Дыхание перехватило, и мне пришлось собрать в кулак всю волю, чтобы не заорать от ужаса. Клинк с Кланком по-прежнему пели, а может, и нет, впрочем, какая разница – как только их песня закончится, будет мой выход! Томми с Анникой приходят на виллу «Курица», зовут меня – и на сцену опускается кровать, прицепленная к воздушному шару, а на кровати должна сидеть я!

– Астрид, Астрид, Астрид, – сказала я, но какой толк повторять собственное имя? Я снова подергала дверь. Нет, похоже, заклинило намертво!

Я огляделась и увидела в стене окно. Совсем маленькое окошко. Даже, скорее, форточка. Может, удастся спуститься оттуда по веревке? Вообще-то лазаю я не очень, но надо хотя бы попытаться. Да и, скорее всего, с другой стороны невысоко. Несколько метров. Если с такой высоты упасть, вряд ли разобьешься. Правда? И чего я об этом сейчас думаю? Не думай. Не думай. Не думай! Все равно веревки тут нет. Вот теперь музыка внизу, похоже, точно стихла. Совсем скоро Томми с Анникой начнут меня звать!

Я схватила стул и пододвинула его к окну. Вспомнила, что бабушка перед каким-нибудь важным делом непременно крестится, и тоже перекрестилась. А потом залезла на стул. К счастью, шпингалеты открылись легко, я выглянула наружу и заметила прямо возле окошка пожарную лестницу, а под окном – что-то вроде выступа. Вот только если театр и правда загорится, то через такое крошечное оконце завхозу ну никак не выбраться. Впрочем, не время сейчас об этом думать. Может, раньше завхозы были щуплыми и низкорослыми? Кажется, я где-то читала, что рост викинга не превышал полметра. Или, может, полутора метров?

Я выпустила клещи из рук, и они с грохотом упали на выступ под оконцем. Там, внизу, все наверняка тоже услышали этот грохот, но я ни о чем не думала и упрямо лезла в окно. Сперва я высунула голову, потом вылезла сама. Примостившись на выступе, я захлопнула окошко.

Я полезла вниз по лестнице, громко топая по перекладинам, но осторожничать времени не было. Спрыгнув с последней ступеньки во двор, я помчалась к дверям. Первое платье Пеппи, которое для меня сшили, оказалось слишком коротким – точнее, это папа так решил и запретил мне его надевать. Сейчас я была этому рада. Надень я то коротенькое платье – и спрятать клещи было бы некуда. Я распахнула дверь на сцену и по отчаянным голосам Томми и Анники поняла, что зовут они меня уже давно.

– Ты куда подевалась? – воскликнул учитель Ларсон, а по щекам у него текли то ли слезы, то ли пот. Я лишь отмахнулась, плюхнулась на огромную кровать и показала, что можно начинать. Кровать медленно поднялась вверх, и когда учитель Ларсон остался внизу, я сунула клещи под подушку.

– Пеппи, ты где?! – снова закричали Томми с Анникой.

– Я тут! – громко крикнула я в ответ, кровать повисла над сценой, и зрители ахнули. – Осторожнее, приземляюсь! – прокричала я.

– Но ведь кровати не умеют летать, – словно бы удивился Томми.

– Никакая это не кровать, – и тут у меня почему-то вырвалось: – это клещи! – оговорилась я и от досады едва язык себе не прикусила, но сказанного не воротишь. Томми с Анникой удивленно переглянулись, а суфлер сложил рупором ладони и поднес их ко рту.

– Я хотела сказать – это воздушный шар! – поправилась я.

Когда мы доиграли до конца, зрители ужасно громко нам хлопали – моей игрой еще сроду никто так не восхищался. И все равно мне взгрустнулось, ведь ни мамы, ни папы в зале не было. Конечно, за день до этого они приходили на генеральную репетицию, но настоящая-то премьера сейчас. Бабушка говорит, что генеральная репетиция – это вроде как вечер накануне Рождества, и тут я с ней согласна. Лучше б, конечно, мама с папой провели со мной и настоящее Рождество. Но сильнее всего мне хотелось, чтобы мама с папой не расходились. Или, если уж дела и впрямь пошли так плохо, просто разъехались и не искали себе новых жен и мужей.

Моя мачеха вскочила и тоже захлопала в ладоши, а рядом с ней стояли и хлопали какие-то мужчины. Как говорит бабушка, некоторые женщины действуют на мужчин, словно липучка на мух. Так оно и есть. Мачеха помахала мне, но я притворилась, будто не замечаю. У меня есть несколько одноклассников, у которых родители тоже в разводе, но у них отцы не женились заново. Почему бы Пони не заполучить себе кого-нибудь свободного? Так нет же – ей непременно мой папа понадобился.

Откланявшись, я первой убежала со сцены, быстро нашла клещи и, спрятав их под платьем, выскочила в раздевалку. Там я стянула с себя платье и чулки, надела брюки, рубашку и куртку и лишь тогда поняла: у меня проблема. Клещи оказались такими здоровенными, что не умещались в рюкзаке. Господи, Астрид. Ну что ж ты такая глупая? Как тебе вообще в голову пришло притащить розовый рюкзачок «Хелло, Китти», с которым ты ходила во второй класс? Сейчас все увидят, что ты в нем прячешь. Ручка двери повернулась, и в дверь громко постучали.

– Секундочку! Я одеваюсь! – крикнула я.

– Астрид, давай уже быстрее! Тут всем домой хочется! – судя по голосу, кричала Эмма – та, что играла Аннику.

– Уже выхожу! – успокоила я ее и метнулась к окну. Можно выбросить клещи в окно, а потом подобрать. Я отодвинула щеколду, дернула за ручку, но окно не поддавалось.

– Астрид! – снова послышалось из-за двери.

– Бегу-бегу! – заверила я, засовывая клещи в брюки, по одной рукоятке в штанину. На самих кусачках был ограничитель, так что живот мне не прищемило, но железо было прямо-таки ледяным, да и двигалась я, как моряк во время качки. На всякий случай я прикрылась рюкзаком.

– Простите. Мне во время выступления что-то плохо стало, и поэтому я решила побыстрее переодеться. В этих колготках я просто задыхаюсь! Но мы отлично отыграли, да? – Я улыбнулась Эмме и проскочила мимо нее к выходу. К счастью, без парика и в обычной одежде Пеппи не узнать, поэтому я незаметно выскользнула на улицу, где меня уже ждала Пони. Она распахнула объятия, но я сделала вид, будто не поняла, и просто хлопнула ее по ладони.

– Какие вы молодцы, Астрид! – Она заулыбалась так, словно я была ее настоящей дочкой и она мною гордилась.

– А то! Ну что, поехали домой? – Я двинулась к машине.

– А не хочешь в кафе зайти? Мороженого бы поели и лимонаду выпили, – предложила Пони, – туда много народа из вашего театра пойдет.

– Я что-то совсем выдохлась. Домой хочу, – уперлась я.

– Ну, как хочешь, – сдалась она и больше даже улыбаться не пыталась.

Я зашагала к машине, стараясь двигаться побыстрее, но, строго говоря, получалось у меня плохо, и со стороны я напоминала заводную игрушечную собачку.

– Ты как-то странно ходишь, – подметила Пони.

– Это я на сцене коленкой ударилась, – ответила я.

– Ох, вот бедняжка, – посочувствовала она, – давай посмотрю.

– Не надо, всё уже в порядке. – И я заковыляла к задней дверце, вот только с железными клещами в штанинах особенно не сядешь, поэтому я лишь прислонилась к ней.

– Сядешь вперед? – Пони открыла машину.

Я покачала головой.

– Учитель Ларсон говорит, что после выступления надо уметь выключаться и освобождать голову, поэтому я лучше лягу, прямо тут, на заднем сиденье, – сказала я.

Пони посмотрела на меня и скривилась – так, словно ей хотелось прочитать мне нотацию, но она взяла себя в руки.

– Ты большой оригинал, – сказала она.

– Ну, не я одна, – ответила я, укладываясь на сиденье.

Домой мы ехали в полной тишине, и я обдумывала все то, что мне предстояло совершить в ближайшие дни. Все, что требовалось уладить, чтобы моя задумка сработала.

По приезде домой я тотчас же бросилась к себе в комнату, соврав Пони, что мне, мол, надо бабушке позвонить и рассказать ей о выступлении. На самом деле мне просто требовалось посидеть чуть-чуть в тишине и покое – собраться с мыслями, чтобы никто не талдычил мне над ухом, какая я молодец. Какой смысл говорить мне об этом, если ты мне не папа и не мама? Я достала их свадебное фото. Когда я на него смотрю, то слегка им завидую. Меня-то с ними на этом снимке нет, ну, то есть я уже есть – в животе у мамы, – но меня не видно. Вот я и завидую, что они там есть, а меня нет. Время от времени я разглядываю фотографию в лупу, и тогда мне кажется, будто живот у мамы и правда слегка выпирает. А какая она красивая! Прямо как та длинноволосая тетенька из рекламы шампуня или еще другая, которой подарили новые духи, и она теперь сияет от радости. А папа выглядит словно охотник на лис. Не норвежский, а скорее британский. У них еще такие красные пиджаки и фетровые шляпы. Я как-то видела про них передачу по телевизору, и хотя лису было до слез жаль, охотники показались мне очень стильными – такие суровые и чопорные, а пиджаки надели – будто бы прямо с вешалками. И лица у всех серьезные, вылитый папа на свадебном снимке.