До пяти оставалось еще полчаса времени, но старуха не вытерпела больше ждать, надела пальто, взяла в руки будильник и встала к окну, считая в уме оставшиеся минуты.

Во дворе сушилось белье на веревке, мальчишки гоняли мяч. Мужчина вынес из подъезда детскую коляску и покатил перед собой не спеша… Вдруг старуха увидела женщину, которая вышла из того же подъезда с мусорным ведром, поставила его на крыльце и стала снимать с веревки белье. Еще одна женщина появилась, и тоже с ведром. Таисья Макаровна заволновалась возле окна, застегнула пальто на все пуговицы. Недоверчиво приложила к уху будильник, послушала… Было уже без пяти. Старуха вспомнила про ключ, испугалась. Вышла в комнату, взяла с тумбочки ключ, положила в карман, а когда возвратилась к окну, увидела, что мусорная машина уже медленно едет и разворачивается в дальнем конце двора. Старуха выбежала в прихожую, торопливо обулась, подхватила ведро.

– Лифт не работает, поломался! – крикнул мальчик с ведром и промчался мимо нее вниз по лестнице.

Таисья Макаровна быстро пошла по ступенькам, почти побежала, споткнулась и чуть не упала.

На нижнем этаже ей встретилась пожилая женщина с маленькой тощей собачкой на поводке. Собачка звонко загавкала и потянулась к старухе, перебирая тонкими лапками. Таисья Макаровна замерла.

– Здравствуйте, – тихо сказала она женщине.

Та не ответила, наклонилась, взяла собачку на руки, глянула на старуху и успокоила ее грубым, мужским голосом:

– Не бойтесь, она не кусается. Да проходите же, что вы стоите?

Старуха проскользнула мимо них, толкнула дверь, вышла на улицу и побежала впритруску к машине, обеими руками держа перед собою ведро.

Люди сыпали мусор в бункер, швыряли туда мятые газетные свертки, громко колотили ведрами, выбивая из них прилипшие остатки. Мужик в телогрейке и с папиросой в зубах пошуровал мусор лопатой, дернул какой-то рычаг, тотчас там загудело, нижняя стенка бункера поползла вверх, мусор зашевелился, тоже пополз вверх и начал с грохотом сваливаться внутрь фургона. Люди расступились, Таисья Макаровна торопливо приблизилась к бункеру, подняла ведро, а мужик в телогрейке зыркнул на нее и прохрипел:

– Ты что, мать? Не видишь? Погоди, не лезь! – выхватил ведро у нее из рук и поставил на землю.

Старуха с бьющимся сердцем ожидала, что он еще будет кричать на нее, но мужик промолчал и только запыхтел своей папиросой.

Механизм сработал, подвижная стенка вернулась на прежнее место, открыв пустой бункер для новой порции мусора.

– Давай, бабуля! Сыпь свою гниль! – мужик посторонился и оперся грудью на черенок грязной лопаты.

С пустым ведром она добрела до подъезда. Села на скамеечку, отдышалась. Теперь она выполнила поручение и могла не спешить. Девочка в яркой курточке с капюшоном подошла и молча села рядом с ней на скамейку. Она была маленькая, лет пяти. Старуха на нее посмотрела.

– Ты почему одна гуляешь? Где твоя мама?

– Она в магазине, – ответила девочка. – Я ее подожду.

– А где ты живешь? В этом доме?

– Да, – кивнула девочка. – На девятом этаже. Мы сейчас на лифте поедем.

– Вот хорошо, – сказала старуха. – А я на восьмом живу. Значит, соседи… Можно, я с вами поеду?

– Можно, – ответила девочка и замолчала.

Таисье Макаровне захотелось сказать ей еще что-нибудь. Она спросила:

– Ты знаешь Дениску?

– Знаю.

– А дядю Федю и тетю Нину?

Девочка нахмурилась, пнула ногой мелкий камешек на тротуаре.

– Тетя Нина плохая, она мою маму не любит.

– Почему не любит? – удивилась старуха.

– Она злая, она моей маме плохие слова говорила. Мама плакала, а я ее пожалела, и она перестала… Ничего, как-нибудь проживем, – закончила девочка взрослыми, не своими словами.

Старуха огорченно поджала губы. Она насторожилась, увидев, что к ним приближается женщина с тяжелой хозяйственной сумкой.

– Твоя мама идет?

– Да, моя мама.

Женщина коротко глянула на Таисью Макаровну и поздоровалась первой. Втроем они вошли в подъезд. Кабина лифта опустилась к ним, женщина пропустила вперед свою дочку и повернулась к старухе.

– Пожалуйста, проходите. Вам на какой?

– На восьмой. Я у сына живу, в пятьдесят четвертой квартире, недавно приехала.

– А, в пятьдесят четвертой… Федор Матвеевич ваш сын?

– Ну да, – подтвердила старуха. – Федор Васильевич.

– Ох, я забыла… извините.

Лифт вздрогнул, пошел вверх.

– Ну и как вам живется у сына? – спросила попутчица.

– Хорошо, – произнесла старуха привычное слово и торопливо добавила: – Вы заходите ко мне, я варенье клубничное привезла, дочке вашей понравится… Меня Таисья Макаровна звать, а можно просто так, баба Тася. Давайте уж познакомимся.

– Я Надежда, – улыбнулась ей женщина. – А дочку мою Ольгой зовут.

– Вот и ладно, – обрадовалась Таисья Макаровна. – Так вы приходите, у нас до самого вечера никого дома нет, я одна. Посидим просто так, по-соседски.

– Хорошо, – сказала женщина и запнулась. – Зайдем… как-нибудь.

Кабина лифта остановилась. Дверные створки загудели, раздвинулись.

– Ой, быстро как, – огорчилась старуха, – ничего не успеешь сказать… Ну, до свидания вам. Приходите!

– До свидания, баба Тася! – звонко крикнула девочка. Дверь кабины опять загудела, и старуха осталась одна на своем этаже.

– Да это Самойлова. У нас на заводе работает, – ответил в этот же вечер на вопрос матери Федор Васильевич. – Она одинокая, вечно ей не везет.

– Ну да, как же, не везет! – неожиданно громко сказала Нина Петровна. – Вон какую квартиру отхватила, мадонна! Стерва она и больше никто.

– Перестань, – поморщился Федор Васильевич, а старуха не вытерпела и впервые строго возразила невестке:

– За что же вы так человека ругаете? У нее дочка такая хорошая, Оленька.

Нина Петровна махнула рукой.

– От святого духа та дочка, – сказала она и скривилась презрительно. – Вы не представляете, какие сейчас бабы пошли. Ни стыда ни совести, честное слово. Нагуляют ребенка с любовником, а папашу никто в глаза не видал. Вот устроились! И еще им квартиры дают, проституткам.

– Нина! – упрекнул ее Федор Васильевич. – Ну не стыдно тебе?

– Мне стыдно? – возмутилась невестка. – Это тебе должно быть стыдно, что ты ее защищаешь! Вот еще дева Мария нашлась!

– Она живет и никому не мешает. Чего ты?

– Это кажется, что не мешает! Ничего себе… Да если все будут делать как она, что же получится? Ты считаешь, что это нормально?

– Во-первых, все так делать не будут, и ты это прекрасно сама понимаешь. И я не считаю, что это нормально. Человеку не повезло в личной жизни, так что же теперь, грязью его на каждом шагу поливать? Ты поставь-ка себя на ее место, прежде чем осуждать.

– Ну, спасибо… – медленно проговорила Нина Петровна. – Ты, значит, предлагаешь мне местами с ней поменяться? Очень хорошо… Просто замечательно.

– Да при чем тут! Подумай, что ты говоришь!

– Все ясно… Теперь мне все ясно.

Таисья Макаровна вышла из кухни, плотно закрыла дверь за собой и ушла в комнату к детям. Она преднамеренно выбрала минуту, когда взрослые остались одни, чтобы спросить о своей новой знакомой, – старуха догадывалась, что разговор получится нехороший.

Аленка сидела за столом и зубрила на завтра уроки, а Дениска смотрел кино по телевизору. Таисья Макаровна пожалела, что ему слышно здесь, как родители ругаются в кухне. Она подошла к внуку, склонилась над ним и шепнула на ухо:

– А что у тебя телевизор так тихо работает? Ты сделай погромче. И я тут с тобой посижу.

Выпал снег, в городе стало холодней и светлее. Но ненадолго, вскоре опять потеплело, белое вновь стало серым… Таисья Макаровна уже не смотрела, как прежде, подолгу в окно. Ей вспоминались цветы в палисаднике – астры, гладиолусы, георгины – она жалела их яркие краски, которые, наверное, уже потускнели под мокрым ветром или вовсе ушли под снег…