Она ничего не ответила. Поцеловав старика в лоб, она выключила свет и ушла. Он уже храпел до того, как она полностью закрыла дверь.

Внизу, когда она мыла на кухне в раковине стакан, к ней тут же прибежал этот англичанин, который без видимой причины начал копаться в шкафу. Она так устала от его постоянных домогательств. Почему она до сих пор не смогла подавить его неуместную, лишенную всяких оснований пылкую страсть? Ведь она же смогла захлопнуть двери перед носом многих таких же, как он. Из тех, кто от ухаживаний тут же переходят к разговорам о браке после одного-единственного поцелуя, танца или просто подмигивания из другого угла ночного клуба, а на следующий день уже начинают придумывать имена их общим детям. И каждый из этих заблуждавшихся в конце концов прислушивался к голосу разума и переставал за ней таскаться. Ну конечно, некоторые ушли с пересыпанными ругательствами гневными речами, а некоторые присылали ужасно несчастные, убитые горем письма. Но ухаживания, которых она не желала, заканчивались. Но тут…

Когда она мыла стакан, она осмотрела Харкера. Новые «полковые» усики никак не могли скрыть его молодость, а на самом деле даже подчеркивали его мальчишескую внешность. Он выглядел как подросток в пьесе школьного театра с тонкой линией, прочерченной карандашом для век над верхней губой. Веки его опускались к внешним уголкам, небольшой монголоидной складкой, что придавало его лицу несколько меланхолический облик. В результате получалось не столько то, что у него был печальный вид, сколько то, что он разделяет вместе с вами вашу печаль.

«Неплохо получилось», сказал он, когда она поставила стакан на стол. «Сегодня ночью. С этим поездом. Из нас получилась отличная команда. Из нас с тобой».

«Послушай, Харкер», начала она.

«Я тебе все время говорю, зови меня Джонни».

«Джонни — так обычно зовут уличных оборванцев, которые торгуют «Таймс» на Пикадилли», сказала она. «А вот Джонатан — это имя солдата, разведчика, человека, с которым нужно считаться. Я буду звать тебя Джонатан».

Она попробовала улыбнуться, но он не был этим очарован. «Послушай, Джонатан», начала она снова. «Я понимаю, что ты недоволен и обескуражен тем, что наш, скажем так, краткий момент близости так больше и не повторился».

«Не отсутствие повторения, сударыня», ответил он. «Но, скажем так, чертовски холодное игнорирование меня после этого, когда вы вели себя так, как будто этого никогда и не было».

«И это я и пытаюсь исправить. Если ты мне позволишь». Он кивнул, и она продолжила. «Я с тобой переспала. Один раз. И так как это не превратилось в секс каждой ночью, задета оказалась твоя гордость».

«Не гордость, нет».

«А что тогда? Хочу, чтобы ты знал: то, что я после этого отвергла твою любовь и ухаживания, ни в коей мере не было вызвано какими-то недостатками в твоих действиях той ночью».

«О, ну что ж, спасибо тебе огромное, черт. Очень мило с твоей стороны».

«Не злись. Всё прошло более чем удовлетворительно».

«Более чем удовлетворительно! Я вышью эти слова на подушке».

«Позволь мне всё объяснить». Люсиль знала, что она лишь роет себе еще более глубокую яму таким признанием: «Эта ночь была мимолетной оплошностью с моей стороны. В тот момент я очень нуждалась в какой-то физической поддержке. Искала какое-то дружеское плечо, а не только случайные объятия. И ты заполнил этот вакуум».

«А, ну понятно», нахмурился он. «Я заполнил этот вакуум, как набивка для матраца».

«Ну вот опять ты кипятишься. Не очень привлекательная черта характера, если можно так выразиться».

Он смутился, и она продолжила: «Мне просто хочется, чтобы ты понял. Эта ночь была моим умопомрачением каким-то и больше не повторится. И мне хотелось бы надеяться, что эта моя мимолетная оплошность не помешает нам работать вместе и, возможно, даже стать друзьями».

«Мы и так уже работаем вместе», возразил он. Она видела, что ему было больно.

«Но это облачко недоверия по-прежнему висит над нами, омрачая наши отношения, и мне хотелось бы, чтобы оно исчезло», сказала она. «Итак, мы можем попытаться так сделать? Просто стереть ту ночь из нашей памяти? Можем?»

«Проблема в том», начал он, «что для меня обсуждаемая ночь, эта твоя «оплошность», была довольно запоминающейся. Очень даже».

Он опустил глаза в пол, избегая ее взгляда.

«Прости», сказала она.

«Не надо извиняться». Он поднял глаза, встретившись с ней взглядом. «Вообще-то, она была и остается одной из самых незабываемых ночей в моей жизни, и я подозреваю, что она станет последней мыслью, промелькнувшей в моем сознании в минуту моей смерти».

Лицо у него исказилось от переполнявших его эмоций, а глаза наполнились слезами.

«Наверное, я должна чувствовать себя польщенной», тихо и мягко сказала она. «Вы все англичане такие романтики? Не отвечай, это чисто риторический вопрос.

Что нам нужно — это найти выход из этого тупика и работать сообща. Ну вот это, по крайней мере, возможно?»

«Думаю, мы должны это сделать». Он сжал губы и поднял подбородок. Сама иллюстрация пресловутой твердости, выдержки и мужества.

«Должны. Ты очень добрый, ты герой и очень симпатичный, Джонатан. Ты найдешь себе хорошую девушку. И она будет с тобой очень счастлива».

«Песня, которую поют каждому несчастному дуралею, влюбившемуся не в ту женщину», грустно сказал он и ушел с кухни.

Люсиль тяжело вздохнула и крикнула ему вслед: «Джонатан, когда ты наберешься опыта, то обнаружишь огромную пропасть между любовью и влюбленностью».

Но он уже ушел, и она сказала самой себе: «Как и я сама много раз этому училась».

Она отправилась в свою спальню и попыталась уснуть. Когда ей это не удалось, она попыталась что-то почитать, но обычное после партизанской операции возбуждение еще курсировало по ее организму. К этому добавлялось еще и то обстоятельство, что она никак не могла прогнать от себя картины того, что она увидела через окна поезда. Вампир, окруженный со всех сторон. Его сила и мощь, выпущенная из заточения, грубое, атавистическое превосходство вампира над столькими людьми, вооруженными людьми. И следующая картина, когда она потом смывает с него кровь у берега реки. Она видела, как раны от пуль заживают прямо у нее на глазах.

Люсиль в изумлении смотрела на новые блестящие шрамы. Это была настоящая магия, сильная магия, ничего общего не имевшая с ее примитивным, слабым и дилетантским оккультизмом.

Раньше, когда она бывала в таком возбужденном состоянии, она находила избавление от этого в каком-нибудь распутном приключении. Но именно из-за этого она оказалась в такой сложной и запутанной ситуации, как с Яношем и с этим проклятым англичанином. Нет, никакого снятия напряжения таким образом не будет, спасибо большое.

И тут Люсиль обнаружила, что стучится в дверь Дракулы.

«Войдите», сказал он.

Он лежал на красном из конского волоса шезлонге с книгой в руке и лампой, стоявшей рядом, отбрасывавшей ему на лицо золотое сияние с одной стороны и тень с другой. Ярко-желтый свет частично скрывал бледность его лица.

Соблюдая приличия, он встал, когда она вошла.

«Мисс Ван Хельсинг», слегка поклонившись, сказал он ей. «Разве вы не должны сейчас спать?»

«Сон бежит от меня после таких ночей», объяснила она и улыбнулась ему. «Но вы — разве вы никогда не спите? Есть сведения о том, что вы спали в гробу».

«Вы уже говорили как-то об этом раньше. Иногда я пользовался гробом, как видом транспорта. Путешествовать при дневном свете может оказаться для меня делом опасным, да и таможенные инспекторы не очень удивятся, обнаружив в гробу мертвеца».

«Но разве вам не требуется сохранять контакт с родной землей? Вы же клали ее в гроб, верно?»

«Вы думаете, что я лежу в земле? Откуда исходят такие идеи? От вашего отца?»

«Нет. Как я уже говорила, он никогда не разговаривал со мной о вас. Они исходят из той книги о вас».

«Ох, из этого водевиля. С якобы подлинным рассказом о моем прошлом?»