— Неужели ты думаешь, что только ты можешь заботится о других и опекать? Мне тоже это не чуждо.

Тэйодред едва не рассмеялся, задумавшись о чем-то своём.

— Что случилось? — приподняв бровь, Эйомер окинул его вопросительным взглядом. — Или сомневаешься во мне?

— Нет, я тебя с малышом представил, — на лице воина заиграла нежная улыбка. — И себя заодно. Скажи, почему только пройдя на краю смерти, начинаешь дрожать над крупицами жизни и тем сильнее, чем они беззащитнее? Ведь и ты, и я — мы пылинки сдувать и с жён, и с детей готовы.

— Потому что они лечат раны, оставленные в наших сердцах войной, дарят заботу и свою любовь. Кто бы ещё, кроме них, смог иметь к нам столько терпения? Порой мне кажется, что я слишком строг с Ремиль: вырвал её из привычной жизни и жду, что она сможет легко освоиться в новой, поэтому и стараюсь беречь её.

Тэйодред приобнял брата и лёгким жестом взъерошил ему волосы:

— Она осваивается. Любая жена в доме мужа — как в чужом. Хорошо всё-таки, что они с Лотириэль вдвоём, так привыкать легче.

— Теперь и пелёнки вместе вышивать будут, пожалуй, всё складывается очень даже удачно. — улыбнулся Эйомер бережно погладив рукав рубашки которую недавно сшила ему жена. — Да, это хорошо, что они нашли общий язык.

— Лотириэль всегда хотелось сестрёнку, но она младшей была. Хорошая она, светлая, — Тэйодред ускорил шаг, торопясь домой.

========== Глава 11. ==========

Время неумолимой скачкой коней Марки отлистывало день за днём. И спелая осень отзвучала, сменяясь первой звонкой наледью серебристого инея и хрупкостью замёрзших лужиц. В самом начале зимы прибыл гонец из Итилиэна: Эйовин родила сына. Как ни боялись Тэйодред и Эйомер оставить жён, не поехать к сестре не могли: вдвоём, буквально на считанные дни, мыслями оставаясь дома. А вот Конунг, откровенно пользуясь тем, что его вполне заменят, прогостил в Итилиэне почти месяц. Эйовин передала наилучшие пожелания невесткам, уточнила срок и пообещала приехать: роды были лёгкими, да и к тому времени малыш должен был подрасти.

Ремиль и Лотириэль расцветали с каждым днём, а мужья не могли нарадоваться на них, хотя и капризы, и волнения частенько не давали спать. Но всё это искупалось мечтой о том, что скоро на руках будет заветный свёрток с желанным первенцем.

Тревожным было только одно: в конце зимы умер Айрен, но целителей хватало, повитух — тоже, поэтому никто и не волновался о том, что может быть что-то не так. За эту зиму ни один малыш и ни одна роженица не погибли, а рожали часто, Рохан всегда ценил большие семьи.

Снега снесло ветром и наступила весна. Поля Рохана были полны зелёным шёлком травы, набухшими цветочными бутонами и разнотравьем. И обе молодые женщины уже были похожи на бутоны, готовые вот-вот раскрыться от тяжести нового цветка.

Конец апреля выдался на редкость тёплым и щедрым на солнечные дни. Проснувшись от того, что мягко скользившие по постели лучи коснулись лица, Эйомер крепче обнял жену, привыкшую спать положив голову на его плечо, и в эти рассветные часы напоминавшую маленького взъерошенного совёнка который продолжал сладко посапывать несмотря на бережные прикосновения к налившемуся округлому животу. Малышка в утробе матери тоже спала: Сенешаль отчётливо ощущал ладонью мерное биение её сердца, и от этого было ещё радостнее и светлее на душе. Прежде, даже надеясь на то, что война закончится и наступят мирные дни, он и мысли не допускал о том, что будет иметь возможность жениться на своей Ремиль, любить её, что она понесёт его дитя, а теперь, проводя с ней каждый день беременности познал то, что женщины ещё более хрупкие существа, чем это казалось прежде. И только женщина может сделать мужчину по-настоящему счастливым. Не бои и воинские подвиги, не проведённые в седле дни и далёкие походы, а хрупкая девушка которая обнимет в конце трудного дня, согреет своим теплом, выслушает и разомнёт затёкшие плечи своими маленькими ладошками. За это он и любил жену более всего на свете, старался заботиться и следить за тем, чтобы она не в чём не знала нужды, даже если просит посреди ноября варёных раков, за которыми нужно ехать к студёной реке, или утверждает, что именно отец ребёнка должен пошить первую пелёнку, в которую завернут кроху после рождения. Тешилась, конечно, но почему не пойти на уступку, если это так порадовало её? Тэйодреда, кажется, тоже заставили пошить пелёнку, так что пример оказался заразительным.

— Ммм… — сонно заворочавшись, Ремиль удобнее устроилась в его руках, а затем нехотя открыла глаза. — Уже утро?

— Спи, родная, это звёзды нынче такие яркие, — пошутил Эйомер, уже смелее оглаживая её живот, который сейчас казался более упругим и налитым, чем вчера вечером когда можно было отчётливо ощутить малышку. — Как ты себя чувствуешь? Ничего не беспокоит?

— Беспокоит, — сонно моргнув Ремиль перевернулась набок и игриво поцеловала его в плечо. — Хочу завтракать.

— Погоди минуту, — зная, что в это время она не съест и нескольких ложек омлета, Сенешаль лишь покачал головой и взъерошил её шелковистые волосы. — Я сейчас схожу на кухни. Чего тебе хочется?

— Редиски. Она как раз созрела на грядках в саду.

— Ох, и взбредёт же в голову такая блажь. Может, лучше молока и пышку медовую?

— Нет, редиски, — неуклюже перекатившись к краю широкой кровати, девушка присела и спустила ноги на пол. — И я сама хочу её накопать.

— Что ты копать собралась? Забыла что мне тебя обувать приходится? Как наклоняться станешь?

— Хочешь сказать — не справлюсь? — упрямо поджав губы, Ремиль направилась в умывальню, чтобы освежиться перед походом в сад за редиской.

— Хочу сказать, что лучше пойду с тобой и проконтролирую процесс, — качнув головой, рассмеялся воин, направляясь следом за ней, чтобы быть рядом, если потребуется помощь. Редиска. Любимая за последние две недели стала неуклюжей как едва сделавший первые шаги младенец, несложно догадаться кому из них двоих придётся возиться на грядке.

Через несколько минут Эйомер заплёл жене волосы, помог надеть свободное платье и, наспех натянув брюки с камзолом, повёл её в коридор. Спуск по лестнице вызвал привычный спор, во время которого Ремиль в очередной раз успешно отстояла своё право самостоятельно переваливаться по ступеням, напоминая при этом утёнка и крепко держась за перила.

— Колокольчик мой, может ты просто хотела птиц послушать? — с надеждой спросил витязь, когда они наконец добрались до благоухающего цветущими нарциссами сада. — Ну их, эти грядки.

— Глупости, птичий щебет я могу и из окна услышать. Смотри, твой брат и Лотириэль тоже здесь.

— Тоже завтракать пришли что ли, гурманы? — заметив за кустами смородины Тэйодреда, Эйомер обрадовался уже тому, что не одного его заставляют в такую рань грядки копать.

— Там и морковка молодая есть, но она наверное ещё силу не набрала, — вытащив из стоящей у грубо сколоченного стола корзины небольшую лопатку Ремиль заторопилась к подруге, но заметив, как та, вскрикнув, схватила за руку своего

мужа, остановилась как вкопанная. — Эйомер!

— Что случилось, колокольчик?

Проследив за её испуганным взглядом, Сенешаль увидел искажённое болью бледное лицо невестки и рванул уже было на помощь брату, но за спиной снова раздался звонкий зов жены.

— Эйомер, она убегает! — ощущая, как по ногам течёт горячая влага, а нутро скручивает от невыносимой боли, Ремиль уронила лопатку и крепко обхватила руками показавшийся каменным живот. — Помоги!

Тэйодред, подхватив побелевшую жену на руки, чуть заметно улыбнулся Эйомеру:

— Наперегонки, братишка. Девочки, в грядки не рожать, дайте вас в покои отнести.

— Опять твои шуточки, — Лотириэль закусила губы.

— Колокольчик, терпи, теперь все ступеньки мои, — стараясь успокоить продолжавшую испуганно держаться за свой живот любимую, Эйомер бережно поднял её на руки и, ощущая намокший подол платья, поспешил вслед за братом. — Дыши глубже и держи меня за шею.

— Доброе утро… — с трудом выдавила из себя Ремиль, заметив на террасе дворца удивлённого Конунга мимо которого, не останавливаясь и так же наскоро поприветствовав, промчался Тэйодред. Было слишком больно и страшно, но не поздороваться с правителем не хватило духу.