Судя по документальным источникам, казахам чрезвычайно редко удавалось одерживать победы над отрядами российских солдат, и обычно потери кочевников в этих столкновениях в несколько раз превышали урон, нанесенный противнику. Разумеется, здесь следует учитывать и то обстоятельство, что герой популярного в те времена русского военного анекдота – генерал, приказавший писарю увеличить число убитых в сражении бойцов противника, мол, «чего жалеть бусурман», – имел огромное количество прототипов, коротавших свою службу на границе с «киргиз-кайсацкой ордой». Многие российские офицеры с помощью подобных реляций надеялись получить повышение по службе либо перевестись в европейскую часть страны, поближе к благам цивилизации.
Но были для нелестных отзывов о казахах и более объективные основания. В немалой степени дело крылось в различии мировоззрений оседлого и кочевого миров. В конфликтах с оседлыми народами казахами применялась тактика, заключавшаяся в использовании традиционных преимуществ кочевников. Степняки никогда не считали отступление и бегство каким-то небывалым позором, и надо признать, что для этого у них были основания. Бегство конницы в отличие от бегства пехоты редко превращалось в поголовное избиение, а что касается номадов, отправлявшихся на войну как минимум с двумя конями, то им и вовсе не составляло никакого труда оторваться от преследования. Европейским полководцам дневной переход в сто километров показался бы делом фантастическим, а для кочевого отряда это была абсолютно заурядная скорость передвижения. При необходимости степняки легко совершали такие марш-броски, которые просто изумляли русских исследователей. Тот же С. Б. Броневский сообщал, что казахи «везде не знают утомления; бытро перебегают иногда 200 верст в один день… Я был очевидцем, как один солтан, по виду богатырь… с несколькими киргизцами, имея каждый двух лошадей… перебежали в одни сутки 300 верст, частию через горы, и по каменистому грунту; они не чувствовали никакой усталости, жаловались только, что не спали». «Лошадь под киргизом никогда не устает, – отмечал также В. В. Радлов. – Не раз я имел возможность с восхищением наблюдать это: во время моей поездки в Кулджу выбилась из сил лошадь сопровождающего меня казака и он поменялся лошадьми с нашим проводником-киргизом, но через два часа и эта лошадь под казаком устала и не желала сдвинуться с места, тогда он снова пересел на свою лошадь, отдохнувшую тем временем под киргизом, а тот снова сел на свою лошадь, которая еще более часа безотказно несла его».
Не удивительно, что отступление с целью выматывания врага с древних времен являлось важным приемом степной тактики, что всегда вызывало раздражение у оседлых противников. Вот как, к примеру, описывал «отец истории» Геродот войну персов со скифами, в ходе которой последние беспрерывно отступали: «Так как война затягивалась и конца ей не было видно, то Дарий отправил всадника к царю скифов Иданфирсу с приказанием передать следующее: «Чудак! Зачем ты все время убегаешь, хотя тебе предоставлен выбор? Если ты считаешь себя в состоянии противиться моей силе, то остановись, прекрати свое скитание и сразись со мной. Если же признаешь себя слишком слабым, тогда тебе следует также оставить свое бегство и, неся в дар твоему владыке землю и воду, вступить с ним в переговоры»… На эти слова царь скифов Иданфирс ответил так: «Мое положение таково, царь! Я и прежде никогда не бежал из страха перед кем-либо и теперь убегаю не от тебя. И сейчас я поступаю так же, как обычно в мирное время. А почему я тотчас же вступил в сражение с тобой – это я также объясню. У нас ведь нет ни городов, ни обработанной земли. Мы не боимся их разорения и опустошения и поэтому не вступили в бой с вами немедленно. Если же вы желаете во что бы то ни стало сражаться с нами, то вот у нас есть отеческие могилы. Найдите их и попробуете разрушить, и тогда узнаете, станем ли мы сражаться за эти могилы или нет. Но до тех пор пока нам не заблагорассудиться, мы не вступим в бой с вами».
Как передает далее Геродот, кампания эта закончилась для Дария достаточно плачевно. Тем не менее, подобные упреки в адрес кочевников раздавались постоянно, но отказываться от своей тактики использования особенностей своей страны они не собирались. Тем более что в борьбе с взлелеянной Петром I одной из лучших армий мира других шансов добиться успеха просто не было. Вот каким образом описывал тактику казахов в борьбе с русскими отрядами штабс-капитан Фомаков: «Главное вооружение киргиза состоит в лошади; на ней он может ускакать от опасности. Важнейшее правило его тактики состоит в утомлении, изнурении неприятеля, что весьма легко сделать на необозримой степи. Пользуясь этими пособиями у себя дома, он почти непобедим. Преследовать киргиза долго невозможно, никогда не удается иметь его в виду, один след указывает его путь. Когда противник, завлекая, изнемог, тогда киргиз начинает действовать. Он является как бы из земли, смело нападает, зажигает траву, отрезывает воду, не позволяет сойти с места, тревожит, и победа остается на его стороне. Против сомкнутого регулярного строя и орудий киргиз ничтожен. Но в ручной схватке телесная сила, ловкость владеть холодным оружием и управлять конем, дают ему величайший перевес над нашими войсками. Вообще киргиз уклоняется от боя с ними и старается хитростью восстановить равновесие, но там, где идет дело о непосредственной защите аулов, где он возбужден фанатизмом, там он храбр до отчаяния».
Тактика степного боя зависела также от того, с какими конкретно российскими войсками приходилось сражаться кочевникам. Солдатам походы в степь давались очень тяжело, и в течение XVIII–XIX вв. несколько таких попыток закончились катастрофично. Даже не войдя в соприкосновение с противником, отряды несли тяжелые потери вне зависимости от того, в какое время года предпринимались эти походы. Резко-континентальный климат с жарким летом и суровой зимой делал маловодную степь практически неприступной, и взять ее под реальный контроль удалось только во второй половине XIX в., когда российские власти застроили территорию огромным количеством крепостей. Так, известный военный историк генерал-майор М. Терентьев признавал, что «отряды бессильны в погоне по степям за увертливым и выносливым кочевником и… только постоянные укрепления среди и кругом кочевий могут что-нибудь сделать».
Гораздо лучше, чем солдаты, проявляли себя казаки, особенно яицкие (уральские), широко заимствовавшие кочевые традиции. Вот как описывал, к примеру, внешний вид казаков, участвовавших в походе на Хиву (1839–1840 гг.), известный русский военный историк и участник этой экспедиции М. Иванин: «Уральские казаки, более опытные и имевшие более способов, оделись лучше прочих войск; по разсказу одного из них, у него поверх рубашки была стеганная на верблюжьей шерсти фуфайка, потом полушубок из молодых мерлушек, доходивший несколько ниже колен; сверх обыкновенных штанов, другие стеганные на верблюжьей шерсти, а сверх их кожанные киргизские шаровары, длинные сапоги с большими онучами, полушубок подпоясывался ремнем. Сверх полушубка саксачий (годовалых баранов шкуры) тулуп, а поверх его киргизская доха из лошадиных шкур, подпоясанная ремнем, баранья шапка и башлык, а про запас киргизский малахай». В результате, как далее пишет М. Иванин, «уральские казаки менее всех пострадали, не смотря на то, что более прочих войск употреблялись на работы и перенесли более трудностей». В походе, где из пятитысячного отряда от морозов и болезней погибло около пятой части личного состава, потери пехоты составили два человека из каждых семи, в то время как уральские казаки потеряли лишь одного человека на каждые восемьдесят.
Тактические отступления мало помогали в борьбе с казаками, поскольку от них было трудно оторваться. С другой стороны, целиком казачьи отряды в борьбе против казахов тоже не всегда оказывались эффективны. «Киргизы и вообще Азиатцы, – писал М. Венюков, – при столкновениях с нами, боятся не столько казаков, сколько солдат: это убеждение в них выработалось под влиянием неоднократных неудач и даже поражений казачьих отрядов. Солдаты остаются непобедимыми».
