Хозяин шел быстрым шагом и никого не слушал. Капитан попытался что-то спросить у подозреваемого, но тот не отвечал. Подойдя к гаражу, Игорь открыл дверь. Наряд милиции стоял в оцеплении, чтобы хозяин при случае не мог убежать. Таяновский глядел на машину и все больше понимал, чего от него хотят. Бампер был смят, правые фары вдребезги разбиты, капот в крови, правая сторона стекла тоже забрызгана кровью. Игорь стоял молча, уже не задавая никаких вопросов. «Это самая что ни есть подстава», – думал он, достав сигарету и нервно закуривая.

– Господин капитан, согласно тому сценарию, что у вас в руках, вы можете обнаружить труп в багажнике, – повернувшись к капитану, сказал Игорь, протянув руку с ключами от машины, – теперь у меня никакого сомнения нет.

Капитан кивнул одному из своих коллег, который взял ключи и подошел к багажнику. Все стояли в ожидании. «Достали все-таки, мрази», – мысленно перебирая все в голове, думал Игорь. Он постарался взять себя в руки и спокойным тоном спросил у проверяющего оперативника:

– Ну что, лейтенант, никаких отступлений от сценария нет?

– Капитан, подойди сюда, – тот даже не обратил внимания на слова Игоря.

Осмотрев багажник, капитан подошел к Таяновскому:

– Что ж, Игорек, мы вынуждены тебя задержать, – сказал Датько.

Игорь подошел к багажнику машины и увидел в ней съеженный труп своего сотрудника Виталия Жукова. На голове как будто ножом срезан скальп, рубашка, брюки в крови… Таяновский глянул на капитана замороженным взглядом. Голова не хотела воспринимать все, происходившее с ним.

– Да, у вас есть разрешение на ношение и хранение гладкоствольного оружия?

– Я вижу, капитан, вы лучше меня знаете, что у меня есть и чего нету. Здесь бы еще героину найти килограмма три, и было б все чудесно, – горько усмехнулся Игорь.

– Его машину – в отдел, – распорядился капитан.

Игоря повели обратно в квартиру.

– Показывайте, где ваше оружие, в каком состоянии, может быть, на нем тоже есть следы преступлений.

Игорь открыл оружейный сейф, там были девятизарядный винчестер Mossberg американского производства, двенадцатый калибр, и три пачки патронов. Датько взял в руки винчестер.

– Вот это машина, не хуже автомата, – сказал он, целясь в люстру, – сколько же он стоит?

– Семьсот долларов, – ответил Игорь.

– Патроны три ноля, это на медведя? – спросил другой оперативник.

– На мамонта, – недовольно отозвался Таяновский.

– Берите разрешение на оружие, одевайтесь, поедете с нами, мы вас вынуждены задержать, – сказал Датько.

Игоря посадили в уазик между двумя оперативниками и повезли в отдел. Он был ошарашен всем, что произошло, даже забыл позвонить родственникам и предупредить, что его задержали. По пути в отдел заехали в прокуратуру. Датько туда пошел один, вернулся минут через пятнадцать.

– А вот, Игорь Юрьевич, и санкция на ваш арест, подписанная прокурором.

Таяновского закрыли в камере, и до обеда его никто не вызывал. Камера была размером три на пять, примерно как гараж. Стоял страшный смрад от дыма и грязного белья. От большой влажности со стен скатывались капельки воды. Какой только братвы там ни было! Стоять было невозможно, вверху вообще дышать нечем. Игорь насчитал в камере двенадцать человек.

– Хотя бы, суки, вентиляцию включили, – сказал один из подследственных, – мужика в упор не вижу.

И тут, как бы по его команде, загудела вентиляция.

– Мужики, есть свободное место? – спросил Игорь.

– Да, иди сюда ко мне, мужичок, – отозвался один из бывалых, – и ты втиснешься, не будешь же у двери стоять как статуя.

Игорь кое-как протиснулся к нему, переступая через ноги лежавших на полу подследственных. Тот представился:

– Саня.

– Игорь, – отозвался Таяновский.

– За что тебя повязали? – поинтересовался сосед.

– Пока сам не знаю.

– Все мы не знаем, за что нас берут, – поддержал разговор Саня. – Потом, в конце концов, выясняется, что за дело, после того как менты по печени надают, не только про свою делюгу рассказываешь, но и чужую прихватишь.

Один из подследственных, по кличке Одессит (он действительно был родом из Одессы), тут же «перехватил микрофон» в свои руки:

– Вот, например, я. Познакомился с одной лялей в баре, она вся прикоцаная, ну ля-ля, три рубля. Время позднее, пора в люлю, повел ее провожать, а когда Галочка завела меня в квартиру, мама родная, чуть у меня глаз не выкатился, эта хата на музей похожа. Все, думаю, женюсь: завтра с утра расписываемся, после обеда начинаем детей делать. Галя все на стол, что было, ну, стол столом (не сидеть же мы сюда пришли?), чуть посидели и под одеяло.

– Ну а в постели как она? – спросил один из заключенных.

– С ума сойти, профессор, – ответил Одессит, поцеловав три пальца, – я говорю, Галина Сергеевна, вам в вузе это ремесло преподавать надо.

– И что дальше?

– А что дальше? Сердце-то у меня слабое, цацки все она с себя поснимала и аккуратно положила к себе в шкатулочку. Слышу, спит, аж всхлипывает, ну, думаю, вот и время прощаться нам. Я, как кот, через нее тихонечко перелез, думаю: «Любовь, неподкрепленная материально, недолговечна, ла-ла-ла здесь не прокатит». Потихонечку оделся, конечно, прихватил с собой шкатулку, в шифоньере шмон навел. Таким образом, у меня получилось две сумочки. Целоваться на прощанье с Галей не стал, она так сладко спала, что жалко было будить, закрыл тихонько дверь и ушел оттуда.

Она, падла, оказалась мусорской дочкой, и утром в десять часов меня и выцепили возле рынка с этими же сумарями. Шел к другу, думал, отсижусь недельку, а там видно будет, а у меня на роже написано, кто я таков, и тут же: «Ваши документы?» Сразу меня привезли в до боли знакомое учреждение. А в отделе меня уже ждет новоиспеченный тесть, правда, без цветов встречает, сразу ядом стал дышать на меня. Через некоторое время и Галюня моя появилась и вещи свои, естественно, опознала. Меня, соответственно, завели в камеру два мусора и стали подмолаживать. Я кричу: «Признаюсь во всем, не бейте», а они, скоты, еще сильнее, да приговаривают: «Чтоб не воровал».

Эти устали, зашли другие двое. Я забился в угол, думаю, все, хана, угрохают. Говорю: «Мусора, вы что, убить меня хотите? Если убить, то хоть на природе, чтоб красиво было». Один из них: «За тебя сидеть?! Жить ты будешь, но недолго». А другой кричит: «Возьмешь еще на себя ларек, тогда перестанем бить». А я – чуть живой: «С удовольствием!» Вот так и подженился, неделю ни есть, ни пить не хотелось.

Саня подозвал к себе Игоря:

– Ты, Игорек, меньше языком здесь, в камере, трепи, что почем. Тут всякой шушеры хватает, сам такой правильный, в душу лезет, чтоб из тебя вытянуть что-нибудь, а потом мусорам весь расклад. Вон, видишь, сидит, – и показал на одного парня лет двадцати, – наркоша, голимый, сейчас его мусора выцепят к себе, покажут баян, он и мать родную продаст.

С другой стороны от Игоря лежал Толик, кинули его сюда по двести шестой – бакланка.

– Братан, ты где такой куртец оторвал? – щупая французскую кожаную куртку Игоря, поинтересовался он. – Подари, до пенсии помнить буду.

Игорь с презрением посмотрел на него:

– Если ты до нее доживешь.

Тот вскочил, обиженный:

– А что ты раньше времени меня хоронишь, фраер нашелся, снимай куртку, ты, клоун.

– А ключи от квартиры не надо? – ответил Игорь и встал.

– Да ты наглый, как танк, – не унимался Толик.

Вся камера была в ожидании, чем закончится их спор. Саня, сосед, тоже молчал, хоть он и присматривал в камере за порядком, видимо, хотел посмотреть, на что способен Игорь. Таяновский понял, что мозги Толика ничем, кроме кулака, не пробьешь, и изо всех сил ударил его в грудь, по лицу побоялся. Тот упал на других подследственных и, видимо, наступил кому-то на ногу. Еще двое поднялись и направились к Игорю. Тут показал свою власть Саня, он скомандовал:

– А ну, упали все.

Драка была приостановлена. Вдруг дверь в камеру открылась, дежурный, видимо, услышал шум: