— А ты что приготовил? — лукаво прищурился мужчина, нависая надо мной и без зазрения совести лапая за задницу. — Себя, надеюсь?

— И себя тоже, — улыбнувшись, я потянулся ещё целоваться, — если хочешь, могу никуда сегодня не пойти.

— Да, — пробормотал Леша, прикусив мою губу, — хочу. Останься.

Мы всей семьёй позавтракали, Даша подарила кружку «экономичный экономист», в которой лежал свёрнутый галстук. Выпроводив детей, вернулись в спальню.

— Охуенные, — улыбнулся Леша, застегивая на запястье новые часы, — мои как раз уже начали шароебить, вечно отстают. Спасибо, — меня поманили, так что я без прелюдий уселся к своему «кое-кому» на колени, — так что там насчёт тебя?

— Весь в твоём распоряжении, — улыбнувшись, я легко прикусил кожу на его горле.

Хотя в этом нет ничего подарочного, так всегда и есть.

— Тогда я тебя сейчас выебу, — опрокинув меня на кровать, эмиссар неторопливо потерся стояком о мою задницу, — а потом кое-куда с собой возьму.

Мы не трахались уже черт знает сколько. Все время кто-нибудь есть дома, личная жизнь отодвинулась на второй план. Так что теперь я нетерпеливо ерзал, жалея, что не растянул себя вчера в душе — сейчас было бы быстрее.

Целуя меня, мягко и властно, Леша добавил третий палец, и я вцепился ему в плечо. Тотчас же мое собственное обожгло его болью, я дернулся и застонал от отголоска этого движения в заднице. Он мог быть бесконечно терпеливым, если только не было такого долгого воздержания, так что, видимо, мой стон стал последней каплей.

Каждое мое прикосновение причиняло ему боль. Бока ныли, когда я сжимал их бедрами, плечи и спина болели, когда я цеплялся за него, чтобы поддержать ритм. Откинувшись на подушку, я вцепился уже в нее, кусая губы и старательно расслабляя ноги, но так выходила совсем хуйня.

— Стой, погоди, — охрипший голос дрожал, я слабо пихнул его локтем в грудь.

У Лёши на лице было написано, что он не понимает происходящей херни, но я просто молча перевернулся на живот и встал на колени.

— Ты же не любишь так, — пробормотал поклонник моей спины, поглаживая меня по бедрам.

— Зато ты любишь, — улыбка была в голосе, но не было видно, какая она кривая и ненатуральная.

Да, не люблю. Напоминает дурацкий первый раз, не хватает поцелуев, хочется его касаться. Но хрен знает, как теперь его касаться. Как я раньше не заметил, что делаю ему больно? Мы же трахались после укуса.

Мысли отправились в долгий полет нахуй, когда эмиссар все же вставил. Я подался навстречу, невольно прогибая спину, и сильнее вжался лбом в подушку. Теперь ничего не мешало почувствовать его внутри, лёгкие поцелуи на лопатках, горячее сбитое дыхание, сильные пальцы на бедрах.

— Блять, кот, — выдохнул Леша, когда я со стоном зарылся сам себе в волосы, как всегда делал он.

Ощутив жадный укус на загривке, я едва не захлебнулся вдохом. Толчки превратились в рывки, влажная от смазки ладонь обхватила член. Сбиваясь с ритма, мужчина уткнулся лбом мне в спину, у меня потемнело в глазах от удовольствия. Ещё одного попадания по простате хватило, чтобы я с громким стоном кончил ему в кулак.

Лежа под ласково целующим меня в шею эмиссаром, я неторопливо раздумывал в который раз, как же так вышло, что для меня это все стало нормой. Другие парни мне не нравятся, девушки, как показывает практика, все ещё вызывают интерес. Так как же так вышло, что для Лёши в моей натуральности сделано исключение?

— Что это было? — лениво поинтересовался брюнет, просовывая под меня ладонь и поглаживая по груди.

— Что именно? — ну а что, в такой ситуации только дурачком и прикидываться.

— С моей стороны выглядело как «не хочу с тобой трахаться, еби сам, а я потерплю», — спокойно, но с ноткой обиды.

— Нет, конечно, нет, — повозившись, я перевернулся на спину и приподнялся на локте, чтобы заглянуть ему в лицо, — просто я… Все время делаю тебе больно, я так не могу.

— Больно? — приподняв брови, он вдруг ухватил меня за шею и притянул к себе, целуя безапелляционно и жестко. Прикусил губу почти до крови и неожиданно мягко зализал, заставив приглушённо застонать ему в рот. — Нихуя это не больно, только дразнит. Если мне будет правда больно, ты получишь пизды, не сомневайся.

— Ладно, — кое-как выдохнул я, пытаясь собрать мысли в кучку, — о господи…

— Рад стараться, — хитро улыбнулся засранец, — в душ?

Нечленораздельно согласившись, я поплелся первым. Конечно, в душе меня тоже трахнули — после такого поцелуя возбудился бы и камень. А потом мы долго сидели под струями теплой воды и целовались. Леша позволял мне тереться, вылизывать, обнюхивать. Я жмурился от удовольствия, касаясь языком его широких плеч, острых ключиц, теплой шеи, вылизывая его, как волчицы вылизывают щенков, в припадке заботы и совершенно без эротического подтекста. Мой настрадавшийся, замученный эмиссар, который вот только пару месяцев назад перестал беспрерывно пахнуть горем, этот запах был с ним всюду, даже когда его почти перекрывали радость и счастье, довольство и похоть. Всегда было только «почти». Сегодня тоже «почти», но это объяснимо.

— Я люблю тебя, — шепнул я, почесывая его за ухом, путаясь пальцами в мокрых волосах.

Леша молча лизнул меня в висок, разговаривая со мной на моем языке. Я не мог не улыбнуться, потерся носом о его щеку и грудью о его грудь. Его длинные пальцы зарылись мне в волосы, мягко почесали за ушами, он уткнулся носом мне в сгиб шеи и потом широко, длинно лизнул плечо. У меня перехватило дыхание от нежности жеста, который позволен только альфам. Так делают, когда принимают в стаю другого альфу, равного и уважаемого. С трудом сглотнув, я повторил ритуал. Судя по уверенному взгляду глаза в глаза, эмиссар прекрасно знает наш невербальный язык. И намекнул, что он не щенок, которого надо вылизывать и лелеять, он равный мне. И дело не в том, что ему не нравится вылизывание, он сделал бы это раньше, если бы не нравилось. Он просто… Просто сообщил, что не нуждается в излишней заботе. Если в контексте предыдущих событий, то просто попросил не загоняться больше в постели.

— Мы друг друга поняли? — тихо спросил он, дождался кивка. — Я тоже тебя люблю.

Я не знал, куда мы едем, Леша вызвал такси через приложение. И вместо предположений о месте назначения в голову почему-то лезли мысли о том, что он вышел на улицу с влажными волосами. Конечно, только начало сентября, но не хотелось бы, чтобы он простыл. И за такое было немного стыдно — из нас двоих он вечно кудахчащая над детьми мамочка, по идее, а тут я о нем беспокоюсь больше, чем он сам.

Я практически не удивился, когда мы приехали на кладбище. Леша существенно помрачнел, ссутулился, спрятал руки в карманы куртки.

У могилы Лены уже сидел Леня. Измученный, с красными глазами, бледный. Погибла девушка, которую он любил, любил раз и навсегда. Эмиссар сделал вид, что не заметил его, не заметил охапки свежих цветов. Для меня это не было таким личным, так что я незаметно от него пожал плечо альфы. Он натянуто мне улыбнулся, поблагодарив за поддержку, и снова уронил голову на руки. Я знаю, что они оба считают виноватым больше Лёню, чем настоящего виновника аварии. Я неловко переминался с ноги на ногу, чувствуя себя тут более чем лишним.

С невыразимой нежностью коснувшись холодного камня кончиками пальцев, Леша опустился на корточки так быстро, что я заподозрил — его не держат ноги. Он что-то шептал одними губами, прижавшись лбом к памятнику, болезненно жмурился. Двойняшки всегда тесно связаны, даже если не близнецы.

Отстранившись, мужчина попытался встать, я подхватил его под локоть, сжал запястье, ощутив на себе его боль. Но, как со мной на похоронах стаи, с ним это тоже сработало — смог вдохнуть, открыть глаза, вроде бы, даже узнал меня.

— В нашем баре в восемь, — прохрипел Леша, не поворачиваясь к зятю.

Крепко вцепившись в мою руку, он шагнул к выходу. Такси надо было ждать целую вечность, так что мы поехали на первом попавшемся автобусе. Забились в конец, хотя и так было всего несколько пассажиров. Самое мерзкое — даже если я сейчас обниму его, прижму к себе, поцелую в висок в простом жесте поддержки, тут же заклеймят педиками и забросают помидорами. Почему-то мужчины не должны быть контактными, почему-то должны только жать руки и бить носы.Почему-то не имеют права на горе и слабость.