Мама моя выбирает ужасных мужчин. Она любит негодяев, как хиппи любят кислотные футболки и мир во всем мире. И увлечения у нее ужасные: она обожала пьяные вечеринки с кокаином, но почти без одежды. Частенько по утрам перед школой мне приходилось пробираться сквозь море бессознательных тел, валявшихся на полу нашей гостиной. Когда мне было двенадцать, отец наконец отвоевал право опеки, и с того дня все изменилось к лучшему.

Я переместилась в мир порядка, идеальной симметрии и безупречной системности. В красивый аккуратный дом, где папина новая жена возила меня в школу, приходила поддержать меня на тренировках по хоккею. Плюс ко всему у меня появились два обожающих меня старших брата. Дважды в год мы ездили отдыхать в наш пляжный коттедж на прекрасном побережье Наталь в Южной Африке. Одно и то же продуманное меню на каждый день недели. Эта новая жизнь была полностью предсказуемой, и мне это очень нравилось. В новой семье меня взяли под крылышко и берегли, как раненого птенца, которым я в то время и была.

Мне очень полюбилась моя новая жизнь, и я дала себе слово, что и дальше у меня будет так же. Все по местам, все по плану.

И Майкл входил в этот план.

План был таков: закончить школу с отличием, потом колледж, получить диплом, начать работать в папиной аудиторской фирме. Выйти замуж не позднее двадцати пяти. Родить первого ребенка к двадцати шести. Всего два мальчика и две девочки. Жить в двухэтажном доме в зеленом пригороде недалеко от родных. Отдыхать ездить в наш коттедж. По воскресеньям – запеченная курица.

Но меньше чем за сутки мой план полетел к чертям. Я не просто не вышла замуж, я потеряла вообще все, что так тщательно планировала с двенадцати лет. И вдобавок ко всему нахлынуло воспоминание, от которого заломило все тело.

«Разве не будет романтично зачать ребенка в медовый месяц?» – сказал однажды ночью Майкл.

Я потерла шею: в горле встал комок, из-за которого было трудно глотать.

Я снова расплакалась. Схватившись за пульт, я принялась тыкать в кнопки наугад, пока не нашла программу с видами природы…

Буйные бирюзовые волны. Белый песок, сверкающий в лучах низкого тропического солнца. Гигантские пальмы, соблазнительно покачивающиеся под дуновением прохладного ветра с моря, мягкие волны, набегающие на берег. Такое умиротворение. Все это было так красиво и, что самое главное, далеко.

Так далеко от этого фарса, в который только что превратилась моя жизнь.

И тут меня осенило. Идея оказалась такая… решающая, что я чуть с дивана не упала от удивления. Самая безумная идея за все двадцать четыре года моей жизни на этой планете. Я даже не совсем верила в то, что сама додумалась.

Я поеду в свой медовый месяц! Одна.

Я подскочила с дивана, внезапно обретя цель. Побежала в спальню, откопала в ящике паспорт и билеты. Черт! До вылета всего несколько часов, а вещи не собраны. Мозг заработал на всю мощь, подгружая список необходимого, а я металась по квартире, складывая в чемодан все, что удавалось найти. Потом я схватила Пуговку и отнесла соседке, одинокой старушке с фиолетовыми волосами, которая больше всего на свете обожала красить моей кошке когти и вязать ей свитерки.

Я задумалась о родных и друзьях. Я точно знала, что они заволнуются и никуда меня не отпустят, так что решила отправить им эсэмэс уже из самолета, чтобы они уже точно не могли меня отговорить. Я набрала текст сообщения, чтобы иметь его наготове.

Ребят, я уезжаю в медовый месяц сама. Не волнуйтесь. Все будет хорошо. Всех люблю. Спасибо за поддержку. Целую, обнимаю.

Через час и пятнадцать минут я бежала по международному аэропорту имени О. Р. Тамбо. На меня смотрели, как на одержимую, но я не останавливалась. Посадка уже заканчивалась, я прибежала на стойку последней. Я даже слышала, как меня вызывали по громкоговорителю, и села в самолет настолько взвинченная, что лишь через минуту-другую начала замечать, как на меня смотрят остальные пассажиры. Похоже, никто не пришел в восторг от того, что пришлось меня ждать. Но, честно сказать, мне было наплевать.

Я едва дышала, сердце неистово колотилось. Плюхнувшись в кресло, я отправила эсэмэс-сообщение, пристегнулась и попыталась расслабиться.

Но не получалось.

Я ужасно нервничала. Меня не покидало жутковатое ощущение, будто на меня смотрят. И это действительно было так. Оглянувшись, я встретилась взглядом с парой темных внимательных глаз. Этот парень сидел в двух рядах от меня. Жгуче-черные волосы обрамляли его угловатое своеобразное лицо, показавшееся мне крайне опасным. И одет во все черное. Черные кеды, черные штаны, старая, полинявшая черная футболка, как бы говорящая «да мне все пофиг». Из-под рукава виднелась татуировка с четкими геометрическими линиями. Явно наркоман или, может, барабанщик-гот с депрессией и пристрастием к фильмам про вампиров. Лицо казалось ледяным и серьезным, но тут вдруг…

Вдруг…

Он осмотрел меня с ног до головы и обратно, и уголки его губ приподнялись в легкой кривой улыбке. Я кожей ощущала его взгляд, пока его глаза скользили по мне. И хоть и была одета, я в жизни себя настолько обнаженной не чувствовала. Я немедленно отвернулась, но даже спиной ощущала на себе взгляд его пытливых черных глаз.

И тут уж мое негодование просто вскипело. Блин, да какого хрена он на меня пялится? Я решила, что лучше всего будет дать ему немедленный отпор. Я возмущенно развернулась, посмотрела на него обвиняющим взглядом и, к своему удивлению, заговорила:

– В чем дело?

Он заулыбался шире, его глаза сверкнули, и он почему-то посмотрел на мои ноги. Проследив за его взглядом, я увидела еще две пары выпученных глазок. Они принадлежали двум пушистым розовым кроликам с огромными ушами.

Я в тапках!

Я вспыхнула от стыда. Затем я перевела взгляд на штаны и кофту. Я была не просто в тапках…

Я вообще сидела в самолете в пижаме!

Вы когда-нибудь пытались успокоиться, когда вам было настолько стыдно, что хотелось сквозь землю провалиться? Хотя в моем случае лучше было бы забраться в отделение для ручной клади в чью-нибудь сумку… Успокоиться, когда на вас смотрит несколько десятков пар изумленных глаз? Десятки губ изгибаются в ухмылке, а брови изумленно взлетают вверх? Вокруг даже начали шептаться.

– Тони, только посмотри, во что бедолага одета.

– Она, наверное, чокнутая.

– Больная, может.

– Вероятно, у нее шизофрения или еще что-то, так ее жаль.

Желать мне в этот момент приятного полета, что с излишним энтузиазмом сделала стюардесса, было бесполезно. Все равно что говорить пациенту в гинекологическом кресле: «Расслабьтесь, вы ничего не почувствуете».

Мне хотя бы удалось скинуть под сиденьем тапки. К сожалению, избавиться от яркой розовой, чуть не сверкающей пижамы с кексами на груди не представлялось возможным. Там была еще и надпись: «кекс – намек на секс».

Энни подарила мне ее на девичник. Как мы тогда ржали! Ха-ха-ха…

А теперь мне было не до смеха. Даже если хохотали все вокруг.

Но больше всего меня пугала неизбежная пробежка до туалета. Я и так уже терпела как могла, но с каждой секундой и с каждым прогоном тележки с напитками это становилось все сложнее. Я даже отказалась от бесплатного алкоголя. Но в итоге через семь часов полета я поняла, что мочевой пузырь все же вот-вот лопнет. Так что придется идти позориться.

Я посмотрела в сторону туалета – разумеется, он оказался дальше, чем если бы я сидела на крыле соседнего самолета. Рядов тридцать до заветной цели. Я вдохнула поглубже для смелости – может, не так уж будет и страшно? Я ведь только что прошла через самое позорное унижение; это по сравнению с ним – ерунда. Ну и что, что сотня незнакомцев увидит меня в пижаме? Ведь не такой уж это и кошмар?

Я встала, ноги подкашивались, во рту пересохло. Потихоньку пошла, решив всем улыбаться. Может, если мой вид будет излучать дружелюбие, ослепительно розовой пижамы они не заметят. Но, по-моему, от улыбки становилось только хуже.