Турлох понял намек и опустил ладонь на плечо Маленького Хью.

– Идем, мы пришли помолиться за душу славного парня, а не пререкаться со стариком. – Он покосился на уже обмытое и завернутое в саван тело на носилках у алтаря. – Этот малый хотя бы никак не был причастен к спорам королей.

Выйдя из часовни, Дэвид увидел, как Гиллападриг заново обвязывает ремешком рукоять своего вложенного в ножны меча.

– Думал, они нападут на меня в священном месте, – усмехнулся О’Флинн, – да еще и когда я под защитой О’Флаэрти?

– Мне просто понадобилось наточить клинок, вот и все, – проворчал Гиллападриг.

– Забавно, если бы они осмелились на такой шаг, – весело продолжил Дэвид. – Я вполне мог достаточно раззадорить Маленького Хью. И тогда О’Флаэрти пришлось бы прикончить обоих братьев, чтобы сохранить свою честь. Но не слишком ли высокая цена за спокойствие в Коннахте?

– Не слишком, если быть уверенным, что и правда сумеешь ухватить столь редкую удачу за хвост.

Дэвид рассмеялся:

– Кстати, а чем занят тот работник возле конюшен?

– Тот? Перевязывает свой головной платок.

О’Флинн похлопал собеседника по плечу.

– Идем. Глядишь, он поведает нам историю столь же мудреную, как и его головной убор.

– Но мы же не говорим на языке О'Гонклинов.

– Как и он сам.

Мужчина заметил их и оценивающе оглядел. Ему где-то удалось раздобыть нитку с иголкой, чтобы привести свой длинный шарф в порядок. Чужеземец внимательно посмотрел на Дэвида, вздохнул и откусил нить зубами.

– Терпеть не могу, когда передо мной кто-то пресмыкается. – сказал Гиллападриг. – Скверная это жизнь, когда тебя заставляют благодарить за то, что ее не отнимают.

– Иной жизни у него не было. – Дэвид подошел к питьевой бочке, которой пользовались конюшие, зачерпнул воды и предложил ее слуге краснокожих.

– Аква? – произнес О’Флинн, используя слово, запомнившееся ему из языка О’Гонклинов.

Коренастый мужчина посмотрел на кружку, а затем перевел взгляд на лицо Дэвида.

– Ока, – достаточно жестко произнес он и принял предложенную воду.

– Хорошо, что хоть это он прояснил, – заметил Гиллападриг.

– Он говорит на ином языке, нежели остальные краснокожие чужаки. – Дэвид присел на корточки и спросил на ломаном датском: – Кто ты?

Краснокожий вздрогнул от изумления, но затем его лицо вновь стало невозмутимым.

– Воин, – ответил он, и теперь настал черед удивляться Дэвиду.

– Воин и слуга?

Взаимонепонимание было очевидно.

– Он лишь немного понимает язык Ледяной земли, а я плохо знаю голуэйский, – сказал Дэвид Гиллападригу. – Так что пообщаться у нас с ним особо не выйдет. Но мне надо сообразить, что говорить Кормаку. Подозреваю, что О’Флаэрти известно не так много, как ему кажется, а Татамай вряд ли ему все добровольно расскажет.

Дэвид посмотрел на слугу и ткнул себя в грудь:

– Дэвид Макнил О’Флинн.

Затем он показал пальцем на слугу.

Тот помедлил, прежде чем хлопнуть себя по груди и ответить:

– Мускл О’Туббах. – Он отложил свое шитье в сторону и извлек из-под накидки небольшую трубку из вереска, вырезанную в форме вздыбившейся лошади. Но таких Дэвид никогда не видел: с непривычно широкой и короткой мордой, вся покрытая шерстью наподобие собачьей. У трубки был длинный, изящно изогнутый чубук.

В трубку работник насыпал какой-то порошок или перемолотые листья из холщового мешочка, завязывающегося на тесемку. О’Туббах с тоской посмотрел на этот мешочек.

– Тзибатлъ, – произнес он. – Тзибатлъ эйрвоах ачукма. Очень хорошо.

Он пару раз подкинул остатки травы в руке, словно пытаясь определить ее вес, а затем убрал мешочек в один из многочисленных карманов на своей одежде. Потом он поджег соломинку от жаровни и раскурил листья в трубке.

Теперь Дэвид уже точно знал, что это именно трубка, поскольку О’Туббах втягивал едкий дым листьев через чубук. Затем он передал приспособление О’Флинну, и тот, подражая действиям владельца, сделал затяжку.

И зашелся кашлем, когда дым опалил его легкие. Чужеземец лишь слегка улыбнулся, но смеяться не стал. Он издал несколько пыхтящих звуков, а затем пересек себе горло ладонью, изображая попытку глубокого вдоха. Дэвид понял его и набрал дым исключительно в рот, подержал там и выпустил. После нескольких затяжек О’Флинн вдруг ощутил, как обострились его чувства. Теперь он слышал арфу, играющую в главном зале, и высокий голос, напевающий «Плач О’Флаэрти».

И все же это было враньем. Они испугались и бежали на запад, прочь от чужаков, к бесплодным землям. В куда более зеленых краях клана Мурхада теперь правили О’Коннеры, сумевшие собрать тех людей, кто остался после отбытия чужаков.

О’Туббах, склонив голову, тоже прислушивался к музыке, и, хотя он не понимал слов, лицо его вдруг исказила печаль, он уловил в песне мотив преследований и потерь.

– Гиллападриг, – внезапно спросил Дэвид, – помнишь как Маккостелло захватил пленника из Нил Ог тем летом?

– И в обмен требует нашу скотину. А что?

– Я вот просто все думал, как воин мог стать слугой.

О'Туббах вновь протянул трубку, и Дэвид не стал отказываться.

– Кури, друже добрый, – произнес, запинаясь, чужак на устаревшем датском.

– Полагаю, – вздохнул О'Флинн, – я могу воспринимать эти слова как захочу. – Он вновь показал на себя, а затем на Гиллападрига и проговорил на датском: – Оба мы – кельты. – Затем он указал на О’Туббаха. – А ты О’Гонклин?

Мужчина взглянул на него озадаченно, затем ошарашенно, злобно и, наконец, высокомерно. Он пошевелил пальцами перед губами, а затем сплюнул на землю.

– И что это было? – спросил Гиллападриг.

– Он невысокого мнения о своих хозяевах, – ответил Дэвид.

– Неудивительно. Они ведь даже не попытались спасти его сегодня.

О’Флинн задумался.

– Вот бы знать, насколько можно верить тем двум датчанам. Смуглому, подозреваю, вообще нельзя, учитывая, что он из викингов О’Гонклинов и предан им. Тому, что из Голуэя?.. Сомневаюсь. Он вне закона, но мало ли почему. Возможно, он сам жалеет, что ввязался в эту авантюру. Все северяне себе на уме, и дай бог норманны займутся ими, когда придет время. Пусть они уже и забыли, что когда-то были викингами. А нам следует поспешить. Вряд ли вождь О’Гонклинов обрадуется, увидев, как мы обмениваемся тут дымом с его слугой.

Дэвид привлек внимание О’Таббаха к работнику О’Флаэрти, задававшему корм свиньям неподалеку от крепости и конюшен, где все трое курили.

– Работник, – произнес О’Флинн. – Слуга О’Флаэрти. А ты? Ты слуга Татамая?

Чужак рассмеялся и нацепил тюрбан на голову, а потом схватил себя за пах, вновь помотал рукой перед губами и плюнул в сторону крепости.

– Хочет сказать, что Татамай оскопил его? – ужаснулся Гиллападриг.

– Нет. Он имеет в виду, что у ОТонклинов нет яиц. – Дэвид палочкой начертил на земле кружок. – Земля Эйре[110], – сказал он и потыкал рядом. Потом нарисовал еще один кружок неподалеку. – Ледяная земля.

Затем на импровизированной карте появились Зеленая и Новонайденная земли. Под последней был изображен круг побольше.

– Земля ОТонклинов. – Дэвид протянул палочку О’Туббаху и, показав на рисунок, спросил: – Твоя. Земля. Где?

О’Туббах довольно долго смотрел на карту, и Дэвид повторил названия кружков, решив, что тот не понял.

Мужчина неторопливо закивал, затем наклонился, зачерпнул горсть земли и посыпал ею большой круг, который Дэвид назвал землей ОТонклинов. О’Флинн ошарашенно посмотрел на землю, а затем на свирепо ухмыляющегося чужака. Но не успел Дэвид задать следующий вопрос, как из крепости донесся женский голос, зовущий Мускла О’Туббаха. Ухмылка с лица последнего тут же исчезла, сменившись каменным выражением. Работник выбил пепел из трубки и, шустро ополоснув ее в воде, вновь спрятал в карман. А затем поднялся и встряхнул свою одежду, прогоняя запах дыма.