— Кобыла сама выбрала тебя своей хозяйкой, она послушна только тебе, не в традициях конников разрушать подобную связь, — голос рохиррима был обманчиво мягок; это заставило насторожиться, и всё же я оказалась не готова к его стремительным движениям, к тому, как, легко поборов сопротивление, он прижмёт меня к деревянной перегородке, из-за которой за нами с любопытством наблюдала Тала. — Ещё раз посмеешь заговорить со мной в подобном тоне, и я придушу тебя собственными руками! Ясно?!

Сглотнув, я уставилась в полыхающие яростью глаза Эйомера, ощущая, как его пальцы, словно подтверждая угрозу, сдавливают моё горло. Не сильно. Но достаточно ощутимо.

— Мой госпо…

— Не так! Ты плохо расслышала меня? — неужели можно быть ещё большим тираном, чем я о нём думала? Или уничтожить меня окончательно — это святая необходимость? Иначе в Валгалле с почестями не примут? Тьфу ты, ему же не туда, у таких жеребцов особые конюшни. — Объясни мне, что происходит?! Что на тебя нашло? Я два дня пытаюсь поговорить с тобой, но натыкаюсь то на вздорную прислугу, то на возомнившего себя папашей Наместника, то на запертые двери! Так трудно открыть их, или порки боишься за свои похождения?!

Вот те раз, когда это он успел поскандалить с Ранарой? И значит, сегодня ночью мне не послышалось? Это был не сон?

— Ты ведь сам велел убираться из твоей жизни, — всхлипнув, я зажмурилась, чтобы спрятать готовые пролиться слёзы. — Вот я это и делаю, чего ещё ты от меня хочешь?

— Хочу, чтобы ты перестала быть такой дурой! — от его рыка всхрапнул даже вороной конь в соседнем стойле, а вот моей Тале хоть бы что, ишь как доверяет Сенешалю, нет чтоб копытом завернуть. Хотя, стоп. Так она только по мне попадёт. С перепугу душа уходила куда-то в пятки, а Эйомер меж тем всё повышал голос. — Неужели так трудно понять, что те слова ничего не значат? Ничего, слышишь меня? Я бы догнал тебя, никуда не отпустил! Ты моя! А слова? Так неужели ты думаешь, мне чуждо испытывать боль? По-твоему я не схожу с ума от потерь?! Хочешь пополнить их список? Не позволю!

Почти оглохнув от его крика, с трудом понимая смысл слов, я всё же сумела уловить то, что, похоже, Эйовин успела выполнить свою угрозу. Но как? Ей ведь ещё нельзя подниматься. Или он к ней тоже заходил проститься? Почему же мы тогда не столкнулись в Палатах?

— Никогда не отпущу, — крик, наконец, перешёл в тихий гортанный говор, сильные пальцы разжались, отпуская шею из своего плена. Наклонившись, Эйомер припал губами к коже, которая всё ещё горела от сдавливающих прикосновений. От опаляющего дыхания по телу прошла дрожь, безвольно подчиняясь его ласке, я отклонила голову назад. Разве возможно вообще сопротивляться, когда он так нежно, невесомо целует? Когда широкие ладони гладят плечи так бережно, что подгибаются колени? — Прости меня, Лютик, — стоило этим словам, бархатному шепоту коснуться ушей, как мир ухнул, разбившись где-то слишком далеко, чтобы увидеть осколки. Оставалось лишь ощущать, как, не позволяя упасть, любимый обнял меня, привлекая к груди, — я не могу обещать, что этого больше никогда не повторится, но прошу, впредь не верь мне, если видишь, что я одержим.

— А если ты опять начнёшь кричать? — решившись вновь взглянуть в его глаза, я увидела в них усталость и тепло; крупных, красиво очерченных губ коснулась мягкая улыбка.

— Просто подожди, дай мне остыть, — так же всматриваясь в мои глаза, как и я в его, Эйомер провёл пальцами по моей скуле, стирая непослушную солёную влагу, которая всё же сорвалась из-под ресниц. — Тебе нужно научиться терпению, мой маленький солнечный Лютик. Ты же знаешь, со мной бывает тяжело, особенно если ты нарушаешь запреты.

— Пообещать не нарушать их я тоже не могу, — он нахмурился, многообещающе сведя брови, и, похоже, совсем не дразнил в этот момент, но меня волновало совершенно другое: — А как же Боромир? Теперь он мой опекун, я не стану проявлять неуважения к Наместнику.

— Это мои заботы, предоставь их мне, а сейчас уходи. И учти, в этот раз я лично проконтролирую, чтобы ты ничего не натворила.

Значит, Эйовин всё же промолчала? Тем лучше, потому что теперь-то уж точно мне не усидеть в четырёх стенах, волнуясь о том, всё ли с тобой в порядке, милый.

Лицо Эйомера было сейчас так близко, что, не выдержав, я первая потянулась к его губам, но поцелуй показался не более чем прикосновением крыльев бабочки — таким коротким он был. Покой конюшни нарушили громкие мужские голоса, и, вырвавшись из рук любимого, я поспешно юркнула к выходу. Сердце стучало в груди с такой скоростью, словно собиралось вырваться на свободу и мчаться в мою комнату впереди меня самой. От радости, от облегчения руки мелко подрагивали, а ставшие непослушными ноги норовили споткнуться на неровных камнях внутреннего двора Цитадели. Удивительно, как быстро возвращается желание жить, если любимый успокоит разорванную в клочья душу, с какой прытью мчишься в спальню, чтобы сбросить платье и натянуть одежду с доспехами, в очередной раз нарушая его запреты. И даже не алеют уши от криков разгневанной Ранары, которая, загородив двери, уверяет, что никуда не пустит, даже если подобную блажь позволил сам господин Боромир.

— Оставайся здесь, и не пускай Сенешаля, когда он сюда заявится или пришлёт кого-то из витязей. Скажи, что я утомлена и сплю, — пристегнув меч и закутываясь в плащ, я лишь склонила голову набок, давая понять служанке, что у неё не получится меня остановить. — Соври, что эльф исцелил не все мои раны.

— С какой стати я должна это делать?

— Ну, хотя бы потому, что тебе не нравится Эйомер. Ты ведь не прочь ему насолить?

Комментарий к глава 23. Лютик

Дорогие мои читатели, прежде чем вы начнёте бросаться тапками и ворчать о слишком детском, наивном поведении Лютиэнь, спешу напомнить, что фанфик ещё не закончен, основные события не раскрыты так же как и авторская задумка. Ещё будут неожиданные события, героиня успеет ещё раз продемонстрировать, что неплохо бьёт хуком справа, так что просто наберитесь терпения, всё обязательно будет)))

========== глава 24. В тихом омуте… ==========

Эгоизм — как часто говорила о нём мама, когда в детстве мы с братом ссорились из-за мелочей и перетягивали каждый на себя их с отцом внимание. Прежде это слово казалось почти ругательством, а теперь я внезапно поняла, как была эгоистична, до одури упиваясь своей обидой на Эйомера и совершенно не задумываясь о том, что происходило в его душе, что чувствовал он сам. Потерять вслед за Тэйодредом заменившего отца дядю, держать на руках полумёртвую сестру, да при этом ещё увидеть вздорную девицу, которая в очередной раз продемонстрировала полное непослушание, наплевательское отношение к его запретам, в то время, как он всего лишь хотел уберечь. Разве можно представить другую реакцию? Неужели похвалы ждала за усердие? Сколько витязей Марки погибло в битве за Гондор? Мне это неизвестно — я была слишком увлечена своими страданиями, чтобы задуматься о них, а в сердце Эйомера — имя каждого ушедшего побратима. И всё же, несмотря на весь ужас того дня, он пришёл ко мне: пусть не умел просить прощения или даже не считал себя виноватым, но утешал как мог, сидел рядом, пока я была погружена в тот ужасный, полный галлюцинаций сон, обнимал бережно, как ребёнка. Разве можно ожидать большего? Чего ещё я от него ждала и почему повела себя как злая, обиженная эгоистка? Ответ один: слишком больно было в те минуты, чтобы задуматься о ком-то кроме себя самой, даже о самом близком, любимом человеке. О том, что его страдания во сто крат больше моих собственных, пусть он, суровый воин, и прячет их глубоко в сердце. Удивительно, как среди водоворота неотложных дел и спешной подготовки к новому походу он вообще нашёл время, чтобы попытаться поговорить со мной, объяснить, насколько я несправедлива к нему. Как же я себялюбива, если даже не задумалась о том, что он тоже нуждается в утешении и поддержке, даже если никогда не попросит о них открыто. Правильно говорят, что по-настоящему лечит душу только близкий человек, он же её и калечит. Нам с Эйомером, обоим, нужно научиться терпению, иначе мы далеко пойдём: он будет, не задумываясь, жестоко ранить, а я буду страдать, забившись в угол, вместо того, чтобы дать ему сдачи или разобраться, нужно ли моё тепло, чтобы успокоился, перестал пыхать молниями, как Тор Громовержец?