— Я из России! — призналась она. — Переехали с семьей, когда мне было девять, я почти не говорила по-английски. А сейчас свой родной язык знаю хуже, чем японский.
Хару замер. Мари прошла вперед какое-то время, прежде чем заметила это. Она развернулась и обеспокоенно спросила:
— Что-то случилось?
— Мари Дэнко — это псевдоним?
— Ну да. Только я и в паспорте изменила уже. Моя настоящая фамилия — Дьяченко — латиницей выглядит как заклинание для призыва демона, да и произнести ее правильно удается не всем… А мое имя часто произносили. Я решила поменять фамилию и не мучить себя и людей. А что?
— И зовут тебя Марина, — добавил Хару по-русски.
Мари тоже застыла напротив него, но уже через пару секунд схватила за руку и затащила в узкий проулок между домов. Здесь было довольно темно, но освещение с главной улицы позволяло все хорошо рассмотреть. Мари задрала футболку до самого лифчика, демонстрируя несколько иероглифов чуть пониже груди. Его имя. Неведомая загадочная Марина свалилась на него настолько неожиданно, что он даже не знал что сказать. Только коснулся пальцами букв, напрочь забыв о последствиях. Если соулмейт прикасается к метке, это всегда приятно. Мари охнула и Хару едва успел ее поймать, прежде чем она упала от внезапных ощущений. Девушка схватила его за плечо, задевая теперь уже его метку, и Хару привалился спиной к кирпичной стене, крепко прижав девушку к себе.
— Я думала, Харука — это женское имя, — тихо произнесла Мари. — Морально готовилась уйти в лесбиянки.
Хару засмеялся, снова недобрым словом вспоминая собственных родителей. Мало он в детстве с именем мучился, так еще и долгожданная Марина искала в Японии девочку.
— Так обычно главных героинь в аниме зовут, — продолжала шептать Мари, щекоча его дыханием. — И иероглифы узнала, когда статью про аниме на японском читала.
— Ты держишь руку на моей метке, к слову, — вместо ответа произнес Хару. — И остатки моего японского воспитания сейчас закончатся.
Мари убрала руку с плеча, снова засмеявшись. Он был выше ее на целую голову, а она еще и подняла взгляд, смотря на него снизу вверх. Глаза в полумраке проулка казались черными.
— Я думала, будет обычная японская девочка, в меру страшненькая, совсем не как в аниме. А мне достался японский секс-символ, да еще и парень.
Хару не ответил. Остатки его японского воспитания испарились без следа, и он просто поцеловал ее. Целовались они долго. А потом пошли к нему. Никакого секса, просто проговорили до самого утра. В четыре руки чесали пузо разомлевшего Ленина, снова целовались, говорили о прошлом, и снова целовались. У Хару болели мышцы лица. Он никогда в своей жизни столько не смеялся и столько не целовался.
Мари ходила около стеллажа, что огораживал спальную зону от гостиной, и с недоумением рассматривала русскоязычные книги. Толстой, Достоевский, Пушкин, рядом братья Стругацкие и Виктор Пелевин.
— Я из всего этого читала только Мастера и Маргариту, и то на английском, — хихикнула Мари.
Они говорили по-японски. Хару улыбался. Как иронично: он всю жизнь ждал русскую Марину, а приехала американка Мари. Кажется, разницы менталитетов избежать не получится, да и вареники он явно будет делать получше своей русской суженой. И собаку стоило назвать, наверное, Линкольном, а не Лениным. И взамен русского рока слушать американский хип-хоп. Ирония была и в том, что он нашел ее, когда не искал. Медали зарабатывал, в рекламе снимался, интервью давал. Все делал, чтобы она его заметила. А нашел свою Марину, когда шел по Токио. Случайно. Неожиданно.
***
Со следующей олимпиады он привез золото, все же вырвав победу у ненавистного австралийца. И даже мировой рекорд установил. Как он мог быть вторым, если Мари сидела на трибунах и смотрела на него?
Он учил ее русскому. Смеялся каждый раз, осознавая комедию положений: японец учит русскую говорить по-русски. Мари научилась жарить пирожки с капустой, которые им обоим есть было нельзя.
Мари ставила хореографию японским и корейским поп-идолам. Их теперь уже общий пес Ленин унаследовал русский характер: лез купаться в фонтаны, гонялся за голубями и протяжно выл, если оставить его одного. Из них троих он был действительно самым русским.
Хару шептал Мари нежности по-русски, она учила его английскому сленгу. Иногда говорили на такой смеси трех языков, что любой посторонний не понимал ни слова из их речи. Мари не умела варить борщ, не читала русскую классику, не умела шутить по-русски… Она не походила на тот образ, что Хару себе нарисовал. Но она смотрела на него с трибун и заставляла смеяться каждый день. Он любил ее. Но не уставал удивляться превратностям судьбы.
* Строки эпиграфа взяты из песни Noize MC — Мое море. Слушать ее не заставляю, но можете прочесть слова. Тоже, в некотором роде, в стиле соулмейтов.
https://www.gl5.ru/noize-mc-moe-more.html
========== Мир прекрасен с тобой ==========
I see trees of green… red roses too
I see em bloom… for me and for you
And I think to myself… what a wonderful world…
Алиса так и не стала нейрохирургом. И виновником этого, без сомнения, был Сергей Михайлович. Если бы не его лекции, Алиса никогда бы не заинтересовалась феноменом соулмейтов с точки зрения медицины. Сейчас бы уже оперировала вовсю, воевала с шовинистически настроенными коллегами и пыталась выбить у главврача новое оборудование. Наверное. Со временем прошлая мечта казалась все нелепее. Какая нейрохирургия, когда у Алисы в подчинении исследовательский центр, у нее лекции по всему миру и спонсоры снабжают всем необходимым по первому требованию. И Сергея Михайловича винить в этом низко. Его уже два года как нет в живых.
Но та лекция — первая, ознакомительная — навсегда покорила сердце Алисы. Она слушала старого профессора словно пятилетняя девчонка, а не третьекурсница медвуза. Он говорил о метках, о нервных импульсах, о схожести мозговой активности нареченных, о специфике отрицания и принятия метки. И говорил настолько увлеченно, давал примеры из жизни, вдохновлял историями… Однокурсники Алисы потом еще несколько дней говорили только о той лекции.
Метки к этому времени были у всех, только не все их показывали. Алиса стеснялась, врала. Метка у нее появилась только в конце третьего курса, и именно тогда она заявилась к Сергею Михайловичу за советом. Хотя какой там совет? Ей просто было очень страшно. Хотелось то встать в позу и орать «не нужен мне этот Данила», то бегать по улицам и спрашивать у любого парня — не Данила ли он.
Сергей Михайлович заведовал небольшим исследовательским центром. Алиса начала там подрабатывать почти сразу. Работала с интересом, с удовольствием, буквально жила своими исследованиями. Впоследствии именно они и стали основой для расширения дела Сергея Михайловича. Алиса изучала «проблемные» метки.
Метка могла появиться в любом возрасте. Было несколько случаев у практически новорожденных младенцев, появлялись имена суженых и после сорока лет. До того, как соулмейты встретятся лично, метка ничем не отличалась от обычной татуировки. Жутко больно при появлении, ноет еще пару дней, а потом обычный нательный рисунок. После происходит активация, и суженые вынуждены либо страдать, либо жить долго и счастливо. И далеко не все были согласны на последний вариант. Чаще всего причиной проблем считались однополые отношения. Женщины еще как-то договаривались, а вот мужчины, особенно русские, вставали в позу и идти на контакт с «педиком» отказывались.
Сергей Михайлович как раз был таким несчастным. У него черные буквы чуть повыше локтя, и имя это однозначно мужское. Алиса никогда не видела этого мужчину, но мстительно желала ему страдать. Главная проблема «активированной» метки — болезненность измен. Занятия сексом с посторонним требуют изрядной доли обезболивающего. А если соулмейты попадаются настолько упрямые, что даже разговаривать друг с другом не хотят, то пусть привыкают к бессоннице, головной боли, слабому иммунитету и еще куче мелких проблем со здоровьем. Сергей Михайлович гомофобом точно не был. Им был, по всей видимости, его соулмейт. Хотя Алиса не спрашивала.
