Казаки, являвшиеся великолепными кавалеристами с точки зрения европейских военных специалистов, в столкновениях с кочевниками всегда старались спешиться и действовать, как солдаты. Но еще больше, чем солдат, кочевники страшились пушек. «Не раз ватага киргизов, увидев сверкающие на солнце стальные бляхи на повозках русской армии, принимала их за «зимбераки» (так они называют пушки) и пускалась наутек», – писал Б. Залесский, упрекая казахов в трусости. Однако сражаться с отрядом солдат, имеющим на вооружении пушки, в степных условиях было безумием. Успешнее было вымотать такой отряд, тревожа внезапными набегами, чем собственно обычно и занимались степняки. Это была беспроигрышная тактика.

Впрочем, российские командиры и особенно казачьи атаманы превосходно знали и о слабостях своих противников. Самым уязвимым местом казахской военной организации являлась ее очевидная зависимость от кочевой формы хозяйства. Обычно весной кочевники не могли оказать никакого сопротивления противнику. Исхудавшие за зиму кони должны были набраться сил, и боеспособность степняков восстанавливалась лишь к середине лета. Этим обстоятельством с древних времен умело пользовались оседлые соседи.

Кроме того, на боеспособности казахов рассматриваемого периода серьезным образом сказывалась их разобщенность. К примеру, секрет многочисленных ойратских побед, как и монгольских эпохи Чингисхана, крылся в железной дисциплине политического и общественного устройства. Недаром и в «Ясе» Чингисхана, и в ойратском кодексе «Их Цааз» этому вопросу уделялось первостепенное значение.

Казахская же демократия иногда превращалась в самую настоящую анархию. «Все киргис-кайсацкия орды с зенгорскими калмыками в непристойной войне и могли бы тех калмык одолеть; ежели б обще согласились, а у них один хан с войною пойдет, а другой оставляет, и так свое владение у калмык теряют», – писал по этому поводу И. К. Кириллов. П. С. Паллас также не преминул отметить, что «многочисленный киргизский народ живет в неограниченной вольности в сравнении калмыков, которые так много малых властителей над собой имеют. Каждый живет так, как вольный господин, и потому киргизцы не так страшны, как другие неприятели».

Такое положение дел, разумеется, не способствовало росту могущества Казахского ханства, и казахи редко на поле битвы могли взять верх с помощью превосходства в численности. И если одной из особенностей казахского военного искусства стало широкое освоение огнестрельного оружия, то другой, не менее важной, – явилась ставка на батыров, о чем и пойдет речь в следующей главе.

В культуре казахов, как и других родственных народов, героический эпос имел исключительное значение, потому как каждый кочевник являлся воином. Степная вера в священных предков обожествляла батыров. Жизнь и деяния Кобланды, Алпамыса, Едыге, Шоры, Ер-Таргына значили для казаха гораздо больше, нежели жития любых мусульманских святых. Степняк мог не знать даже самых простейших молитв, но о легендарных батырах знал все, вплоть до кличек боевых коней. Могилы знаменитых воителей превращались в места поклонения. Их имена становились уранами (боевыми кличами) целых племен. А неграмотные степные сказители наизусть запоминали десятки тысяч строк великих сказаний. Современные ученые, изучающие народное творчество, с удивлением совершают все новые и новые открытия в своей области и не устают поражаться богатству и красоте богатырского эпоса. Однако наряду с легендами и мифами есть еще и реальная история батыров, о которой на сегодняшний день мало известно.

Одной из причин такого положения дел, безусловно, является скудность исторических источников, характерная для любого кочевого народа. Но эта причина далеко не самая главная. Как это ни странно, гораздо более важное значение имеют субъективные обстоятельства.

Так, практически все добросовестные историки, занимающиеся, к примеру, историей Казахского ханства, говорят о том, что власть казахских ханов и султанов к началу XVIII в. носила номинальный характер и реальными правителями в степи являлись вожди племен и родов. Такая точка зрения не вызывает никаких споров, поскольку подтверждается всеми известными источниками. Но в то же время в своих трудах эти же историки главным образом освещают деятельность ханов и султанов, отводя батырам скромную роль вассалов при дворе царствующих особ.

Вероятно, подобный «монархизм» отечественных историков в какой-то мере носит подсознательный характер. Немалую роль здесь сыграли и изыскания советской поры, когда марксистам от науки требовалось любой ценой выявить классовую борьбу в истории казахского народа. Так отпрыски Чингисхана получили ярлык эксплуататоров, а в учебниках по истории Казахской ССР стали приводиться совершенно некорректные данные о том, что казахские ханы собирали с кочевников различные виды налогов, или о том, что у казахов существовала частная собственность на землю. Батыры советской наукой рассматривались исключительно как представители военно-феодальной знати, выступавшие пособниками ханов и султанов в деле эксплуатации трудового народа.

Конечно, в настоящее время таких глупостей уже никто не пишет, но, к сожалению, обозначились совершенно иные тенденции. Современные историки ударились в другую крайность, и зачастую рассматривают историю батыров чересчур примитивно, уподобляя их «рыцарям без страха и упрека». В качестве источников широко привлекаются устные легенды, некоторые из которых, судя по всему, были созданы лишь на рубеже XX–XXI вв.

Автор этих строк ничего не имеет против их использования историками в тех случаях, когда эти легенды и сказания не противоречат письменным источникам. К слову сказать, настоящему кочевому эпосу всегда был свойственен реализм, поэтому он многое дает для понимания культуры казахского общества той эпохи, несмотря на то, что для уточнения каких-то дат или конкретных событий эти источники могут быть привлечены достаточно редко.

Батыры, как уже говорилось, всегда обладали большой властью в кочевых государствах, но, для того чтобы понять, как эта власть стала абсолютной, необходимо снова вернуться к вопросам истории Казахского ханства.

Усилия первых властителей государства, возникшего после распада Золотой Орды, долгое время были направлены на восстановление единой степной империи, созданной легендарным ханом Бату. Однако все попытки добиться этой цели неизменно терпели крах. Тем не менее, более ста лет, начиная от хана Уруса, все общественные отношения неизменно регулировались Ясой.

Стремление выстроить жесткую систему государственного управления на практике постоянно приводило к мятежам и волнениям среди вольнолюбивых кочевников. Потомки Уруса трижды упускали власть и восстанавливали ее лишь потому, что их соперники совершали те же самые ошибки. Первым из ак-ордынских ханов необходимость выработки новой системы государственного устройства понял хан Касым, ставший автором новых законов, известных под названием «Каска жол» («Чистый путь»). Отказ от законов Ясы, то есть урезание собственных ханских полномочий, примирил династию урусидов с собственным народом. После этого на протяжении веков в Казахском ханстве правителями признавались лишь потомки хана Уруса. Однако реальными и полновластными правителями ханов назвать было трудно.

С таким положением дел пытался было покончить хан Тауекел, который добился даже определенных успехов в этом отношении. Целью этого правителя было объединение Казахского ханства и Средней Азии и создание нового мощного государства под зеленым стягом ислама. Но для полного осуществления этой идеи не хватило всего немного: в 1598 г. Тауекел погиб в бою, не сумев овладеть самым последним оплотом шибанидов – Бухарой.

Преемник Тауекела, его брат Есим, вероятно, под давлением своих подданных, оказался вынужден отказаться от шариатского права и вернуться к законам хана Касыма, и потому новые законы получили название «Ески жол» («Старинный путь»). С этого момента ханская власть окончательно приобрела номинальный характер. Фактически у ханов осталось лишь ведение внешнеполитических отношений и руководство объединенными войсками разных родов во время конфликтов. Несомненно, что в это же время ханы и султаны стали обзаводиться туленгутской гвардией – пленниками и беглецами из других народов. Количество этих туленгутов было всегда ограничено и не шло ни в какое сравнение даже с вооруженными силами самых малочисленных казахских племен.