ведь слова подобны рыбам – куда лучше чувствуют себя в жидком.

– Я был богатым купцом в Голуэе, – продолжал датчанин. – Возил олово и древесину из Корнуэла в Бордо и Геную в землях басков. А обратно тащил вино из Ла-Рошели, соль из Бурнёфа и шерсть из Испании. И вот за мою голову назначена цена, хоть я и не прикасался к жене того бедолаги. Я бы понял, если бы меня хотели выпотрошить за то, что мы с ней переспали, да только даже речи о том еще не было. А муженек ее думал иначе и из-за своей ошибки помер. Ерунда же какая-то. – Олаф вздохнул. – И все-таки на меня объявлена охота. А ведь я прежде не боялся ни бретонских, ни баскских пиратов и даже вместе с ганзейцами сражался против диких пруссаков.

Дэвид указал на судно, болтающееся на воде с западной стороны острова, почти незаметное в свете факелов.

– Это лодка ОТонклинов?

– Корабль, – ответил северянин. – Не лодка. Да, это он. Выглядит почти как когг, но ходить на таком?.. Плоское дно, киля нет. Капитану пришлось идти исключительно по ветру вплоть до Лох-Корриб. Представь, они в гавань ползли на веслах. У них даже гички нет. И никаких надстроек на носу или корме, чтобы дать стрелкам преимущество перед пиратами.

– Возможно, в их краях нет пиратов?

– Или же пираты победили, – развел руками Олаф. – Зато на их корабле позади основной мачты есть еще одна. Полагаю, она позволяет быстрее ловить ветер, чем привычная нам конструкция. Так что на широких просторах эта посудина может бегать довольно шустро. Обшито внакрой… ну, понимаешь. Вот только сверху вниз, как на старых кноррах, а не снизу вверх, как на современных кораблях. Осмелюсь предположить… у тебя там не осталось еще эля О’Флаэрти? О, спасибо! Так вот, осмелюсь предположить, что у ОТонклинов никогда не было морского флота. Только прибрежный. Этот корабль скопирован с кнорров времен Эрика Рыжего. А вот та вторая мачта… нечто новенькое. И идея неплохая. – Датчанин отхлебнул из кружки. – Хотелось бы вновь поднять паруса. Впрочем, не на такой штуковине. Не рискну сунуться к гасконскому берегу без надежного киля. И все же я мечтаю о добротном корабле, чтобы покинуть Землю Эйре, где все только и мечтают меня прирезать.

– Я не из таких.

– Это хорошо, но говорит только о том, что тебе пока не сообщили цену за мою голову.

Дэвид снова посмотрел на корабль. О'Флинн прежде не видел коггов, ничего похожего на них, а потому объяснения Олафа были для него столь же непонятными, как и язык ОТонклинов. Удивляло уже одно то, что такая громадная посудина вообще способна держаться на воде.

– Сомневаюсь, что подобные корабли смогут переправить армию через океан.

– Пусть тебя не смущают габариты, – сказал северянин. – Внутри места предостаточно.

– Я не о размерах сейчас говорю. Ты сам заявил, что и к гасконскому берегу на таком бы не сунулся. А как насчет океана?

Олаф задумался, прежде чем ответить.

– Если бы мне дышала в спину семейка Хенгиста, я бы и на коракле в океан отправился. Раз уж ложиться в безымянную могилу, так лучше в водную. Но… поход на восток должен быть достаточно простым. Запасись парусиной, лови ветер, и вот ты уже на месте. Что касается возвращения на запад… Что же, у этого корабля есть весла…

– Но если его снесет в сторону…

– Мы называем это отклонением от курса. В том-то и закавыка. Никогда не знаешь, когда потом найдешь землю. Если бы краснокожие чужаки умели строить корабли с килями, чтобы менять направление, они бы уже давно были здесь.

– Паруса из соломы не сплетешь, – согласился Дэвид.

– А без своих лохматых лошадей они бы бродили пешком, и какого размера было бы тогда их царство? С ноготь, не больше. Никаких великих городов, о которых рассказывал Торфин: Манахеттана и Личаувекинга. Этот их Татамай, когда мы проезжали мимо Голуэя и его величественных стен, скривился и расхохотался. Я бы пришел в ярость, если бы жители того города не собирались меня прикончить. Каждый народ велик ровно настолько, насколько позволяют имеющиеся у него инструменты. – Олаф заметил мужчину, поднимавшегося по лестнице, и окликнул на стародатском: – Приветствую, Торфин, сын Равна! Как жизнь?

Смуглый датчанин молча взял кружку с элем из рук Олафа и отхлебнул, после чего утер губы тыльной стороной ладони. Затем он бросил на Дэвида ничего не выражающий взгляд, а выпивку так и не вернул.

Олаф ухмыльнулся и обратился к О’Флинну на кельтском, чтобы Торфин ничего не понял:

– В Голуэе он бы уже через неделю хоть капельку, да улыбаться начал.

– Они напуганы. Все, кроме того слуги.

– Тогда им бы стоило держаться не так чванливо.

Дэвид уставился в ночь, за Лох-Корриб, Коннемару и океан.

– Порой приходится через силу идти вперед, чтобы тебя не догнала смерть.

Дэвид вышел прогуляться поутру в одиночестве, чтобы полюбоваться восходом солнца над Кил Клунах на восточном берегу озера. Ветер приносил с собой запах рыбы и сырости, раздувая подол одежды так, что его приходилось придерживать рукой. На горизонте показалась группа всадников, но затем приостановилась и вновь скрылась из виду за дальними холмами. Норманны… скорее всего, люди Маккостелло. Дэвид сплюнул через стену в воду, плескавшуюся у подножия крепости.

А может, это был отряд короля Аэда или даже люди Лейни, отправленные на юг Коннером год О’Хара? Дозорные? Распространители слухов?

Внизу по двору с двумя помойными ведрами в руках к навозной куче брел О'Туббах. Дэвид свистнул, и тот оглянулся. Их взгляды пересеклись, чужак опустил ведра на землю и по приставной лестнице забрался на парапет. Дэвид изобразил, как втягивает в себя дым, но когда его собеседник достал трубку, то сделал отрицательный жест, поводив рукой у себя перед губами. Потом он указал на лошадь и произнес на датском:

– Сага, лошадь, петь.

Тем вечером Торфин с помощью Олафа поведал, что краснокожие чужаки ставят своих коней превыше всех прочих животных. А О’Туббах, судя по его кривоногости, большую часть жизни провел в седле.

Чужак задумчиво пошевелил губами, точно пытаясь перевести слова на родной язык. Потом пожал плечами и завел напевный монолог. Дэвид медленно побрел вдоль парапета, и краснокожий последовал за ним, продолжая петь высоким хрипловатым голосом. О'Флинн не понимал ни слова, но и не это было ему нужно.

На очередном куплете песни О'Туббах заскрипел зубами и потер свой живот, указывая пальцем на изображение лошади. Затем он помахал руками перед ртом, из чего Дэвид заключил, что когда-то краснокожие ели конское мясо, но теперь перестали. У норманнов существовало схожее табу, что и не удивительно. Если все съешь, так на чем будешь ездить? Всадник верхом на корове будет являть собой куда менее пугающее зрелище. Судя по жестам, которыми О'Туббах сопровождал свое пение, он рассказывал историю о том, как ловят и обуздывают лошадей, но при этом его воображаемый конь обладал куда более ретивым норовом, нежели послушные кобылки норманнов. А еще краснокожий показывал стрельбу из лука и удары копьем.

В этот момент они повернули за угол и лицом к лицу столкнулись с Татамаем и его женщиной, совершавшими утреннюю прогулку по стене. Вождь чужаков остановился и бросил взгляд своих агатовых глаз на Дэвида и О'Туббаха. Работник, едва не выронивший невидимую стрелу, усмехнулся и выпустил ее точно в грудь вождя.