Местные партизаны предложили им его бывшие апартаменты в качестве временного убежища. Они были богато оформлены ореховым деревом: паркет, панели от пола до потолка, декоративные потолки, и, да, вся мебель была ручной работы из резного дерева — орехового!

По сравнению с другими их конспиративными укрытиями, это убежище было довольно шикарным, лучше, чем многие из их предыдущих мест пребывания.

Люсиль поругалась с Харкером, сказав ему, чтобы он обращался за ответами на свои вопросу к ее отцу, и бога ради оставил ее в покое. Он отстал и занялся тем, что начал передавать свои ночные радиосообщения. Каждую ночь он отправлял рапорты своим руководителям из разведки SOE: о военных приготовлениях на местном уровне, о передвижениях войск, их вооружении, информацию, собранную другими ячейками Сопротивления, а также почерпнутую из собственных наблюдений.

На этот раз он передавал то, что они обнаружили в штабе люфтваффе. Так что он был пока что довольно занят, предоставив Люсиль самой себе. Она собиралась расспросить кое о чем Князя, который устроился в библиотеке Блашко и набирал себе очередную стопку книг, чтобы развлечь ими себя. Она понаблюдала за тем, как он просматривает полки, перебирая книги, и увидела радость в его глазах. Она решила его не беспокоить и вернулась к остальным.

Но тут братцы Марксы затеяли громкий спор о том, вступят ли в войну американцы. Отчаянно желая тишины и покоя, она поднялась по лестнице на крышу.

Там уже находился Ренфилд, отказавшийся от апартаментов, потому что все это темное дерево не давало ему покоя. Он постелил себе под звездами, и Люсиль позавидовала ему. Ночь была нежной и мягкой, в воздухе уже чувствовалось шепчущее дыхание лета. Лишь несколько маленьких облачков плыли по ясному и чистому в прочем звездному небу.

На кухне Люсиль обнаружила изящную белую фарфоровую чашку и заварила себе чай в чайнике. Она взяла его с чашкой с собой на крышу. Она предложила Ренфилду принести чашку чая и ему, но он уже был в некоммуникабельном состоянии отключенного сознания. Отойдя от него и подыскав себе удобное место в уголке на крыше, она налила себе чашку и выпила ее одним быстрым глотком. Чай был горячим, но она справилась.

А затем она стала пристально смотреть в чашку, на чаинки, как это она всегда делала. Но увидела она лишь темное их скопление с одной стороны. Гадание по чаинкам, как учила ее одна ирландская ведьма из Долки [пригород Дублина — Прим. переводчика], основывалось на толковании читателем узоров, образовывавшихся в чашке. А получались иногда определенные образы, символы. Птицы означали хорошие новости. Но вот другие фигурки — кошки, собаки, хищные животные и птицы, змеи — гадалка могла толковать весьма вольно. Символы могли быть сформированы как темной массой, то есть чаинками на белом фоне, либо же на них можно было смотреть в другом аспекте, толкуя их наоборот, то есть читая белое пространство.

Но теперь она не видела ничего ни там, ни там. Лишь черный комок неопределенной формы. Она подумала, что ошибка заключалась в ее технике и попыталась расслабиться, чтобы разум ее открылся всем сферам вокруг нее.

Она выплеснула чаинки и налила себе еще чашку чая и стала на этот раз медленно его пить, чтобы внешняя суета не мешала чувствительности, которая была ей необходима для толкования. Люсиль осторожно начала читать, начиная с настоящего, текущего положения, следуя от ручки и двигаясь вниз по спирали узора, по часовой стрелке. И снова она не увидела ничего, кроме темного комка чаинок, сбившихся с одной стороны чашки. Она сосредоточилась на этом скоплении влажных листьев. Ничего.

Люсиль попыталась вспомнить, чему ее учила ирландская ведьма — крошечная беззубая женщина с таким сильным акцентом, что Люсиль приходилось просить ее повторять сказанное три-четыре раза. Что же она упустила в ее обучении?

Она попробовала еще раз. Ренфилд теперь смотрел на нее, и она отвернулась от него. Люсиль всегда старалась не демонстрировать публично свои способности, зная, что может столкнуться либо с насмешками, либо со страхом.

Налив себе еще одну чашку, и вылив на этот раз чай в блюдце, так как выпить еще больше означало лишь то, что ей придется часто бегать в туалет, она сосредоточилась на результатах. И вновь она увидела лишь бесформенную массу, пусть и в другом направлении — от ручки, но все равно не поддающуюся толкованию. По крайней мере, для нее.

И тут она спохватилась. При каждой новой попытке толкования скопление чаинок находилось на разных сторонах чашки. Могло ли это что-нибудь означать? Как жаль, что ей не удалось поучиться подольше у своей наставницы. Но ведьма также читала курс Таро, и Люсиль тогда торопилась изучить карты, чтобы предсказать будущее своих отношений с одним английским оперным баритоном.

Что же именно она упустила? И тут внезапно ее осенило. При каждом новом толковании собрание чаинок находилось на восточной стороне чашки, независимо от того, как сидела Люсиль. Она подошла к восточной стороне крыши и выглянула наружу, в ночной мрак.

Перед ней раскинулся небольшой городок, казавшийся таким тихим и мирным. Единственное, что напоминало тут о войне, это были плотные шторы — светомаскировка, превратившая окна в светившиеся по контуру узкие полоски вокруг квадратов и прямоугольников. Она подумала о том, как за такими окнами люди могут жить своей обычной, будничной жизнью.

Она не была настолько наивной, чтобы думать, что они не в курсе о смертях и разрушениях вокруг себя, подбирающихся и к ним. Но она позавидовала их недолговременному покою в кругу семьи и друзей, их упорядоченной, довольной жизни. Ей так хотелось пусть даже короткой передышки от вечного напряжения и убийств.

Погруженная в чувство жалости к себе (а это бывало с ней редко), она увидела вдруг, как целый район города внезапно стал абсолютно темным.

Случайное везение, предчувствие. У Яноша была любимая фраза: «Случайность и везение — только на них я и полагаюсь». Это была его постоянная присказка на счастье. Люсиль в это не верила. В условиях войны нет, это не годилось.

Но факт был налицо: если бы она не поругалась с Харкером, если бы ей не надоели эти вечные споры братцев Марксов, если бы она не отвернулась от Ренфилда, если бы она не решила погадать на чаинках именно в эту самую ночь, если бы она не встала сейчас здесь, мечтая о жизни, которой у нее не было…

Интуитивное, случайное важное открытие. Может, ее любимый Янош был не так уж и далек от истины.

Свет вдруг снова загорелся. В небольшом микрорайоне города, всего в четырех или пяти кварталах, неподалеку от того места, откуда она сверху смотрела на городок. Может, просто электричество отключилось в результате аварии?

Но затем вдруг стал темным еще один микрорайон. Рядом с предыдущим, должно быть, примерно в шести других кварталах. Она тревожно вгляделась в этот большой черный квадрат, пока его приглушенные огни вновь не зажглись. А затем в еще одной части городских зданий погас свет, и снова рядом с предыдущей зоной отключения, на этот раз ближе к ним, всего в трех кварталах от того места, где они скрывались.

Вот это последнее обстоятельство окончательно превратило ее любопытство в тревогу.

«Ренфилд! Хватай свои вещи! Нужно уходить!» Она помогла ему собраться. «Брось на фиг эту свою постель! Пошли!»

Она стала толкать его к двери, ведущей на крышу, и они побежали вниз по лестнице. Оставив его в вестибюле, она ворвалась в апартаменты. Харкер по-прежнему сидел у своего передатчика, отбивая шифровки. Она сдернула у него с головы наушники, вырвала наскоро сымпровизированную антенну и вырвала из стены шнур электропитания.

«Кончай свою передачу!», крикнула она ему в изумленное лицо. «За нами уже почти пришли! Нужно бежать!»

Три братца Маркса ошеломленно уставились на нее.

«БЫСТРО!», закричала она.

А потом погас свет.

Люсиль выругалась. Они быстро собрали свое оружие и вещи, шаря в темноте, пока Хория не нашел свой фонарик. Князь спокойно уложил несколько отобранных им книг в чемоданчик, который он реквизировал во время рейда на гестапо. Харкер закрыл свой передатчик. Люсиль схватила собственную сумку, и они поспешили к лестнице.