Независимо от того, кем Луи станет, он определенно не должен упускать эту возможность. Даже если он не особо уверен, как. Или с чего начать. Или куда это приведет. Или к чему он хочет это привести.

Черт.

Луи уже сыт по горло собственными мыслями и шумом снаружи — он видел слишком много мимо проходящих пьяных студентов, и ни музыка, ни фокусировка, ни телевизор не могут заглушить этот гомон. К черту свежий воздух, Луи лучше закроет окна, занавесит все гардиной — представит, что он в пустыне.

Он подходит к окну с угрюмым выражением лица, жалуясь на впустую потраченное время, пока читал предложения по несколько раз. Тянется рукой к ставням, другой рукой опирается на деревянный подоконник, как вдруг появляется молодой парень прямо перед окном в безупречном костюме, сверкающем под лунным светом, запах дыма и алкоголя тут же наполняют нос Луи.

Луи моргает один раз, второй, третий, смотрит на молодого парня перед ним.

Это Зейн Малик.

Стеклянные глаза, расслабленная челюсть, любознательно смотрит на Луи как на какое-то чудо света, пот на лбу блестит, волосы, как всегда прекрасные, сбиты и немного завиты.

Луи замирает, не может и не хочет шевелиться.

Они смотрят друг на друга, рука Луи лежит почти на защелке, но само окно открыто настежь, Зейн выглядит расслабленным, руки расположены вдоль бедер, лениво моргает своими бесконечными ресницами. Зейн мягко улыбается, сжимает подоконник Луи, на мгновение кажется, будто бы он сейчас заберется и составит Луи компанию на остаток ночи.

Но вместо этого, он наклоняется еще больше через окно и его рвет прямо на слиперы Луи.

Наступает неловкая тишина.

Луи все еще стоит как камень, не в состоянии посмотреть вниз, а в голове крутится лишь одно предложение: “На меня только что вырвало Зейна Малика”.

Зейн поднимает голову, теперь его глаза красные, в уголках глаз, полных сожаления и печали, все эмоции. Луи мечется между тем, чтобы закрыть окно прямо перед ним, пригласить войти или просто убежать в ванную чистить обувь.

Поистине катастрофический момент. Ага, сука, с кем не бывает?

Вдруг возникает тот добродушный мальчик из кофейни, которого Луи запомнил как парень, все время сидящий рядом с Зейном, со скромным взглядом и светлыми русыми волосами, торчащими во все стороны. Он кладет поддерживающую руку на плечо Зейна, другой обхватывает нежно, но сильно. Состояние Зейна вовсю показывает, что тот жутко пьян, поэтому тихий, вежливый голос говорит за него:

- Мои искренние извинения, сэр. Вы знаете, как это бывает. Обычно он не такой, честное слово.

Луи застывает в шоке — он его только что назвал сэром?? — чувствуя, как слиперы впитывают в себя содержимое желудка Зейна, просто глупо кивает, не в состоянии ничего сказать будто онемевшим ртом.

- Все… нормально, - наконец выдавливает он, и все же больше от шока, чем искренне, парень перед ним облегченно улыбается.

Он извиняется еще раз, прежде чем подхватить заторможенного, полубессознательно Зейна и исчезнуть так же быстро, как они оба и появились.

И Луи смотрит в открытое окно, даже не имея возможности все обдумать.

Что это, блять, было?

Он наблюдает за мимо проходящими людьми еще минуту, затем с отвращением снимает с себя слиперы и бежит принимать ванну (и не один раз), на ходу снимая одежду и стараясь не думать о ногах и запахе, стоящем в воздухе, который, наверное, никогда не исчезнет.

К черту

Блять

Эту

Школу.

***

После натирания себя до красноты кожи и использования литров воды, Луи выходит из ванной комнаты чистый, розовощекий и одетый в мягкую одежду в надежде смягчить эмоциональную травму. Потому что на Луи Томлинсона вырвало человека, как теперь дальше жить? Частичка его души умрет, если он случайно пописает на себя — что тут говорить о чужой рвоте.

Разрываясь между “Ненавижу Зейна Малика” и “Мне нужно успокоиться”, Луи заползает в кровать, раскладывая перед собой тетради, включает успокаивающие звуки природы на плеере, зажигает свечи и закрывает каждую шторку и окно в квартире. Больше он их никогда не откроет.

В конце концов, Луи успокаивается, завернувшись в одеяло, чувствуя себя уютно и мягко, делая домашнюю работу. В его голову, заполненную мыслями о конспектах и местоположением Найла, закрадываются другие, усыпляющие, глаза закрываются сами собой, раскрытая книга выпадает из рук - на ее полях нарисованы злые и мстительные карикатурные картинки Зейна Малика, тонущего в белых листках тетради. Почему Луи сомневается, можно ли винить этого парня? Он же рвотная машина.

Как только Луи начинает засыпать, раздается внезапный хлопок двери, громкий смех, прощания и какие-то непонятные шуточки.

Вздыхая со всей тяготой жизни, Луи поднимает свою голову с книги, взгляд затуманенный, непонимающий.

- Луи! Друг мой сердечный! - в пустоту кричит Найл.

Сейчас Луи не особо хочет общаться. Все, о чем он может сейчас думать — горит свет, и он мешает, его нужно вырубить и лечь спать.

Луи садится, сморщиваясь от мурашек, проходящих по коже из-за долгого неудобного лежания, собирается вырубить свет и слышит:

- Что это, блять, за хуйня?

Упс. А Луи и забыл.

Он прочищает горло, чтобы хоть немного избавиться от грубого ото сна голоса.

- Ты ведь не на лужу рвоты смотришь, да?

Ничего не ответив, Найл заходит в комнату, глаза широко открыты, волосы растрепаны немного больше, чем перед уходом, одежда свисает, вся мокрая и липкая.

- Что за? Ты в порядке? Ты болен?

Луи стонет, опускает голову и трет лицо руками. Он не хочет объяснять эту ситуацию сейчас, не хочет даже касаться темы о Зейне Малике и его регургитации.

- Нет. Как вечеринка прошла?

К счастью, Найл отвлекается так же быстро, как котик, увидевший красный свет на стене.

- Это было просто охуенно! В каком-то отеле, зале, это была самая сумасшедшая вечеринка на свете! Ну, я знал, что все будет круто, мне много рассказывали, но чтобы настолько, - он смеется, прислонившись к двери, смотрит в одну точку, будто вспоминает. Даже застывает на какое-то время, - в общем, было очень весело. А вот Малика нигде не было. Устраивает вечеринку и даже на ней не появляется! - Он садится на кровать Луи, тянется всем телом; розовощекий, со стеклянными глазами, улыбается, кладет руки за голову и растягивается на кровати, смотрит в потолок; сердце стучит быстро - еще не утихло от недавней адреналиновой порции.

Луи смотрит на него, стараясь скрыть недовольное выражение лица.

- О да. Я в курсе. Зейн Малик уж точно на той вечеринке не был.

- Ты о чем? - интересуется Найл, поднимая голову.

- Ну, он был здесь. Бродил по территории школы, искал открытые окна бедных невинных студентов, пытающихся учиться, и блевал в них. - Луи сжимает губы.

Найл какое-то время сидит и просто моргает, пока в мозгу что-то не щелкает.

И он скатывается с кровати, трясясь в истерическом смехе, хватается за живот, широко открывает рот.

- Значит—там—те слиперы—они такие из-за Зейна—Малика? Его вырвало на твои слиперы? Бля, не надо шутить так. Серьезно вырвало? - по каким-то причинам Найлу кажется, что это очень смешно, похоже, он решил, что лучшая смерть — смерть от смеха на кровати Луи, крича и издавая странные звуки, пока Луи смотрит на него грозным взглядом, сузив глаза, не обращая внимание на лезущие в лицо волосы.

Невоспитанный маленький ублюдок.

- Смейся, блять, смейся. Очень смешно, - надувает ноздри, - тебе же мыть. Я к этому не притронусь. На мне уже достаточно блевотины побывало.

- Попрошу своего помощника почистить это утром, - сквозь смех и глубокие вздохи заверяет Найл.

Рори?

В душе Луи благодарен Рори, а снаружи — чувствует вину. Странное чувство.

- Окей, я должен ему отправить корзинку с фруктами или что-нибудь такое? - он бормочет, выключая свет, возвращается в кровать. - Может, открытку? Деньги…?

Найл в ответ лишь смеется.

Они проводят остаток ночи, лежа рядом друг с другом, Найл изредка взрывается смехом от мысленной картины Зейна Малика, которого рвет на Луи, а Луи пытается как можно быстрее уйти от темы, спрашивая о вечеринке. (“Как много рюмок ты выпил?” “Поцеловался с кем-нибудь?” “А абсент какой был?” “Ты ведь не мог быть там единственным ирландцем, хватит врать.”)