«За горы нас носило, за моря…» За горы нас носило, за моря, В пустыни и заоблачные дали, Мы крепкие настойки декабря Глинтвейном в наши души заливали. За то, что я живой, прости меня, Не следует считать меня умершим. В борьбе за каждый малый проблеск дня Мы жизнь ещё немножечко удержим. Сквозь мелкие прорехи бытия Смерть выглядит одной из привилегий. Доверчиво проста судьба моя: От альфы через дельту до омеги. «В картинной галерее, что в Лаврушинском…» В картинной галерее, что в Лаврушинском, Писательского дома под стеной, Встречают нас с досадным равнодушием И Репин, и Поленов, и Крамской. Но Врубеля полотна величавые — И Демон, и сиреневый развал — Хранят в своих мазках печать отчаянья, Поддался наважденью – и пропал. «Само собой не перемелется…» Само собой не перемелется, Что рождено помимо нас. Путем-дорогой поле стелется, Однако тьма, хоть вырви глаз. И, продвигаясь в жизни ощупью Вослед рецепторам души, Я размышляю: а не проще ли Не размышлять, а просто жить? «Не клевещи, злодей отъявленный…» Не клевещи, злодей отъявленный, Что мы без радости живем. Цветет черемуха и яблоня, И светит солнце за окном. И нам природою объявлено, Что скоро сможем перед сном Услышать соловья Алябьева, Не на ютубе, а живьем. «Тебя отрадно встретить снова…» Тебя отрадно встретить снова, Я друга сразу узнаю. Ты будешь мучеником слова, Я душу чувствую твою. А на меня надейся смело, Не сомневаюсь – разглядел. Я буду мучеником дела, И мы свершим немало дел. Но если рассуждать речисто, Нас ждет такой апофеоз. Мы будем оба люди свиста, И нас чуть что – так на мороз. «О, книг божественных страницы – лепестки…» О, книг божественных страницы – лепестки, О, чудо-песнь: Россия, Лета, Лорелея. Вы полюбились мне, рассудку вопреки, И я об этом никогда не пожалею. Ну а все люди по природе – что жуки, И каждый мнит себя потомком скарабея, С кем стать товарищем, кого принять в штыки, Нужна решимость разобраться, не робея. И пусть не умники кругом, не дураки, Не пышут злобой, не разносчики елея. Жизнь проживать свою – совсем не пустяки. То жаром вспыхивая, то огарком тлея. «Что костры инквизиции мерзкие…»
Что костры инквизиции мерзкие? Что костёр девы Жанны Д'Арк? Взвились ярче костры пионерские, Красно-пламенный детства угар. Помню, раз в одно утро туманное Речь несвязную молвила ты, Что мы просто смешные и пьяные, Запоздавшие в осень цветы. «Фиоритуры – это лесть…» Фиоритуры – это лесть, Вокала трепетного перлы. Из глуби вдоха к высям лезть, До муки слез щекочет нервы. Семь раз отмерь и трижды взвесь, Еще не факт, что будешь первым. Зато невежество и спесь С тобою встретятся, наверно. Какое счастье, что мы здесь, Светлы душой и не манерны. Живем и радуемся днесь, И все уйдем закономерно. «Мой вымышленный друг совсем не рад…» Мой вымышленный друг совсем не рад Сознанию, что он живет как раб. Свобода, по-французски liberte, Наверное, засветит нашим детям, Как в наши дни ворвалось фуэте, Рожденное еще когда Чекетти. А нам по жизни некогда весна Обманным эликсиром послужила, Как флаги революции, красна, Со звездами, что сгустком крови в жилах. «Из театра представления…» Из театра представления — В театр переживаний. Устав от ночи бдения, Заснул я на диване. Москва, назад столетие, Открыла мне кулисы. Таирова там встретил я, И Коонен Алису. Свое пристрастье вкусами Не упустив из виду, Я в переулке Брюсовом Райх встретил Зинаиду. «Твой сон не в руку», – скажете С лицом в надменной мине. Зато не надо в гаджете Мне их искать отныне. «В метро сегодня, окрыленные…» В метро сегодня, окрыленные, Все с красной ветки на зеленую, Да и с оранжевой на синюю Все молодые и красивые. И, словно свита триумфатора, Все скопом ввысь по эскалатору. И даже мне больные нервы День марта календарный первый Сумел всерьез разбередить. Всё потому, что бог Ярило, Со всей космическою силой, Явил языческую прыть. |
