Тревожно поторапливая своих людей, я повел их вниз по лестнице. Мы были уже почти у самой библиотеки, как из дымящегося дверного проема по нам был открыт огонь. У моего лица просвистели пули, ударившие в каменную стену. Я остановился, и все, кто бежал за мной, попятились. Санду, неосторожно протиснувшись мимо меня, чуть не попал под огонь.

Я схватил мальчишку за воротник и вытащил его из-под пуль.

«Назад!», закричал я и выстрелил в черную дыру бывшей библиотеки. Я едва мог различать звуки из-за оглушительных последствий взрыва, но я почувствовал, как вибрируют деревянные ступеньки, когда мои люди побежали назад, обратно, тем же путем, каким мы явились сюда.

Из библиотеки хлынул град очередей, и я тоже открыл ответный огонь, стреляя до тех пор, пока не убедился, что цыгане в безопасности. Затем я побежал вслед за ними.

Мы заново собрались всей нашей небольшой группой на крыше. Встав у двери, я перезарядился и стал стрелять короткими очередями из своего Томпсона всякий раз, когда на лестнице показывалась голова какого-нибудь ганса.

«Спускайтесь вниз по веревке», крикнул я Малеве. Она кивнула, и они снова взобрались на стену и пробрались по крыше туда, где с крыши по-прежнему свисала вниз, во двор, веревка.

Один за другим цыгане сползли вниз, оказавшись в безопасности. Немцы теперь вслепую стреляли туда, где я занял свою позицию, высовывая свое оружие из-за угла и стреляя, как попало, беспорядочными очередями куда-то в моем направлении. Дверь, ведущую на крышу, своим не прекращавшимся шквальным огнем они изрешетили в клочья, и теперь она больше не годилась для укрытия, поэтому я встал с другой стороны косяка, продолжая вести ответный огонь.

Малева вернулась ко мне: «Все спустились».

«Теперь твоя очередь», сказал я ей. Она посмотрела мне в лицо и, протянув руку, вытащила у меня из щеки осколок камня. Я тоже коснулся рукой лица и обнаружил липкую кровь, лившуюся из раны. Я даже и не заметил, как в меня попал этот осколок.

«Ты должен пойти вместе со мной», сказала она.

«Обязательно», ответил я. «Но только после того, как ты будешь в безопасности».

Я знал, что это ложь. Положение мое было неважным во всех отношениях. У меня кончались патроны; оставался только один магазин после того, как закончится этот. Возможно, примерно на двадцать пять выстрелов. Их хватит только на то, чтобы задержать немцев, пока Малева будет спускаться вниз. Но как только я отойду от двери, я понимал, что фрицы бросятся в атаку, и у меня не хватит времени, чтобы добраться до веревки, а уж тем более спуститься вниз, и они меня настигнут. Ей не нужно было об этом знать.

Она все еще медлила.

«Черт! Уходи отсюда!», сказал я, но бунтарский огонь непослушания, который я увидел в ее глазах, заставил меня прибегнуть к иной тактике: «Прошу тебя», взмолился я.

Она кивнула и помчалась к стене, перелезла через нее и исчезла. Я с сожалением вздохнул, глядя на то, что я сделать не смогу, и вновь перевел свое внимание на лестничную клетку.

Вверх по лестнице отчаянным рывком бросились вверх два немца. Я выпустил в них остатки своего магазина, и они упали. Когда я менял магазины, мне показалось, что я услышал крики Малевы с крыши. К тому моменту я совершенно оглох от всей этой пальбы и не смог разобрать слова.

Снизу кто-то протянул руку, пытаясь вытащить одного из раненых немцев из-под моего огня, и я сделал пару выстрелов по ней. Рука исчезла, и я отругал себя за то, что потратил патроны на подобные мелкие цели. Больше нельзя было валять дурака попусту — я знал, что вскоре появятся цели более серьезные. Я также понимал, что нахожусь в обреченном положении. Я не смогу выдержать длительного огня. Я не питал особых надежд, что мне удастся его избежать, но меня это не беспокоило. Это моя работа. Все правильно, так и должно быть. Я выполню свое задание. Любой ценой, как говорится. Любой. Ценой. Даже погибнув.

Тут я почувствовал, что меня хлопают по плечу, я обернулся и увидел стоящих позади меня Малеву и Санду, согнувшихся под тяжестью двух ранцев за плечами.

Они бросили их к моим ногам. Три Шмайсера, целая куча магазинов и один ранец, битком набитый гранатами.

«Остальные наши атакуют их снизу», сказала Малева.

«Ха, мы тут не на конфетки играем», усмехнулся я. «Мы атакуем их сверху».

Именно это мы и сделали. Выставив вперед два шмайсера, вместе с Малевой и Санду, швырявшим гранаты над нашими головами на лестницу перед нами, мы двинулись в атаку на немцев.

Словно в каком-то безумном исступлении, плечом к плечу с цыганкой, мы вдвоем стали одновременно палить из автоматов, перезаряжаясь на ходу, пока Санду бросал гранаты, и шаг за шагом стали спускаться вниз по лестнице. Нам приходилось перешагивать, обходить, а иногда и идти по трупам, стреляя в те из них, кто хоть еле заметно шевельнулся, иногда стреляя в уже мертвых, чтобы никто из них не выстрелил нам в спину после того, как мы их пройдем.

В библиотеке мы остановились и бросили еще шесть гранат, наверное, исключительно из-за кратковременной паранойи. В этот момент мы услышали стрельбу внизу и приступили к взятию в клещи последней цитадели фрицев, разделявшей нас и наших товарищей. Мы довольно быстро устранили это последнее препятствие и вскоре внезапно оказались на свежем воздухе во дворе.

Я сделал глубокий вдох, глотнув воздуха, который уже не благоухал порохом и кровью. И обнаружил, что обнимаю Малеву и по-настоящему, серьезно ее целую.

И конечно же, в этот самый момент из замка решили выйти ее отец и профессор и подойти к нам.

Я быстро отстранился от девушки и увидел, как лицо ее отца искривилось в язвительной усмешке.

«Так ты спас мою дочь для меня или для себя, англичанин?», спросил он.

«Это она меня спасла», ответил я ему. «А я просто выразил ей свою признательность».

Это вызвало смех у всех собравшихся. Но веселье было недолгим, так как мы вдруг снова оказались под огнем.

У ворот возникла перестрелка: грузовик, полный эсэсовцев, возвращавшихся с какого-то задания в часть, был обстрелян пулеметным расчетом наших цыган. Я повел свою группу по двору на подмогу к защитникам ворот, намереваясь тоже вступить в бой, и тут мы внезапно оказались под огнем сверху.

Когда пули стали со звоном отскакивать от булыжников под ногами, мы все бросились искать укрытия. Я поискал глазами открывших огонь и увидел четыре винтовки, торчавшие из окон третьего этажа. С этого безопасного высокого места двор для них становился легко простреливаемым тиром.

Мы с Малевой присели под навесом здания. К нам присоединились профессор с Успенским.

«Где Люси?», спросил я у ее отца.

За него ответил Успенский: «Отправилась за Князем», сказал он. «А он — за Гитлером».

«За Гитлером?!» Я не мог сдержать своего удивления.

«Похоже, он прибыл сюда за вампиром», сказал Ван Хельсинг.

«Гитлер…?» Я все еще пытался переварить это известие, когда заметил небольшую группу людей, жавшихся к стене в противоположном конце двора. Они были худыми, все в лохмотьях. Заключенные. Освобожденные из плена. Это хорошо. И тут я вспомнил кое-что еще.

«Что с Ренфилдом?», спросил я.

«Погиб», мрачно ответил Успенский. «Погиб, как герой».

«Несомненно». Но я не стал горевать и оплакивать его. Вместо этого я почувствовал, как внутри меня вскипает ярость. «Тогда мы отомстим за него». Я начал осматриваться по сторонам, уясняя для себя наше положение, и стал искать способ включиться в бой у ворот.

«Все пути отхода перекрыты!», прокричал Ван Хельсинг сквозь стрельбу. И мы увидели, что немцы овладели пулеметной точкой у ворот, отбросив цыган назад и заняв позиции за мешками с песком.

«Нужно увести всех отсюда, пока не прибыли румынские подкрепления!», крикнул Успенский. «Я уверен, немцы уже их вызвали!»

Они все посмотрели на меня, и я понял, что именно для этого меня сюда и прислали.

Я повернулся к Санду, который не отходил от меня с момента боя на лестнице. «Есть еще гранаты?», спросил я.