Марыся свернула на любимую тему. Я смотрю на нее с улыбкой.

– Ладно, Марысь, – говорю наконец. – Мне пора.

– Хочешь, посидим где-нибудь в кафе? – неискренне предлагает она.

Я знаю, что сидение в кафе для нее – мука смертная. Вот ножички пометать – это да.

Я чмокаю ее в щеку, она бежит за автобусом.

Я захожу за угол и останавливаюсь. Парень, который шел за нами, теперь стоит возле огромного черного джипа и разговаривает с двумя угрюмыми кавказцами. Они скользят по мне серьезным взглядом, потом что-то негромко говорят. Я уж начинаю беспокоиться, как рядом с ними останавливается полицейская машина. Обрадованная, я делаю шаг – и снова торможу.

Из машины выходит мент. Его расхлябанная походка кажется мне очень странной – менты так не ходят. К тому же его гражданская рубашка распахнута до пупа, на груди висит золотой крест на длинной цепи. Мент подходит к этой группе, и они начинают ему что-то объяснять. Все четверо снова скользят по мне досадливым взглядом, но, кажется, я их совсем не интересую.

Я осторожно оглядываюсь. Вот то место, где Марыся наставила на парня нож. Впереди офисная дверь, над ней – вывеска банка.

И тут я начинаю так хохотать, что мне приходится отступить за угол, чтобы продышаться.

Марыся не выпендривалась! Она, действительно, по дыханию вычислила бандюка! Вот только не мы ему были нужны, а видимо, чувачок с портфелем – типичный «черный обнальщик». Марыся спутала всю их операцию. Парень должен был отобрать портфель, потом подъехал бы джип, а липовый мент отсекал бы погоню. Я хохочу, вытирая слезы рукой, на меня удивленно косятся прохожие.

Парень был явно с пистолетом – эти ребята ходят под самыми серьезными из всех существующих статей уголовного кодекса. И попадись мы ему уже после захвата денег, он бы застрелил нас, не задумываясь. Но по пустому, без особой необходимости они и пальцем не шевельнут.

Так что я даже схулиганила – проходя мимо, показала им язык. Один из кавказцев лишь покачал головой, другие продолжили свои тихие обсуждения.

Можно не сомневаться, что в один из ближайших дней чувачка все равно распотрошат.

А не вози!

Демичев обещал предоставить мне материалы, но так ничего и не выслал. Дело обычное: это для меня все завертелось совсем недавно, поэтому я пока энтузиаст. Они же прошли путь длиной в полтора года. Ужасный путь. Там были надежды, было «вот-вот», было «опять не то» – сплошные подъемы и спуски. Не думаю, что они рассчитывают на меня всерьез. Просто они могут себе позволить эти гальванические движения. Еще один путь, ведущий в никуда. Для успокоения совести.

Так думают они.

А что думаю я?

Случай Гали Фоменко меня тревожит, я чувствую, что за ним открывается бездна, при взгляде в которую кружится голова.

Что-то отжившее и отчаявшееся, подобно осеннему листу, чертит круги над этой простой историей.

Ничего не подозревающая девушка опускает стекло, и коренастый ставропольский пенсионер, приехавший в Москву за машиной, говорит и говорит, захлебываясь.

Безмолвные круги расходятся от этого немого разговора, и безропотной водомеркой в их плен попадаю я.

Что это: случай? Судьба?

И я уже не могу успокоиться: я иду по ее следам.

Марыся прислала мне полное досье. В нем – сотни страниц. Я не люблю посещать этот мир, но деваться некуда. Полтора года назад Галя Фоменко скачала в свой телефон фотографию этого человека.

Я открываю Марысины файлы. И вот – постное благостное лицо шкодливо косит взглядом.

Святой. Представитель Шестой Расы, о как. Как же так получилось, что советский невропатолог, кандидат медицинских наук Александр Константинов стал святым?

Прежде чем получить ответ на этот вопрос, я открываю кожаную папку с золотыми буквами.

В левой части бирюзового неба висит идеальный треугольник Белухи.

Гора это маленькая, меньше пяти тысяч метров. Красивая, вне всяких сомнений, но маленькая. Ее даже смешно сравнивать с главными вершинами мира, но гонору-то, гонору.

Впрочем, оно и понятно. Все эти святые, типа Константинова, слабы кишками лезть в настоящие пупы земли. А тут – Алтай, климат мягкий, власти далеко, красиво опять же, солнечно. И даже тень Гималаев накрывает эти места своей невыносимой жутью.

Я ставлю фотографию перед собой – для вдохновения.

Итак, в семидесятые годы Александр Константинов – красавец и бабник. Он певец Грушинских фестивалей, блистательный участник уфологических диспутов в Новосибирском Академгородке. Мелкий стукачок, выдающий себя за знатока нейролингвистического программирования. Любит намекать, что по заказу органов разрабатывал методы воздействия на толпу. Может, и разрабатывал… В общем, советский интеллигент во всей своей красе.

И разумеется, он яростный противник презервативов.

Вот он со своей бабой, получившей прозрение после пятого аборта – надо думать, в начале восьмидесятых это была еще та процедура.

А как она получила прозрение? Да элементарно. Как все получают. Потеряла сознание от боли, а когда пришла в себя, заявила, что ей только что явилась Дева Мария, и теперь она не младший научный сотрудник Бийского Научно-исследовательского Института химических технологий, а Посланница Шестой расы эры Водолея.

Я, вообще, поражаюсь Деве Марии. Общаться с этими советскими тетями, делавшими по двадцать абортов за жизнь…

После обморока Посланница очнулась не только с шизофренией, но и с новым именем. Имя это – Парана, в честь реки, протекающей через Аргентину, Бразилию и Парагвай. Видимо, участок мозга, ответственный за школьные уроки географии, пострадал у Посланницы последним.

Место Паране в психушке, но начинается перестройка. Советская психиатрия, а также невропатология, Новосибирский Академгородок и Грушинский фестиваль – в глубокой заднице. Наступило время больших денег и великих сумасшедших.

Они вещают вдвоем – Константинов и его баба. Кончаются восьмидесятые, можно снять небольшой зал в Сростках, вообще-то, предназначенный для Шукшинских чтений, но теперь же вроде как рынок. Потом они переезжают в залы Горноалтайска, Бийска, Барнаула – наворачивают круги вокруг Шамбалы, благословленные музеем Рериха.

Вот они получили грант от крупного экологического фонда – значит, надо отрабатывать. И теперь группа последователей отправляется в тайгу, к Белухе, чтобы выяснить, сколько времени можно прожить на кедровых орехах и меде.

Последователи о гранте не знают – им изложена другая версия. Что Шестая Раса, в идеале, вообще, кушать не должна – весь хавчик должен добываться из воздуха. Но пока, типа, кушайте орехи, твари несовершенные.

В девяноста пятом происходит небольшая накладка – двое младенцев отбрасывают коньки, так как их организмы категорически не приемлют орехов, а их мамаши категорически не приемлют грудное вскармливание. Но органы опеки девяностых медлительны и благодушны; только местная газетенка печатает разоблачительный материал. Журналисту разбивают голову (жив), и на этом скандал заканчивается. Деньги текут рекой. Желающие войти в Эру Водолея, продают квартиры и жертвуют деньги на Храм Шестой Расы. Храм смахивает на амбар Конька-Горбунка, но зато из его кедровой маковки бьет в космос сигнал о готовности к переселению. А пока адептам предоставляют так называемые «термосы» – домики, сделанные из четырех палок, обернутых целлофаном. И вот они в термосах ждут конца света, обещанного в девяноста девятом. Тогда прилетят инопланетяне и всех правильных заберут. Еще две смерти – из-за аппендицита и инфаркта, потом статья уже в московском издании (квартиру продала известная певица, и ее наследники взбунтовались), и в две тысячи первом – очередной конфуз. Парана вдрызг ругается с Константиновым и сбегает с молодым любовником в Минск.

Обиженный пророк назначает новую дату Апокалипсиса – две тысячи пятый. Говорит, что уже видит корабли Шестой Расы, прилетевшие за избранными. И тут у пятерых последователей сдают нервы. Не дождавшись кораблей, они отчаливают своим ходом. Путем удушения – тоже неплохой способ.