– Не смогу, – сказала я, развернулась и пошла к своей квартире. Никогда не смогу. Ни за что.

Мне показалось, что я услышала его тихое: «Знаю». Едва я коснулась дверной ручки, как створки лифта снова распахнулись. Я оглянулась, почему-то решив вдруг, что это Каролина, – сама не знаю почему. Однако я снова оказалась неправа. Это был Дима. Встрепанный, в расстегнутой спортивной кофте, с перекошенным от бессильной злости лицом.

– Ты! Это ты виноват! – почти прорычал он и схватил Даню за ворот бомбера. – Козлина!

Я не узнавала его. Смотрела и не понимала, что произошло с добродушным и веселым Димкой.

– Успокойся, – велел ему Матвеев и хорошенько встряхнул. – Успокойся, я сказал!

Дима и правда несколько пришел в себя. Опустил руки, сжимая их в кулаки, и склонил голову.

– Она ведь еще и ребенка ждала… Понимаешь? – тихо спросил он. – Понимаешь?..

Даня тяжело вздохнул. Глянул на меня, замершую у своей двери, и сказал:

– Идем ко мне, брат.

Дима вдруг глянул на меня – так, словно только что заметил. И покачал головой. Но, ничего не сказав, зашел в квартиру Матвеева.

– Отдохни, Даш, – сказал Даня напоследок. – Тебе нужно вылечиться. – И он закрыл дверь, последний раз взглянув на меня.

Я хотела сказать ему: «Пожалуйста, не оставляй меня. Ты же знаешь, как без тебя больно. Останься со мной». Но не смогла. Он этого не достоин. Все. На этом все закончилось. Вселенная схлопнулась. Теория «Большого сжатия» в действии. По лицу снова потекли слезы. Я уселась с ногами на диван, обняв подушку, и положила на нее тяжелую голову. Сашка была права. Расставание в первый период любви – в период, когда химия зашкаливает, – слишком болезненно. Все произошло слишком внезапно. Счастье отобрали так быстро, так резко, что я до сих пор с трудом верю в это.

Я незаметно уснула, а когда спустя несколько часов встала, оказалось, что листок с сердцем, которое я рисовала утром, отлепился от стекла и упал. Символично.

Моя большая и прекрасная любовь закончилась. По крайней мере я убеждала себя в этом. Однако это самообман – от чувств нельзя так легко и просто избавиться, даже если они перестали быть взаимными. Нельзя достать их из сердца, а взамен положить туда что-то другое. Нельзя уничтожить. Несчастливая любовь тоже может быть истинной.

Даня был со мной всюду – в мыслях, снах, воспоминаниях. В каждом шаге, что я слышала из комнаты. В каждом сообщении, что я получала. В каждом огне ночного города, что заглядывал ко мне по вечерам в окно.

Первое время, особенно когда температура была высокой, я забывалась, и мне казалось, что между нами ничего плохого не произошло и все остается по-прежнему: он и я вместе. Что сейчас я встану и спущусь вниз к его машине, в которой он меня ждет. Даня обнимет меня, как прежде, прижмет к себе и прошепчет что-нибудь теплое. Однако почти сразу же приходила в себя и в бессильной ярости сжимала зубы, зная, что этого никогда не произойдет.

Чем больше времени проходило, тем сильнее я хотела ненавидеть этого человека, а не любить. И я внушала это себе раз за разом. Я его ненавижу. Ненавижу. Не-на-ви-жу! Если я не могу выкинуть из сердца чувства к нему, я просто поменяю их – с плюса на минус. Особенно ярко моя ненависть к Матвееву вспыхнула в тот день, когда я зашла к нему в инстаграм, пересилив себя, и увидела фотографию с Серебряковой.

В этой фотографии не было ничего особенного – обычное селфи парня и девушки. Я не могла понять, обнимаются они или нет, но щека Каролины была прижата к щеке Дани. И если у Матвеева взгляд был все такой же пустой, хотя на лице играла полуулыбка, то взгляд Каролины искрился от восторга. Наверное, мамочка все же разрешила ей общаться с обычным парнем. Иначе не понимаю, зачем она вообще приехала в наш город.

Я несколько мгновений рассматривала их лица на фотографии, которую Даня даже не подписал. И вышла из инстаграма. Пусть делает что хочет. Это его жизнь. Его выбор. Его любовь. И его Вселенная. Но сколько бы я ни повторяла себе это, ревность грызла сердце. Даниил Матвеев казался самым отвратительным человеком на свете. Облачный ангел, которого я видела на небе, действительно нес весть о расставании.

День за днем я внушала себе ненависть к нему, твердила, что не буду страдать из-за того, кто предал меня, обещала себе быть сильной. Однако когда он мне снился, я пыталась его поймать, а он неизменно убегал, исчезал, растворялся. И я просыпалась в слезах. Я чувствовала себя бесконечно пустой. Ненависть не наполняла меня, как любовь. Она иссушала.

На больничном я провела больше недели, врач оказалась права насчет вирусного заболевания. Пришлось пить кучу таблеток и витаминов, чтобы поправиться. Хотя, надо сказать, болела не я одна – вирус сразил многих. За все это время Матвеева я не видела ни разу. Ну, не считая того случая, когда поздно вечером я сидела на подоконнике, поставив на репит грустную песню, чтобы забыться, и случайно увидела, как он приехал на своей машине. Даня вышел и, глядя на окна нашего дома, закурил. Меня он не видел – в комнате был выключен свет, а на улице давно стемнело.

То, что он курит, стало для меня неожиданной новостью – при мне он никогда этого не делал. И я ни разу не чувствовала от него запаха дыма и вкуса никотина на губах. «Могу закурить, когда на пределе из-за нервов», – раздался в голове его голос. Мне вспомнилось, что однажды, когда мы болтали, гуляя по центру города, он сказал эту фразу Я тогда не придала ей значения. Он на пределе? Что-то случилось с прекрасной Каролиной? Проблемы в учебе? На работе? Или ему стыдно передо мной? Хотелось верить в последнее, но дальше жить в розовых воздушных замках было уже невозможно. Наверное, он просто смотрит на свои окна.

Докурив сигарету, Даня выбросил в урну бычок и устало потер лицо ладонями. А потом скрылся в подъезде. Зачем-то я пошла в темную прихожую – родители уже спали – и прильнула к глазку. Даня вышел из лифта через минуту, и я не могла понять: то ли его лицо искажает стекло глазка, то ли оно действительно понурое и такое усталое, что кажется, будто на нем никогда не бывает улыбки.

Он подошел к двери в свою квартиру, держа в руке ключи, а потом вдруг развернулся и оказался рядом с моей дверью. Он стоял напротив, не зная, что я смотрю на него – нас разделяла какая-то жалкая дверь. Теперь я отлично видела его лицо. Сердце тут же часто забилось, и кровь прильнула к щекам.

Матвеев положил руку на мою дверь и на мгновение склонил голову. А потом вдруг резко развернулся и ушел в свою квартиру. Зачем он сделал это, я не понимала. Но писать ему и спрашивать не стала. Не буду навязываться.

– Что-то Данька у нас не появляется больше, – осторожно сказала как-то вечером мама, сидя в гостиной и вышивая картину. – Поссорились, что ли?

Я равнодушно пожала плечами:

– Просто больше не общаемся.

Игла в руках у мамы замерла от неожиданности.

– Как это – не общаетесь? – удивленно спросила она.

– Обычно, мам, – усмехнулась я. – У него – своя жизнь, у меня – своя. Всё просто.

– И что же между вами произошло? – нахмурилась она.

– Просто он козел, – жалобно сказала я. – Нет, кобель.

Мама стала расспрашивать меня о том, что случилось, и я, вроде бы как начинающая путь сильной и независимой женщины, опять расплакалась. Знаете, как это часто бывает: пока хранишь в себе – держишься, но стоит кому-то начать сопереживать вам – так слезы градом и голос тоньше. Мама отложила вышивку, встала, подошла ко мне и обняла.

– Эх, Дашка-Дашка, девочка моя, – вздыхала она и гладила меня по спине. – Знаю, больно, – но кто из девчонок не переживал из-за любви? Все пройдет, поверь. Найдешь хорошего парня, достойного. Через десять лет еще и смеяться будешь над тем, какой глупой была и как из-за всего этого переживала.

Мне безумно хотелось, чтобы мама оказалась права. На следующий день – в день выхода на учебу, словно по заказу, приехал Влад. Мы с ним изредка переписывались, и он знал, что мой больничный заканчивается.