– Ну, что ты ревешь, – услышала Алена сквозь размышления голос сына. – Завтра еще пойдешь. Дядя никуда не уедет от тебя.

– Какой еще там дядя объявился? – со смутным предчувствием надвигающегося в ее жизни чего-то нехорошего, сдержанно спросила Алена, открывая калитку.

– Да, там этот хозяин приехал, который в прошлом году бешеные бабки бабе Агафье прислал, – восхищенно проговорил пятнадцатилетний Семен, переходя на уличный сленг.

Алена потянувшая к себе с рук Семена плачущую Элину, чуть не выпустила ее.

– Что? – сумела она выдавить, и прижала к себе крепко дочь, затрясшими от волнения руками.

– Мам, ну ты как глухая. Дядя Антон приехал. Говорит, что надолго. Мол, хочет от города отдохнуть. Спросил и про тебя, когда узнал, чей я сын. Представляешь, Элинка у него на коленях сидела, когда я в дом вошел. Во, дает сестренка! Но я думаю, что это она по папе скучает, вот и уцепилась за него, – сказал Семен с большим возбуждением, видимо Звонарев, своим достатком вызвал у простого деревенского мальчишки огромное восхищение.

Алена, похолодевшая от такого известия, слушала сына, еле сдерживая бешенство, но на его психологическое резюме о сестре, не стерпела и взвизгнула.

– Какой он тебе дядя Антон? Нашел родного дядьку. Чтобы я больше твоей ноги в доме его не видела, и присматривай за сестрой, чтобы и она туда не шлялась, – заорала она на сына. Резко скинув с ног калоши на ступеньках крыльца, она стремительно забежала в дом, таща под мышкой орущую от недовольства Элинку с грязными сапожками на ногах.

Семен, изумленный ее поведением, так и застыл, недоуменно глядя ей вслед.

– Что за шум, а драки нет? – услышал он за спиной веселый голос тети Тани, – снова мать чихвостит тебя ни за что?

Семен посмотрел на нее и, натянуто улыбаясь, сказал:

– Здрасьте, теть Тань. Элинка что-то раскапризничалась.

– Да, что ты, – разлохматив его волосы, усмехнулась она, – с каких пор ты перестал ее успокаивать?

Семен решил за благо смолчать, не то после посыпалась бы еще куча вопросов от крестной.

– Ну, ну, – сказала тетя Таня, поднимаясь по ступенькам крыльца.

Алена в тихом бешенстве резкими движениями снимала с рыдающей дочери платье. «Урод, ублюдок, он все-таки посмел через шестнадцать лет снова появится в моей жизни».

– Замолчи, не то надаю по заднице, – закричала она на хнычущую дочь. Та испугавшись окрика матери, зарыдала еще громче и истеричней.

– Ничего себе, кажется, наша снежная королева ожила, – услышала она язвительный голос подруги позади.

– Что случилось? – раздражительно спросила Алена ее.

– У меня ничего страшного, отчего можно было бы кричать на ребенка, – с сарказмом ответила она. – А вот что с тобой случилось подружка? Во дворе Семка стоит, будто кирпичом пришибленный, здесь Элинка орет, как будто ее убивают. Так что произошло в датском королевстве?

– Ничего такого, что тебе стоило бы знать.

– Ну, конечно, о чем я и говорю. Всего лишь объявился сосед, но у тебя вид, как будто по соседству поселился Дракула.

– Кричи громче, а то Семка тебя не слышит, – буркнула Алена, приходя в себя. Срывать злость на детях из-за мужчины, когда-то предавшего ее, конечно, если она здравомыслящая женщина, не к лицу.

– Что-то я тебя снова понять не могу, – с размаху уселась на Элинкину кровать Татьяна с удивленными глазами. – Это что, это он?…

Но Алена не дала высказать вслух ее предположение, взвизгнула:

– Да, он, он. Что тебе еще надо знать, спрашивай, пока я добрая, я тебе отвечу.

Татьяна подскочила с кровати и, покраснев, как рак, слегка заикаясь, проговорила:

– Я, конечно, предполагала, что ты после смерти Михаила немного не в себе, но чтобы настолько, я даже и представить не могла. Да, тебя Алена в психушку надо отправлять. Ты что с детьми и собой делаешь? – возмущенно произнесла она, и попыталась забрать у нее орущую Элинку. Но Алена не собиралась отдавать ей ребенка. На их счастье или Элинкино в комнату забежал Семен и с недетской силой, оттолкнув их, молча, вырвал сестру из их рук.

– Боже, какая ты стала дура, – сев на кровать посетовала Татьяна. – А ведь даже год не прошел, как живешь без мужа. А что будет дальше?

– Не твоего ума дело, – огрызнулась Алена.

– Нет, ты сама посуди. Я думала, что ты, став свободной женщиной, воспрянешь духом, помолодеешь душой, а что в итоге – стала занудой и истеричкой, – с жалостью проговорила подруга, покачивая головой, не глядя на нее.

– Отстань, – с усталым вздохом ответила Алена, усаживаясь рядом с ней, – ты не испытала малой толики того, через то, что мне пришлось пройти.

– Брось, сейчас не в этом дело. Прошло пятнадцать лет, а ты все собачишься при воспоминаниях о нем.

– Пройдет сто, а я буду вести себя точно также.

– Да, – протянула Татьяна. – По-моему здесь уже можно поставить один единственный железный диагноз.

– Ну, и какой? – скривив в едкой усмешке губы, спросила Алена, замечая искры смеха в глазах подруги.

– Любовь, – с пафосом воскликнула она. – Да, да, да, – заявила она, видя, как сжимаются губы Алены, – и не пытайся это отрицать. Потому что любовь и ненависть ходят рядом.

– Перестань молоть чепуху.

– Мелют зерно на току, а я говорю правду.

– О, оставь эти измышления при себе. Начиталась всякой романтической чепухи, забила книжной бредятиной себе голову, теперь и мне пытаешься вбить. Нет, в жизни любви, – жестко воскликнула Алена, не замечая, что голос срывается в крике.

– Кричи громче подруга, чтобы и сосед тебя услышал, – с сарказмом проговорила Татьяна.

Алена вскочила с кровати, и, встав перед ней, уперла руки в бока.

– Знаешь, что…

– Что? – со смешком спросила Татьяна. Для нее этот вечер стал приятным развлечением по сравнению с прошедшим днем на ферме. И сейчас разозлив Алену, она думала, что, невольно выведя из себя подругу, может услышать признания, которые ее волнуют. Поделившись с ними, она может наконец-то выйдет почти из годичного ступора, в котором жила. Нет, скорее существовала рядом с детьми. Видно, у нее окончательно крыша поехала из-за смерти Михаила, но никто этого не понимал, да никому и не надо этого знать, у всех своих забот хватает. Ходит она подавленная. Ну и что? Ведь недавно вдовой стала. Положено выглядеть так. Но никто не предполагает, что она носит не печаль на сердце, а тяжесть. Винит себя в смерти мужа.

Приезд Антона дал толчок для всплеска эмоций, которые она долго сдерживала в себе. Ведь это с него начались все ее злоключения. Бедная подруга.

– Ничего, – ответила Алена, обмякнув, как спущенный шар, понимая, что она чуть не выболтала свою тайну. – Спать пора, завтра на работу с утра.

– Что, даже чаем не напоишь? – улыбнулась Татьяна, все же не теряя надежды вызвать на откровение Алену, пока она близка к этому.

– Молока налью, если хочешь пить, после чая не уснешь.

– Ну, меня совесть не мучает, – сказала Татьяна и прикусила язык.Долгим взглядом, посмотрев на нее, Алена пробормотала:

– По тебе и видно, – и повернулась к ней спиной.

На несколько секунд в комнате повисла тяжелая тишина.

– Ладно, я пойду, – прервав неловкое молчание, смущенно проговорила Татьяна в спину подруги, понимая, что нечаянно сболтнула лишнее и в их отношениях появилась маленькая трещина.

– Иди, – выдавила Алена.

Как только замерли шаги Татьяны, она упала на кровать и, уткнувшись лицом в подушку, завыла. Вой постепенно перешел в рыдание, оно – в плач, и только спустя полчаса залив подушку слезами от воспоминаний о юности, она успокоилась и уснула. Семен, сидевший тихо все это время возле заснувшей сестры, не слыша никаких звуков из комнаты матери, прошел к ней, медленно ступая на цыпочках. Ее опухшее от слез лицо на фоне синей наволочки, резко бросилось ему в глаза. Он замер, но мать не шевелилась, тогда он принес из своей комнаты покрывало, заботливо накрыл ее и, огорченно вздохнув, выключил свет и вышел из комнаты.