− Почему только мне? – грубо продолжает он, а я от страха сжимаюсь в комочек. – Здесь полно раненых. Им тоже нужно делать перевязки и давать лекарства: не у всех есть родные поблизости.

− Если хочешь, я и им тоже буду помогать. Не думала, что это будет тебе неприятно.

− Мне приятно, − после долгой паузы отвечает Гейл, и его голос как будто теплеет, а на измученном лице появляется по-мальчишески самодовольная улыбка. – Просто обо мне чужие люди обычно не заботятся.

− А мне не привыкать, – заканчиваю я одними губами, собираясь уйти, но новый вопрос заставляет меня остаться.

– Пит тоже в тринадцатом?

– Пит ранен и очень плох, – чувствую, как мой голос вновь начинает дрожать. – Лежит в реанимации. Кажется, у него контузия и много ожогов. Когда на наш дистрикт сбросили бомбы, он помог многим, вытаскивал из-под обломков детей и нас с миссис Хоторн и ребятишками довел до Луговины.

– Неужели считал себя моим должником? – резко перебивает меня Гейл. – А теперь выходит, это я ему обязан! – молчу, не зная, что ответить, а он поднимает застывший взгляд к потолку, словно пытается разглядеть на нем невидимую муху.

– Я пойду, – медленно встаю, на что он даже не реагирует. – Предупрежу твою маму: она ведь не знает, что тебе стало лучше.

В нашу спальню я бегу, даже не страшась утреннего наказания за то, что разбудила своим конским топотом весь отсек. Щеки горят, правый бок тянет, а сердце колет тысячью иголок. Гейл очнулся. Очнулся….

– Миссис Хоторн, – я трясу за плечо свернувшуюся калачиком около спящей дочери женщину. – Миссис Хоторн!

– Что? Что случилось? – спросонья она мало что понимает.

– Гейл очнулся!

– Гейл очнулся? – измученное лицо матери того, кто еще вчера бы при смерти озаряется блеском летнего солнца. – Очнулся, – вновь произносит она, словно не верит моему голосу, и десятки так долго сдерживаемых слезинок начинают прощаться с глазами цвета только что выплавленной стали.

– Идите, – шепчу я. – Он Вас ждет. Я предупрежу Вика и Рори.

– Пози…

– Я посижу с ней, – кричу я ей уже у дверей спальни Вика и Рори. – Просыпайтесь, сони, – смеюсь я, включая свет. – Ваш брат пришел в себя!

Рори запутывается в одеяле, Вик падает с кровати и долго не может отыскать очки на тумбочке. Они убегают вслед за матерью босоногими и в пижамах. Мне становится легче. Я почти счастлива.

– Главное, что твой брат будет жить, – говорю я посапывающей во сне Пози. – Теперь у вас все будет хорошо. Очень скоро Гейл встанет на ноги и будет с той, кого любит. А я… Я ему никто. Насильно мил не будешь. Нужно постараться начать жить заново. Вспомнить все и все учесть, чтобы получить второй шанс. А пока я буду просто Мадж Андерси из Дистрикта-12. И все бы ничего, если не считать, что я одна в целом свете, без семьи, без друзей, без дома.

****

– И долго ты будешь прятаться от Гейла? – спрашивает меня миссис Хоторн спустя неделю после «ночного беганья слонов по коридорам», пока мы чистим огроменную гору картошки для обеденного супа.

– Я не прячусь, – мгновенно ощетиниваюсь от такой формулировки, но под взглядом внимательных серых глаз, которые сканируют меня, словно рентген, теряю весь свой пыл. – Миссис Хоторн, – выдерживаю долгую паузу, – война идет по стране, набирая обороты: почти все дистрикты присоединились к тринадцатому, большинство Победителей активно выступают против Капитолия, снимаясь в агитационных роликах. Победа близка, и не нужно быть семью пядями во лбу, чтобы понять: на этот раз Капитолий проиграет. Власть Сноу падет, а Китнисс и Питу больше не придется притворяться влюбленными, чтобы защитить свои семьи. Каждый из них заживет своей жизнью.

– Знаешь, Пит очнулся, ‒ говорит она, превращая мой монолог в пустоту.

– Правда? – удивляюсь я.

– Да. Мелларк рассказал мне за завтраком. Китнисс вчера разрешили навестить мужа. Говорят, что она даже пела ему. И вот…

– Как он себя чувствует?

– Пока не очень. Даже отца с трудом узнает, а про Голодные игры, дочь и жену вообще ничего не помнит.

– Ужасно, – расправляю спину, кладя нож на стол, пока хмурая никогда неулыбающаяся повариха отчитывает Сальную Сэй за то, что та положила слишком много мяса.

– А он спрашивал о тебе.

– Хорошо я навещу Пита вечером, – вытираю пот со лба длинным рукавом, изумляясь такому желанию своего одноклассника.

– Не Пит, а Гейл, – компаньонка ошарашивает меня еще больше. – Китнисс была у него только раз, и особенной радости моему сыну их встреча не доставила. Теперь она проводит все свое время, глядя на мужа через стекло.

– Просто ее мучает чувство вины, когда Питу станет лучше, все изменится.

– Значит, ты сидела около Гейла тоже из чувства вины?

– Нет. Не только, – вновь берусь за нож и продолжаю счищать шелуху. – Все очень сложно. Порою я и сама не могу разобраться с тем, что чувствую. – Миссис Хоторн отворачивается, оставшееся время мы готовим молча.

Я вздыхаю. Скоро будет еще хуже. Пока Гейл в госпитале, он не появляется в общем зале столовой. А дальше… Скоро он сядет за стол вместе со своей семьей, а мне придется есть одной. И все же так правильней. Он не мне обещал вернуться. С глаз долой – из сердца вон. Хотя… Когда я готовлю бульон для больных, скручиваю бинты или раздаю лекарства, то думаю о Гейле. Я не могу не думать о нем. Никто не знает, что я прихожу ночью, чтобы посмотреть на него, однако у меня нет на него прав, нет, и никогда не было.

– Миссис Хоторн? – я окликаю ее, но слышу только звенящую тишину. Даже не заметила, как осталась одна. Хнычу и поднимаю тяжелое ведро, наполненное водой и картошкой, но железная ручка подводит и обрывается. Огромные белые клубни и холодный поток мутной жидкости выливается мне под ноги. – Проклятье! – кричу я. – Проклятье!

– Тонкие запястья дочки мэра не предназначены для таскания тяжестей, – звучит около меня насмешливый голос. Я расправляю плечи и замечаю его: красивого и сильного. Болезненная бледность оставила его лицо, окровавленная повязка давно снята, а в любимых глазах так и пляшут затейливые огоньки. «Гейл. Гейл. Гейл», – выбивает мое сердце.

– Ручка отломилась, – выдавливаю я из себя.

– Давай помогу, – он быстро скидывает картофелины в ведро и несет все мое разбитое богатство к раковине, я тем временем затираю огромную лужу на полу.

– Хорошо, что никто не видел, а то бы мне не поздоровилось.

– Еще бы, – он улыбается. – Ты чуть было не испортила столько еды, – А вообще, – лицо вмиг становится серьезным, – Я пришел поблагодарить тебя за все, что ты сделала для меня.

– Не стоит, – отворачиваюсь.

– Зря ты прячешься на кухне, я не держу на тебя зла.

– Спасибо, – на глаза наворачиваются слезы.

– Я пришел попрощаться с тобой. Недели через две я уеду на штурм Капитолия, а там мало ли что.

– Не нужно, Гейл, – сама не замечая как, хватаю его за руку. – Зачем? Подумай о своей семье, Китнисс…

– Китнисс сказала, что у нас нет будущего, – он прикусывает губу, а у меня на душе холодеет. Вот и открылась причина его прихода. Все, как тогда. Китнисс вышла замуж, и он захотел заполнить пустоту в своем сердце встречами со мной. Не в этот раз. Возможно месяц назад, до открывшейся правды, до моих страшных слов, я бы обрадовалась. Но не теперь. Снова через это мне не пройти. Однажды я чуть было не сгорела в огне своей любви. В следующий раз чуть было уже может не быть.

– Китнисс может ошибаться, – отвечаю я бесцветным голосом. – Вы все решите потом после войны.

– Возможно, – он качает головой, но мало верит в свои слова.

– Возвращайся, Гейл. Даже не думай умирать!

– Постарайся простить меня когда-нибудь, ‒ он улыбается и по-дружески сжимает мою руку.

– Я простила, Гейл. Уже простила.

Через две недели постоянных занятий с одним умником из Дистрикта-3, Гейл уезжает. Китнисс плачет навзрыд. Не спит, не ест, не сводит глаз с Пита, появляющегося в общем зале, и все чаще бегает к главнокомандующему, чтобы узнать новости. Утром третьего дня я пересиливаю себя и иду к ней.