— А когда начнутся?

— Но они же не начались, — фыркнув, упрямо возражает Аир. — Что ты все заладила? Вас в Капитолии учат, что ли, такими назойливыми быть? — посмеивается он. — Сперва сопровождающая над ухом зудела, а теперь и ты…

— А что говорила тебе сопровождающая?

— «Будь серьезным, Аир Финкл! Квартальная Бойня — это тебе не игрушки, Аир Финкл!» — передразнивает он.

— А ты не привык, чтобы тебя допекали?

— Именно! Обычно это меня называют несносным.

Грация смеется:

— Что ж, сегодня несносной придется побыть мне, потому что я собираючь задать тебе еще немало вопросов. Готов?

— Да задавай, что уж там, — махнув рукой, отзывается Аир, и Грация принимается расспрашивать его о семье. Оказывается, у Финкла есть девушка, и она, по его собственным словам, «самая красивая и самая вредная девчонка в дистрикте». Сказав это, Аир даже показал на камеру язык — видимо, чтобы девушка увидела. Совершенно ребяческий жест, да Аир и сам ведет себя как четырнадцатилетний мальчишка. Он становится серьезным только тогда, когда делится воспоминаниями о своей младшей сестренке и говорит, что скучает по ней — но затем снова начинает кривляться, чтобы Роззи — так зовут девочку — не расстраивалась.

— Это так трогательно, — умиляется Грация. — Ты замечательный брат, Аир, и я желаю тебе удачи на арене!

Аир кивает. Его время подходит к концу, так что он уступает место рядом с ведущей девушке из Дистрикта-10 и возвращается к своему креслу, шепнув что-то Анемоне.

Терра Салливан присаживается на диван так, чтобы ее хорошо видели и Грация, и зрители в зале.

— Здравствуйте, — мягким, певучим голосом говорит она, коснувшись пальцами шеи, и когда аплодисменты стихают, Грация восклицает:

— Здравствуй, Терра! Наверное, ты уже заждалась своей очереди?

— Ну, думаю, мне пришлось ждать не дольше всех, — напряженно улыбается Терра, разглаживая подол платья. Оно, скроенное из полупрозрачной черной ткани и расшитое бежевыми, персиковыми и коралловыми пышными цветами, выгодно подчеркивает ее фигуру. Длинное, струящееся, у груди она сидит чуть свободно, а на талии стянуто широким черным пояском с крупной овальной пряжкой. Рукава у запястий перетягивают узкие резинки, ворот целомудренно прикрывает треть шеи — впрочем, декольте здесь было бы излишним: полупрозрачная ткань и без открывает достаточно.

— Конечно, за тобой еще пятеро трибутов… — быстро соглашается Грация. — Расскажи, каково это — сидеть там, в кресле, и ждать, когда назовут твое имя?

— Волнительно. Но куда спокойнее, чем стоять на Жатве и бояться быть выбранной.

— Так значит, ты боишься участвовать в Играх? А твоя девятка за показательное выступление говорит совершенно о другом…

— Девятка еще ничего не значит, хотя я очень рада, что получила ее. Думаю, я ее заслужила.

— Что же такого ты показала судьям?

— Ну, — усмехается Терра, — наверное, я их удивила. Хотя и сама до последнего момента не знала, что буду делать.

— Ох, и снова эти секреты!.. Хоть от кого-нибудь я добьюсь сведений о его сильных сторонах? — возмущается Грация. — Ну ладно. А как считаешь, Терра, ты хорошо подготовлена к арене?

Терра смотрит на нее, высоко подняв голову. У нее кошачий взгляд, отмечает про себя Лисса. Бархатный и хищный. И интересный профиль: красиво очерченные губы, нос с горбинкой, изогнутые брови… Есть в этом что-то античное, манящее, приковывающее взор.

Терра небрежным жестом заводит руку назад — поправить прическу, напоминающую несколько раз вывернутую саму через себя косу, — и отвечает:

— Более или менее хорошо. У меня много старших братьев, и все они с самого детства учили меня вещам, которые могут пригодиться не только в повседневной жизни, но и на арене. Так что кое-какие навыки у меня есть: развести костер, соорудить шалаш, поставить силки, даже защититься от диких зверей — все это я смогу. Но это еще не залог победы, так что загадывать я не хочу.

Лисса усмехается: о том, что братья научили ее превосходно стрелять, Терра благоразумно умолчала. Что ж, верное решение: глупо еще до начала Игр открывать все карты.

— Что ж, совсем скоро мы сами все увидим. Я думаю, у такой сильной и волевой девушки все получится! — заверяет Грация, чем вызывает у Терры нервный смешок:

— Знала бы ты, как я боюсь арены, ни за что бы так не сказала.

— Я говорю то, что вижу! И все присутствующие меня поддержат, правда ведь? — И зал оглашают аплодисменты. Когда они стихают, Грация успевает задать Терре еще несколько вопросов о том, чего она боится на арене больше всего и чего ждет в случае победы. Девушка отвечает, что хочет лишь одного: вернуться к мирной жизни в Дистрикте-10 с матерью, братьями и своим молодым человеком. На этом время ее подходит к концу, и на середину сцены выходит Маркус Хейстед. Лицо у него раскраснелось, и он рукой оттягивает ворот свободного черного пуловера, словно ему нечем дышать.

— Очень у вас тут душно, — поясняет он, усаживаясь рядом с Грацией. — Жарко, с ума сойти можно.

— Быть может, воды, Маркус? — предлагает ведущая. Маркус кивает, и пару мгновений спустя из раскрывающегося подлокотника выезжает хрустальный графин и пара стаканов. Хейстед услужливо предлагает Грации налить воды, но та отказывается. Дождавшись, пока Маркус сделает пару глотков и благодарно кивнет, она продолжает беседу: — Должна сказать, ты выглядишь внушительно! Эти мускулы… Можно я потрогаю?

Маркус смеется и напрягает бицепс, и Грация заверяет:

— Как сталь!

— Скажешь тоже, — отмахивается Маркус. Голос у него громкий, но взволнованный, и произнося некоторые слова, Хейстед запинается, но в целом держится приветливо, что очень радует Лиссу: от главы миротворцев она слышала, будто юноша настроен против Капитолия. Что ж, настроен он может быть как угодно, но Маркус неглуп и прекрасно понимает: от впечатления, которое он произведет на публику во время интервью, во многом зависит его дальнейшая судьба. Лучше уж вести себя дружелюбно, и сейчас, когда ему еще ничего не угрожает, Маркус даже не кажется опасным: вполне обаятельный юноша с добродушной улыбкой. И Лисса рада, что его не нарядили в классический костюм: в нем Хейстед смотрелся бы тучным, неуклюжим и постаревшим на десяток лет.

— Итак, Маркус… — Грация плавно переходит от пустой болтовни к интересующим ее вопросам. — Расскажи нам, как ты живешь в Дистрикте-10, чем занимаешься?

— Не уверен, что мое занятие придется по душе жителям столицы: я работаю на скотобойне.

— Убиваешь животных?

— Ну да, причем занимаюсь этим уже довольно давно.

— А почему ты выбрал такую… непростую профессию?

— Да я, в общем-то, и не выбирал. Нужны были деньги, и я рад был любой подработке, но пастухов и доярок в дистрикте навалом, никто меня не брал… А на скотобойне всегда требуются люди, ты правильно заметила, работенка там не из легких… Так что меня не выставили вон даже тогда, когда выяснилось, что мне всего четырнадцать.

— Ты обманывал начальство? — ахает Грация.

— Ну, я просто приврал насчет своего возраста — выглядел-то старше, — напряженно смеется Маркус.

— Ну хорошо, а скажи, тяжело убивать животных, шкуры с них сдирать?..

— Поначалу — да, в моральном плане очень тяжело. Со временем привыкаешь.

— Значит ли это, что на арене тебе будет проще убить другого трибута?..

— Навряд ли. Трибуты все же не скот… Хотя когда меня выбрали для участия в Квартальной Бойне, я надеялся примерно на то, о чем ты говоришь. А оказавшись здесь, понял, что это не так просто: представить вместо человека свинью. Но это мои предположения сейчас, а что будет на арене — никто не знает. Одно могу сказать наверняка: умирать мне не хочется, а значит, я буду бороться.

— С твоей девяткой за показательное выступление это не должно составить труда — у тебя превосходный балл!

— Так-то оно так, но никаких гарантий это не дает. Каждый второй из нас получил девятку, и я не первый, кому ты обещаешь легкую победу.