И Чарльз присмотрелся, после чего как-то вечером заявился один-одинешенек с двумя коробками патронов в карманах пиджака. В Чикаго стоял погожий летний день, со стороны озера дул освежающий ветерок, и дорога привела Чарльза прямиком на Стейт-стрит, мимо больших универсальных магазинов, под проносящимися с ревом поездами на эстакадах, образующих южную оконечность «Петли», мимо нескольких покосившихся строений и, наконец, к новому зданию, похожему на поставленный на торец кирпич. Тринадцать этажей незыблемых моральных устоев, с обманчивой лепниной на первых двух этажах, призванной скрыть угрюмую утилитарность этого заведения. Войдя в вестибюль, Чарльз спустился на лифте на один этаж.

Здесь ничего нового. Просто тир за регистрационной стойкой, приглушенные звуки выстрелов, отражающиеся от толстых стен. Чарльз предъявил свой значок, ему выделили место, он заткнул уши ватой – так иногда поступали и другие, но это было необязательно, – и шагнул в привычный сырой бетонный полумрак, наполненный запахом порохового дыма, с россыпью стреляных гильз на полу и длинным коридором с кабинками. Зашел в выделенную ему кабинку, взял мишень и откатил ее на дистанцию двадцать пять ярдов, предел тира. Положив пистолет на столик, достал три снаряженных магазина, которые носил на ремне, и положил перед собой две коробки стандартных патронов. Мишень представляла собой один из тех абсурдных силуэтов, когда человек просто стоит перед тобой, весь черный, чтобы было лучше видно в тусклом освещении тира, в неестественной позе, словно просящей: «Пожалуйста, убей меня». Она не имела ничего общего с реальной перестрелкой.

Чарльз впервые имел дело с новым «Кольтом», за который расписался в арсенале. Пистолет был похож на все остальные «Кольты», из которых ему приходилось стрелять. Всё на месте, всё затянуто, никакого люфта затвора, как иногда бывает; тусклый блеск металла. Чарльз стрелял, держа пистолет в одной руке, развернувшись к мишени под прямым углом, поскольку это было общепринятое полицейское правило, а он не хотел показухи.

Вскоре он разорвал в клочья черный центр силуэта. Пистолет стрелял достаточно неплохо, но Чарльз хотел, как только у него появится время, поработать с ним напильником, потому что ему были известны все маленькие штучки, которые можно применить к геометрии мистера Браунинга внутри рамки и превратить хороший пистолет в великолепный. Оставив во второй коробке двадцать девять патронов, Чарльз аккуратно вставил по семь патронов в три запасных магазина и в тот, который шел с пистолетом. Этот он вставил в пистолет, дослал патрон в патронник, поставил оружие на предохранитель, достал магазин и вставил в него последний оставшийся патрон, после чего вставил магазин в пистолет – восемь зарядов для боевого применения, когда один лишний выстрел может решить исход дела. Засунув снаряженный и готовый к стрельбе пистолет в украшенную затейливой резьбой кобуру под левой мышкой, Чарльз обернулся и увидел, что его стрельба собрала зрителей. Не меньше десяти полицейских стояли в стороне, несомненно, потрясенные меткой стрельбой, что крайне редко можно было увидеть здесь.

– Всего хорошего, – сказал Чарльз и, кивнув, направился к выходу. Толпа расступилась, пропуская его.

На выходе дежурный сказал Чарльзу, что его хотел бы видеть сержант, и указал на кабинет в конце коридора.

– Отличная стрельба, как я слышал, – сказал О’Мэлли, чье лицо, похоже, было сотворено из здоровенного куска говядины, а все остальное тело происходило из крупных кусков других парнокопытных. Его тушу плотно обтягивал синий мундир, все бронзовые побрякушки были должным образом начищены. Расчесанные на прямой пробор волосы были набриолинены, и в целом он представлял собой изящный довесок к миру, каждым своим дюймом – а их было немало – выглядя настоящим ирландским полицейским. – Прошел слух, у нас в тире появился серьезный стрелок. Вас всегда рады здесь видеть, хоть вы и федерал.

Он предложил Чарльзу сесть.

– Спасибо, сержант. Да, не скрою, в жизни мне пришлось два-три раза пострелять.

– Я слышал, речь шла о стрельбе на поражение.

– На войне, разумеется. Жаль все эти загубленные жизни, даже если говорить про немцев, но тут нужно попасть во врага до того, как он попадет в тебя. Затем по долгу службы пришлось столкнуться с вооруженными ребятами, и мое умение обращаться с оружием спасло мне жизнь. Сказать по правде – но я признаюсь в этом только человеку в синем, – мне, в общем-то, это нравится.

– Всем нам это нравится, шериф. Хотя я сам признаюсь в этом только человеку со значком. Так или иначе, я хотел познакомиться с вами, поговорить с метким стрелком и заверить вас в том, что вас всегда рады здесь видеть. Быть может, и мои ребята смогут чему-нибудь у вас научиться?

– Если так, буду только рад этому, – сказал Чарльз. – Но теперь, когда мы здесь одни, сержант О’Мэлли, я хотел бы прояснить другой вопрос. Не возражаете?

– Нисколько, – сказал ирландец.

– Я надеюсь привести своих ребят в порядок, – продолжал Чарльз, – и посмотреть, можно ли научить их уму-разуму, чтобы впредь никогда не повторилось то недоразумение, которое произошло в «Маленькой Богемии». Мне нужны лучшие стрелки в городе.

– О да, – согласился О’Мэлли, – разве это не похвально? Передать свои знания, приобщить всех этих адвокатов и счетоводов к стрельбе на поражение, чего, вероятно, им не дало их замечательное образование…

– Совершенно верно, – подтвердил Чарльз.

– О. Но, видите ли, тут возникает одна проблема. Мы не хотим отдавать свой тир посторонним на регулярной основе. Когда комиссар Оллмен собирается показать своим высоким гостям наше управление, он всегда заранее ставит меня в известность, и я поднимаю ребят в синем, так что когда комиссар спускается вниз, все дорожки заняты и все палят изо всех сил. Мы даже достаем парочку «Томми-ганов», и создается впечатление, что они у нас всегда при деле. Одним словом, идеальная огневая подготовка полиции. Комиссар счастлив. А когда счастлив комиссар, я тоже счастлив.

– Значит, я не могу рассчитывать на два вечера в неделю? Сюда можно приходить пострелять только по отдельности?

– Шериф может стрелять, когда только пожелает, поскольку всем известна его репутация честного слуги закона и все его уважают. А насчет остальных – боюсь, это невозможно. Конечно, они могут прийти, и если у нас будут свободные места, их пустят в тир. Но и всё. Вот так у нас обстоят дела, шериф. Сожалею.

– Полагаю, я мог бы сделать пожертвование какому-нибудь ирландскому обществу, и это разрешит проблему свободных мест?

– О, какая отличная мысль! Мне нравятся люди, которым не чужда благотворительность. Определенно, это поможет вашему делу. Вы быстро понимаете суть.

– Пусть мое просторечное произношение вас не обманывает. Я кое-что соображаю.

– Мне нравится человек, который понимает, что ему говорят.

– Вся беда в том, что бюджет у нас маленький и мы не сможем найти деньги на пожертвование в Пресвитерианскую общину Святой Марии по Первому округу.

– Ну, шериф, вы должны понять, что хоть вас я люблю и уважаю, вынужден довести до вашего сведения, что это ваша проблема, а не моя.

– А сочтете ли вы вашей следующую проблему: некоего итальянского джентльмена по имени Люченте Баррио, известного также как Счастливый Банан, в прошлый вторник видели выходящим из Пресвитерианской общины Первого округа, где, по слухам, он сделал еженедельное пожертвование. Однако поскольку Пресвитерианская община является общественной и, согласно федеральной лицензии, благотворительной организацией, вся его финансовая отчетность имеется в свободном доступе. И я на нее взглянул. Ваша организация утверждает, что общая сумма пожертвований не превышает пятнадцати тысяч долларов в год. Так вот, если Министерство финансов тряхнет Счастливого Банана и предложит ему десять лет за решеткой в обмен за показания о том, сколько в действительности он пожертвовал, и если эти деньги окажутся не оприходованы должным образом – я не говорю про налоги, успокойтесь, поскольку от благотворительной организации не требуется платить налоги с пожертвований, но она обязана полностью о них отчитываться, – Пресвитерианскую общину закроют за одну неделю. На федеральном уровне, а не на уровне штата Иллинойс. Сейчас, после ареста Большого Альфонса[16], Министерство финансов рьяно берется за подобные дела. И эта проблема будет уже вашей, сержант О’Мэлли, не так ли? И тот дом, который вы строите в Петроски, где такая замечательная рыбалка и такая чистая вода, – пожалуй, денег в загашнике не останется и нечем будет выплачивать закладную.