«Возможно, вам следует открыть дверь и проверить, все ли крепко держится внутри».

Фон Вангенхайм повторил это указание, словно это была его собственная мысль, и он потянулся за ключом к этой двери. И тут ефрейтор Готтовт понял, что происходит.

Ефрейтор схватил загипнотизированного рядового, пытаясь оттащить того от двери, когда фон Вангенхайм попытался вставить ключ. Но он обнаружил, что рука заключенного как тисками схватила фон Вангенхайма за шею.

Фон Вангенхайм, по-прежнему находившийся в состоянии транса, стал сопротивляться попыткам Готтовта его освободить. У Готтовта оставался единственный выход — сначала ударить фон Вангенхайма по голове, чтобы тот отрубился. Он сделал это прикладом винтовки. Тем же приемом он ударил затем и заключенного — по руке, в которой Существо по-прежнему намертво удерживало фон Вангенхайма в висящем состоянии. Этим ударом ему удалось сломать заключенному пальцы.

(Следует также отметить, что в пылу исступленной атаки и стремясь выручить товарища, Готтовт также повредил Вангенхайму ухо и раздробил ему ключицу).

Заключенный, наконец, выпустил фон Вангенхайма, который упал на пол.

Да, едва не случилось непоправимое, я это признаю. Но с другой стороны, теперь, по прошествии времени, выясняется, что мы обнаружили еще одну способность, которой обладает наш клиент. Способность околдовывать других. Необходимо ли для этого ему находиться на достаточно близком расстоянии от жертвы, а также каково это расстояние, на котором эта способность оказывается действенной, еще предстоит изучить, после проведения большего количества экспериментов.

Буду держать вас в курсе любых иных возможных событий.

Хайль Гитлер.

20 ИЮНЯ 1941 ГОДА.

Мы в жалком состоянии, как грязные носки, как сказала бы моя мама. Наша спасательная группа крайне малочисленна; едва ли ее окажется достаточно для нападения на этот проклятый кровавый замок. Успенский и одиннадцать его людей, плюс его дочь. Не знаю, чем эта девушка может быть чем-то полезна, кроме как быть обузой, и я сделал ошибку, высказав это сомнение вслух, рядом с Люси, метнувшей в меня гневной тирадой о мужском взгляде свысока, которую я постарался вынести максимально стоически, как только мог.

Если честно, присутствие этой юной леди меня не очень-то и тревожит. Накануне вечером, еще до того, как мы узнали, что цыганский король согласился нам помогать, я наблюдал за игрой двух молодых людей в опасную разновидность «ножичков» — вместо которых были кинжалы, предмет, без которого ни одного цыганского мужчину невозможно себе представить (боюсь спрашивать женщин, имеются ли они и у них). Стоя лицом друг к другу, на расстоянии не более фута один от другого, они бросали эти большие ножи друг другу в ногу, запуская их из определенной точки своего тела выше пояса — например, от подбородка, с локтя, со лба и так далее, вплоть до крайних акробатических изощрений, которые приходилось проявлять одному из них, так как победитель каждого раунда выбирал точку, откуда сопернику надлежало сделать бросок.

Так вот, возвращаясь к рассказу об этом происшествии — я следил за этой забавой, когда вдруг почувствовал руку у себя на плече, и ко мне подсела эта молодая цыганка — воздушная гимнастка. Я вспомнил ее имя, Малева, и поздоровался с ней на ее родном языке.

«Вы говорите на нашем языке?», улыбнулась она мне, сверкнув белыми, как бриллианты, зубами на фоне смуглой, коричневато-желтой кожи, которые еще сильнее контрастировали с ее иссиня-черными, как воронье крыло, волосами и темными глазами.

«Знаю всего несколько слов», честно признался я. «Языки — мое хобби. Выхватываю какие-то слова то там, то тут, запоминаю их. Ты ведь дочь Успенского, верно?»

Она кивнула. «Он на совете, где старейшины обсуждают просьбу гаджо».

«Гаджо?»

«Это те, кто не являются цыганами. Ты например». Она ткнула меня пальцем в грудь, смеясь. «Я научу тебя цыганским словам. Как твое имЕ?»

«Име… а! Имя?», спросил я. Она кивнула. «Джонатан Харкер».

Она попыталась произнести мое имя по слогам, но затем покачала головой, сморщив нос.

«Мне оно не нравится. Я буду тебя звать rom baro (цыганский барон)» «Rom baro?»[48]

«Это значит “босс”. Ты же английский босс, разве нет?»

«Ну, в каком-то смысле, да. Хм… Цыганский барон…» Я попробовал это произнести. «Мне это нравится. Скажи мне еще вот что. Как по-вашему будет “красивая”?»

«Паквора».

«Тогда я буду называть тебя именно так — Паквора».

Она прикусила нижнюю губу и посмотрела мне прямо в глаза. Эффект получился лукавым, но самым привлекательным. Я горжусь тем, что не отвел взгляда, и даже более того — пристально взглянул ей в глаза в ответ и глубоко запал в их темные глубины, чуть в них не утонув.

«Теперь у нас новые имена. Тайные. Никому не говори о них. Мы связаны этой тайной».

Она протянула мне сжатый кулачок, выставив вперед один только мизинчик. Подражая этому жесту, я сделал то же самое, и мы соединили мизинцы, как дети, дающие друг другу клятвенное обещание.

Затем она взяла мою левую руку и, вглядевшись в мою ладонь, провела своим указательным пальцем по линиям. Пощекотав ногтем мне ладонь самым сексуальным образом. Должен признаться, я немного возбудился.

«Ты уже был здесь когда-то раньше», пробормотала она. Тихим голосом, чуть громче шепота, и очень соблазнительным.

«Не совсем», ответил я. «Ты имеешь в виду Румынию? Вообще-то, я здесь впервые».

«Твои родственники были здесь когда-то».

«Эээ… мой дед…» Тут до меня с ошеломлением дошло, что она только что угадала мое прошлое. Это что — какая-то цыганская магия?

Она наклонилась ближе ко мне, пристально глядя на мою ладонь. Затем ее поведение изменилось, появилось удивление, а затем она стала очень серьезной.

«Ты мой хранитель», сказала она.

Я задумался над этой фразой, готовый уже поправить ее или же попросить ее пояснить их смысл, но тут она, пользуясь тем, что держала меня за руку, притянула меня к себе. И поцеловала меня в губы, просто легонько чмокнув, но все же шокировав меня этим. И я имею в виду именно шок, потому что я почувствовал какой-то электрический заряд, пробежавший по всему моему телу — от губ к самым подошвам ног.

Не успел я опомниться, как она вскочила и умчалась. Я снова почувствовал эту самую краску возбуждения у себя на лице, и лишь через некоторое время сумел прийти в себя. Я решил прогуляться, немного развеяться, успокоившись.

Бродя по пещере, я удивлялся тому, как цыгане сумели обустроить себе здесь свой быт, сколько стойкости и способности приспособиться демонстрирует человек, всегда и везде. Какими бы ни были преследования, невзгоды и тяготы, бедствия — антропогенные или же в результате буйства природы — люди всегда находят способ выжить, даже найти какие-то остатки счастья.

Эти мои размышления неоднократно прерывались сладостными, навязчивыми мыслями о черноокой цыганской красавице. Некоторыми этими экзотическими видениями гордиться я не могу, так как они были на грани блуда. Чтобы сохранить уважение к самому себе, я продолжил свой осмотр молчаливых пещер.

В пещере с наскальными рисунками я обнаружил Люси. Она лежала на спине, луч ее фонарика, работавшего от батарейки, плясал по расписанному потолку. Момент был самым подходящим, чтобы с ней поболтать.

Я сел рядом с ней и воспользовался этой возможностью, чтобы полюбоваться красотой черт ее лица, освещенных мягким отраженным обволакивающим светом, и обнаружил, что сравниваю его со специфическим очарованием Малевы.

«Поразительно», заметила она. «Такая красота, но мало кто ее может оценить. И создано все это людьми, которые изготавливали все свои инструменты из камня.

Вот чем мы отличаемся от низших существ».

«А немцев включаешь в объект своего восхищения?», пошутил я.