Очередной тычок дубинки под ребра заставляет едва ли не влететь в палату. Заебал, гамадрил! Ощущение, что снова вернулся в одну из камер при аврорате. Бравые вояки не скупились на наказания. И не важно был на то повод или дубинки пускались в ход для профилактики или ради развлечения. Но то авроры, а эти… Недомедики, мать их, какого хрена вытворяют?
— Вильберт, ты часом не немец? — как бы между прочим спросил я.
— Мой отец немец. Тебе-то что?
— Да так… — преувеличенно безразлично отозвался я. — Мне как-то магловский фильм попался. Немецкий. С очень занятным содержанием… Тебе бы пошло в таких сниматься, ты же практически сросся со своей резиновой подругой, — пояснил я, указав взглядом на дубинку в его руке. — Должно быть, и спишь с ней?
— Говори, говори, — кивнул Вильберт, — скоро станет не до этого, — освободив мои руки от удерживающих ремней, он достал из кармана халата уже подготовленный шприц, — Не дергайся, — и протерев мне кожу на сгибе локтя ввел иглу в вену.
Вот здесь я попал, как ни крути. Что бы это ни было, ничего хорошего ждать не приходится. От внутривенного препарата так просто не избавишься, придется ощутить на себе все его прелести.
— Отдыхай, — криво усмехнулся Вильберт. — Проверю чуть позже.
— Какой заботливый, — съязвил я. — Просто прелесть. А вдруг мне водички захочется?
— Поверь, в ближайшее время у тебя появится совершенно иная потребность, — многообещающе бросил он, оставляя меня наедине с собой.
— Блять… — тихо выдохнул я, устраиваясь у дальней стенки изолятора.
Хорошо хоть мягко кругом. Удобно, как ни ляг. И чем обычно здесь занимаются? Головой об стену бьются, лишнюю дурь вышибая? Или в тишине рассуждают о сущности бытия? Ну да, чтобы потом в порыве прозрения закрепить пришедшую в голову светлую мысль, опять же приложившись затылком об стену. Философ из меня, надо заметить, как из Мерлина порнозвезда. Хотя, кто этого старикашку знает? Может, и промышлял чем-то подобным по молодости. Идеи… Одна бредовей другой. Сколько мне здесь торчать? Мерцающая лампочка уже действует на нервы. Не будь она так высоко, уже давно расколотил бы голыми руками. И где, кстати, мои обещанные глюки? Может, хоть с ними будет не так уныло.
Стена, стена, пол, потолок… В дальнем углу паук свил кружевную паутину и со знанием дела закатывал в коконы мелких мошек и непонятным образом попавшую сюда бабочку. Потолок, стена, пол, стена… Похоже кто-то повредил ногтями обивку. Пол, потолок… Лампочка заебала окончательно. Я прикрыл глаза, в попытке отделаться от противного мерцания, который, к слову, пробивался даже сквозь плотно сомкнутые веки, приобретая при этом красный оттенок и становясь еще отвратительней. Дрянь…
Вскоре тело начало отзываться на введённый Вильбертом препарат. Покалывание с кончиков пальцев стремительно расползалось по телу, преобразуясь в волну жара. Только, что-то было не так… Ощущения хоть и были схожими, все же существенно отличались от тех, что я испытывал принимая зелья Лойза. В частности, очагами возникновения. Причина выяснилась довольно быстро…
— Су-ука… — с досадой протянул я, сквозь отчаянный хриплый смех. — Какая же ты сука, Вильберт, — дикое желание, прокатывалось по телу, оголяя нервные окончания и концентрируясь в паху. Воздух вокруг казался чертовски горячим, и легкие перестали справляться со своей задачей. Дыхание сбилось, став учащенным. С тихим стоном запрокинув голову, я старался взять себя в руки, справившись с неумолимым желанием получить разрядку. Наверное, не знай я бесполезность этого, давно бы запустил руку под резинку пижамных штанов. Но афродизиак для того и создан, чтобы одним разом ты не отделался. Впрочем, терпеть — тоже не вариант. А желание становилось нестерпимым, заставляя сгорать изнутри.
К черту! Пальцы обхватили член прямо сквозь ткань пижамы, вызывая протяжный стон. Движения по стволу резкие и нетерпеливые, доставляющие почти болезненное удовольствие. Ткань штанов притупляет ощущения. Приспустив их, вновь обхватил член, обводя головку большим пальцем. Чуть согнув ноги в коленях, развел их шире. Несколько мучительных минут и я кончил, с глухим стоном выгнувшись навстречу своей руке.
— Бля… — легкие горели, пред глазами все плыло, а член и не думал терять боевую готовность. — Кентавра за ногу…
— Помочь? — с откровенной насмешкой, предложил, Мерлин знает когда успевший вернуться, Вильберт.
— Катись к черту, — слабо огрызнулся я.
Вильберт с довольной ухмылкой на губах остановился напротив меня, присев на корточки.
— Крайне неучтивое отношение к тому, кто может облегчить твое недвусмысленное состояние, — протянул он, обхватив пальцами мой член и тут же сжав его у основания. — Может, воплотить в реальность один из тех немецких фильмов, что ты смотрел?
— Сука… — запрокинув голову прошипел я.
— Ну что, малыш, развлечемся? — от шеи по щеке мокро прошелся язык, заставляя поморщится от отвращения. Отвращения к суке Лойзу, придурку Вильберту, к блядским афродизиакам и их создателям, к дыре под названием Мунго, к грязно-белым стенам, грёбанной мерцающей лампочке и ни в чем неповинному пауку в углу. Отвращения к собственному телу, столь подверженному действию зелья. К нестерпимому желанию, распаляющему нутро и плюющему на голос разума. И к самому себе.
Позволяю касаться себя, избавляя от одежды. Подаюсь навстречу чужим рукам, терплю, когда меня ставят на четвереньки, уткнув лицом в мягкий настил на полу. Выгибаюсь под грубыми ласками, но упрямо молчу. Ни одного лишнего звука, кроме тяжелого дыхания.
— Не сдерживайся, сладкий, — велел Вильберт, окунув пальцы в смазку и попытавшись проникнуть в меня сразу двумя. — Давай же… Постони для меня.
— Не дождешься, — издевательски усмехнулся я, задушив в себе желание заскулить.
— Почему же? — приторно мило поинтересовался Вильберт.
— Хуево стараешься, Маркус, — выплюнул я. Знаю я фетиш тебе подобных на громкие стоны. Именно поэтому и не доставлю такого удовольствия, что ни делай. Вытерплю.
Вошел резко, одним толчком почти до конца, и сразу взял быстрый темп. Я с силой закусил нижнюю губу и, судя по капельке крови скользнувшей по подбородку на пол, все же прокусил ее. Вильберт продолжал грубо вбиваться в меня пока не дошел до пика, выйдя в последний момент и запачкав семенем мое бедро, навалился на спину.
Ненавижу… Ме-ерлин, как же я все это ненавижу! Я кончил от пары рваных движений по стволу, да только конца чертова возбуждения даже на горизонте не видно.
— Отсосешь, сладкий? — гаденько ухмыльнулся Вильберт.
— Только, если не боишься, что откушу твое хозяйство к богартовой матери, — в тон ему ответил я.
— А ты постарайся понежнее. Сомкнешь свои зубки, я тебе челюсть сломаю, — пригрозил он.
— Ну, сломаешь, — насмешливо хмыкнул я, — что это изменит? Один черт к тому моменту кастратом останешься, — глухо засмеялся я.
Зло рыкнув Маркус подскочил на ноги, едва не запутавшись в болтающихся на коленях штанах, и, натянув их, нанес несколько крепких ударов ботинком по ребрам. Еще пара пришлась кулаком по лицу. И без того кровоточащая губа была разбита, да и бровь похоже рассечена. Дернув за волосы, Вильберт перевернул меня на спину, разводя ноги. Резкий рывок. Рваный темп. И вновь я лишил его удовольствия услышать хоть один мой задушенный стон. Вместо этого, запрокинув голову, я сорвался в дикий смех, каким обладают лишь полные психи. Знаете, из тех, что смотрят, как на их глазах с особой жестокостью расчленяют несчастное животное, и получают от этого удовольствие. Я никогда не ловил кайф от страдания других, но ассоциации с собственной реакцией были именно такие. Я смеялся назло. Смеялся вопреки. Это и бесило Вильберта. Выводило из себя. В попытке заставить меня заткнуться, его пальцы до боли сжались на моем горле. Смех стал хриплым, глухим, и от этого лишь более ужасающим.
Несколько часов жесткого траха вымотали нещадно. Поэтому, как только действие афродизиака сошло на нет, я буквально вырубился, провалившись в беспамятство. Как долго я спал, сказать сложно. Час, два? Может сутки? Сколько времени прошло с тех пор, как очнулся в пустом изоляторе, тоже не знаю. Ко мне никто не заходил. Натянув на себя перепачканную в крови и сперме пижаму, я устроился в углу и бездумно уставился в стену напротив. Провел языком по разбитой губе, чтобы убедиться, что она не распухла. Во рту пересохло, горло першило, кровь из рассечённой брови подсохла подтеками на виске рядом с глазом, отчего кожу неприятно стянуло. И, думаю, нет смысла говорить про такие же омерзительные ощущения от засохшей спермы на теле и саднящую задницу.
