— Сейчас целителей пришлю, — Тэйоден кивнул племяннику и ринулся за лекарями.

Тэйодред прижимал к себе жену, чувствуя, как она вздрагивает от каждой волны боли, и понимая, что ничем сейчас не может помочь, разве что быть рядом, держать за руку и успокаивать ее ласковыми словами, шутками, ловить в ответ измученную родную улыбку. Подбежавшие слуги указали на дверь покоев, где уже суетились целители и помощники, устанавливая столы, покрывая их простынями и готовя горячую воду. Уложив жену, Тэйодред отмахнулся от повитух, указывающих на дверь — так беспомощно посмотрела на него Лотириэль.

— Эйомер! — цепляясь за рукав мужа, Ремиль в ужасе уставилась на приблизившегося к ней целителя. Мало того, что суета в спальне Лотириэль и Тэйодреда, куда их обеих принесли мужья, вселяла в душу панику, так ещё и этот мужлан, со здоровенными ручищами и широкой улыбкой, доверия совсем не внушал. — Убери его от меня! Сейчас же! Я хочу уйти отсюда!

— Хорошо, колокольчик, только не волнуйся, — видя как глаза любимой наполняются слезами страха и отчаяния Эйомер снова подхватил её на руки и обходя установленные служанками и повитухой столы, направился к выходу. — Мы ведь справимся сами, да милая?

Немного успокоившись от его уверенного голоса, девушка, всхлипнув, кивнула, а когда оказалась в своих покоях, почувствовала себя гораздо увереннее. Все вещи и мебель здесь уже стали родными, да и, опустивший на кровать, муж так спокойно отдавал приказы паре, поспешивших за ними служанок, принести необходимое и не маячить перед глазами, что страх постепенно отступил. Как и боль которая то накатывала жгучими волнами, то давала немного отдохнуть. Казалось время остановилось сменившись алым маревом в котором было легче, переодевшись в лёгкую сорочку, ходить по комнате, чем лежать на застеленных несколькими простынями перинах. Периодически заходившие повитухи осматривали её косо поглядывая на молодого Сенешаля который, по их разумению, должен был сейчас находиться внизу вместе с Правителем и братом, а не нянчиться с рожающей женой, что совершенно не являлось мужской заботой. Но они уходили, а он оставался и говорил, много говорил, держал её за руку, когда боль становилась совершенно невыносимой и отирал влажным полотенцем выступившую на лбу испарину. Устал ли он сам Ремиль — не знала, она с трудом ориентировалась в происходящем и была слишком измучена и благодарна за то, что не оставил её с чужими людьми, внимание которых смущало и было в тягость, особенно сейчас, когда боль становилась всё более невыносимой. Тянувшая поясница заставляла вскрикивать и обхватывать себя руками, когда в животе нарастала невыносимая резь и тогда крепкие ладони мужа, его поддержка и голос, были необходимы как воздух. Час за часом растворялись, оставляя вместо себя всё более частые схватки. Чаще стали заходить и повитухи, одна из которых велела кипятить воду и нести больше чистых полотенец и простыней. Её новая попытка выпроводить Эйомера за двери спальни оказалась безрезультатной, и когда Ремиль ощутила, что тело вместо очередной волны боли выкручивает неожиданной судорогой, рядом кроме него никого не оказалось. Именно муж, спешно уложив её на кровать, принял младенца, мальчика, который едва успев появиться на свет, оповестил о своём приходе громким заливистым плачем.

— Сын? — в голосе витязя звучали удивление и радость одновременно, но, быстро взяв себя в руки, он завернул голосистое дитя в собственноручно сшитую пелёнку и, отдав его в руки измученной любимой, помог ей освободиться от последа, так что явившемуся на плач младенца целителю не осталось ничего иного, как осмотреть мать и дитя и спросить у молодого отца, не нуждается ли тот в успокаивающем нервы настое. Но тот лишь отмахнулся от подобного предложения и велел служанкам сменить испачканное белье и унести окровавленную воду в тазу.

— Эйомер, — говорить почти не осталось сил, всё внимание безмерно уставшей девушки было сосредоточено на светловолосом, переставшем, наконец, плакать сынишке, но всё же Ремиль помнила, что её подруга возможно ещё переживает те ужасные мучения, которые для неё самой наконец закончились. — Сходи узнай, как там Лотириэль. Может быть, и она уже родила?

========== Глава 12. ==========

Целители, не отходили от Лотириэль и на шаг. Она молчала, несмотря на острую, разрывающую всё внутри боль, хотя ей постоянно твердили, что надо кричать, что это не зазорно…

Сжигало словно огнем, казалось, что она не может двинуться, ничего не слышит и не чувствует… Всё слилось в боль, в ужас, в темноту. Она, княжна, дочь и сестра воинов — слабая девчонка. Не может даже подняться, сделать шаг… И тепло по ногам. Кровь. Лотириэль знала, что это не воды, а кровь, жизнь.

Но каждая минута была годом: лицо бледное до синевы, молчание — ни стона, ни вздоха. Вокруг неё суетились, что-то говорили, но она уже не могла ничего слушать, не могла ответить.

Тэйодред сидел в соседней комнате, всеми силами играя в спокойствие, разговаривая с отцом. Как бы хотелось отбросить приличия и законы, наплевать на выдержку, ворваться туда и быть рядом с Лотириэль. Но вместо этого — ничего не значащий многочасовой разговор, тихая суета в соседней комнате, уверения отца в том, что если тихо — значит, ещё долго ждать, что первые роды и на сутки затягиваются, что раз не кричит — не больно. И он кивал, ждал, терпеливо и спокойно, невозмутимо отодвигал кубок с вином, но вот взгляд и сердце возвращались к закрытой двери.

Расспросив у прислуги где сейчас находятся брат и дядя, Эйомер вошёл в щедро освещённую вечерним солнцем комнату и, заметив их сидящими у раскрытого окна, устало улыбнулся. Минувший день оказался тяжёлым, забравшим почти все силы, как душевные, так и физические, теперь в конце него хотелось не только делиться добрыми вестями, но и получать их самому.

— Ремиль подарила мне сына, — он и сам удивился тому как сел голос, но по другому говорить не получалось. — Я всё думал, что родится девочка, а он такой громкий и маленький, Ремиль говорит что красивый. Но я смотрю, целитель ещё не выходил, как Лотириэль?

Тэйоден вскочил и, шагнув к племяннику, крепко обнял:

— Поздравляю, мальчик мой! Как она? Всё хорошо?

— Да, кажется, всё в порядке, только совсем из сил выбилась, — ответив на его объятия, Эйомер улыбнулся, припомнив забавное капризное выражение лица новорожденного сына, а затем обернулся к брату. — Ну так что, ты уже отец?

— Поздравляю с сыном, братишка, — Тэйодред мягко улыбнулся. — Нет ещё, ты спор выиграл. Жду. И чувствую, что надо бы быть там. Прости, я пойду…

— Тэйодред, да ведь Лотириэль даже не крикнула… — Конунг попытался удержать сына, но тот, всё с той же полуулыбкой, вывернулся и проскользнул в дверь. — Вот что с ним делать…

— Пусть проведает жену, дядя, так ему будет спокойнее, — кивнув Тэйодену, Сенешаль тоже направился к дверям. — Я, пожалуй, вернусь к Ремиль, ей наверняка нужна моя помощь.

Нагнав брата уже в коридоре у дверей спальни, Эйомер положил ладонь на его плечо:

— Удачи. Скоро уже станешь отцом, времени достаточно прошло.

— Спасибо, братишка, — на лице воина нельзя было заметить и тени волнения, даже когда он вошёл в спальню и увидел, сколько крови и в каком состоянии Лотириэль.

— Я жду! — голос прозвучал командным раскатом и все вздрогнули: рассерженным сына конунга видели редко и тем страшнее был его гнев.

— Господин мой, ребенок идёт неправильно, мы ничего не можем сделать, — пискнула одна из повитух. — Тут решать, кого спасти — жену или ребёнка.

Он прошел через пламя войны, вынес боль почти смертельных ран, но такого ещё не чувствовал. Выбор между двумя любимыми. Между любовью к жене, к его маленькой Лотириэль и любовью к их общей искорке — ребёнку.

— Все вон отсюда! — он шагнул к роженице и склонился над ней, вглядываясь в белое лицо. — Любимая, милая, счастье моё… Посмотри на меня!

Она вырвалась из пелены усталости, чувствуя его руки и чуть приоткрыла глаза, мягко улыбнувшись.