— Вы же, значит, выбрали учить капитолийский? — попытался поддеть варварку Хевенсби, — не слишком ли было легко?
— Порой мне кажется, что это сложнее, чем победить в ваших Играх…
— У вас есть неплохая возможность, госпожа посол, — ехидно продолжил Плутарх, — может послать Вас на Квартальную бойню вместо кого-то из Победителей… Поможете нам?
— Ценю ваше чувство юмора… — и, увидев, что он ненадолго замешкался с репликой, Труде продолжила, — зачем вам это, я же их всех убью… Зрителям не понравится.
— Моя очередь оценить ваш юмор, — возразил Плутарх, — Вот, прямо-таки всех? И его тоже убили бы? — кивнул он подбородком в сторону сидящего на первом сиденье Бьорна.
— И его тоже, — бесстрастно ответила Труде, — он разве особенный?
— Ммм, понятно, — немного отступил распорядитель, — между вами ничего нет, а будь это ваш…
— Тогда тем более, Эйрик! Да, слово “Плутарх” ведь значит «хозяин богатства», то есть «Эйрик», ибо я хочу все назвать по его имени… — заполнив этим рассуждением возможную паузу, она вернулась к теме, — если бы мы любили друг друга и оказались бы на месте ваших «несчастных влюблённых» прошедших игр, мы для начала бы перебили всех врагов, а потом… — мы бросили бы жребий. И один из нас выполнил бы волю Водана помочь другому покинуть Срединный Мир…
— И это не страшно? — удивился Хэвенсби.
— Страшно?! Разве страшно летать под звёздным небом среди сестёр-валькирий? И когда через какое-то время пришёл бы час моего Зигфрида, я сама прилетела бы за ним верной Брунхильдой и отнесла бы в небесный дворец Доннара, навстречу вечному веселью и вечной славе… Слово «трибут» переводится как «жертва» — по-нашему «opfer». Ваши трибуты, какими бы ни были они профи, живут, как жертвы, и умирают, как жертвы. Даже победив, они не становятся победителями, потому что мечтают не победить, а всего лишь выжить.
Наступил тот момент, когда страшно стало уже Плутарху. «Интересно, есть ли в словах девицы правда, или она напропалую лжёт? А если нет? А если у них там несколько тысяч таких воинов, грезящих о небесных дворцах и не боящихся смерти…? Как бы нам не пришлось тяжко…»
— И много вас таких, кто освоил наш язык в качестве Авантюры? — он резко сменил тему.
— Много, Эйрик! — улыбнулась Труде, — Если со мной здесь что-то случится, будет кому заменить… — переводчица вдруг поняла, как легко и непринуждённо у неё стало получаться враньё, что было бы немыслимым дома. Конечно, Бонни уже начала сносно говорить по-валльхалльски, но полноценной заменой пока не стала… Но что было делать, если правдивый ответ мог определённо повредить ей и всем ее друзьям. А Хэвенсби уже поинтересовался Авантюрой Бьорна.
— Он выучил двадцать тысяч зонгов и развил свою память настолько, что с лёгкостью запоминает любой разговор. Даже на чужом для него языке.
— Пересмешник, — весомо констатировал распорядитель.
— Майстерзингер, — без тени смущения поправила его Труде.
— А что такое обет? — бросился он на новую тему.
— Его мы приносим в четырнадцать. В Мидсоммар… (1) На семь лет.
— И?
— Я не могу открыть вам мой Обет, Эйрик! Обет — это тайна, которая становится явной для всех, когда они видят человека и замечают, как он меняется…
— Мы, однако, приехали, — уведомил распорядитель Труде и Бьорна. Кстати, хотел вас обоих предупредить, не говорите на своём языке в присутствии гостей, как вы это делали при мне… Всё-таки, ваша миссия считается тайной, афишировать её было бы безрассудством…
Комментарий к 2. Каждому миру - своя игра…
1. Мидсоммар - день летнего солнцестояния. Зеркальная противоположность Йоля.
========== 3. Песня шута ==========
Без главной звёздной пары сложно себе представить мир «осени Панема»… Пожалуй, настало время, чтобы она явила себя…
***
В этот вечер Труде впервые пришло в голову, что она ошиблась с выбором Обета. Ещё ей очень захотелось извиниться перед Твилл, которую она изрядно помучила. Не найдя по возвращении в келью после их первой встречи своих шерстяных лаптей, та почему-то решила, что унизится, если напомнит о них вечно босой «менторше» (так они с Бонни промеж себя прозвали переводчицу). Труде к тому времени успела понять, что для Твилл это вовсе никакой не Обет (разве могут быть обеты в лишенном силы духа Панеме!), а плод мимолётной причуды, помноженной на непокорность перед непрошеной «хозяйкой», но попытки сломать её сопротивление и не думала прекратить. Воспоминание о том дне, когда она заставила учительницу почти три четверти часа ходить вместе с ней босиком по занесенным снегом развалинам Мачу-Пикчу, сегодня вызывало в ней только стыд и ненависть к самой себе. Гордая Твилл моментально озябла (беглянке из теплого дистрикта не помогал согреться толстый плащ с капюшоном из шерсти ламы, который отдала ей Труде, сама остававшаяся в неизменной конопляной жилетке), рыхлый снег до того нестерпимо обжигал ей ноги, что в глазах скоро стало совсем темно от боли — она всем телом тряслась от холода, но продолжала говорить срывающимся голосом только об оттенках белого и названиях гор и камней в языке Панема, не позволив себе даже намека на просьбу о пощаде…
…«Надо было мне учиться носить башмаки из кованой стали», — думала переводчица, тогда утро в модных капитолийских туфельках не оставило бы тех кровавых мозолей, от которых вечером не спасали и балетки, над которыми так потешался Плутарх. Поприветствовав Теренцию, встречавшую гостей в фойе, она поспешила занять кресло в салоне первого этажа, которое нашла удобным и для натруженных ног, и для наблюдения за гостями. Плутарх покинул подопечных, отправившись искать своих приятелей и деловых партнёров, а Бьорн разрывался между желанием обежать весь особняк и страхом остаться в одиночестве, потому кружил по салону, звеня бубенцами и не выпуская «королеву» из вида.
В светской жизни столицы всё было как на хорошо знакомых ей картинках с экрана. Вычурные одеяния, невообразимые парики фантастических расцветок, разрисованные татуировками тела. Вот человек-крокодил с зеленой кожей и волочащимся по полу хвостом… Вот дама в белоснежном платье с господином во фраке и цилиндре. Вот оживший мертвец в полуистлевшем саване, идущий под руку со Смертью… Вот рыбак, завёрнутый в сеть, смеющийся в компании бойких золотых рыбок в расшитых бриллиантами купальниках. Вот сожженная на костре ведьма, от обгорелой рубашки которой пахнет серой. Все они разные, и все — одинаковые, словно все принесли Обет подчеркнуть внешнее отличие друг от друга, на которое, и это было отчетливо видно, никто на самом деле не обращал внимания.
В какой-то момент взгляд Труде упал на ведущую в бельэтаж лестницу. Как можно ходить на таких колодках, подумалось ей, увидевшей перед собой десятки ног обутых то в сандалии на высоченных платформах, то в туфли на невообразимо изогнутых каблуках, то, несмотря на тёплый вечер, в массивные закрытые шнурованные сапоги. Цвет, фасон, отделка — всё соответствовало страсти казаться оригинальными. И тут она заметила то, что впервые по-настоящему её обрадовало: некоторые из гостей, вот та яркая особа, наряженная дриадой, или изображавший Вакха толстяк, и кое-кто ещё явились на раут босыми. Решение пришло моментально: сбросив балетки и прикоснувшись ногами к гладкому, покрытому блестящим лаком паркету девушка из Валльхалла почувствовала истинное блаженство. Семилетний её Обет, редкий среди соплеменников, но очень уважаемый ими из-за суровости, завершился больше трёх лет тому назад, но, как часто бывало у них с Обетами, породил стойкую привычку, весь сегодняшний день доставлявшую одни неудобства. Теперь, пожалуй, можно будет, думала она, и пройтись по этажам и залам, посмотреть на публику и порадовать Бьорна…
Вокруг стоял такой шум, что следовать заветам Плутарха валльхалльцы передумали почти сразу. Откуда-то неслась громкая музыка, накрывавшая собой гул десятков голосов, скрежет вилок и ножей о тарелки, звон ударов стекла о стекло и прочие звуки, издаваемые пирующей толпой: гости, разбившиеся на маленькие группки были вынуждены кричать друг другу, чтобы услышать хоть что-то, но всё равно ничего не слышали. Бьорн то и дело требовал от Труде пересказать их речи, но она была бессильна… Прежняя её уверенность в знании языка была на грани полного исчезновения. Одни бессвязные обрывки, из которых не всегда складывались даже отдельные слова, не то что фразы. Пару раз она пыталась пристроиться к какой-нибудь группке, чтобы вслушаться в разговор, отчего разочарование только росло. Если и получалось уловить смысл беседы, то в самых общих чертах: здесь обсуждают эффекты, которые производит тот или иной краситель для волос, там вспоминают про свои путешествия, в другом месте делают прогнозы на какие-то состязания, еще где-то говорят о каких-то фамилиях, не то людей богатых, не то влиятельных, видимо, претендентов на высокие должности и наследников крупных состояний. «А вдруг Бьорн решит, что я негодная переводчица, что я обманула советников, провалила Авантюру и поднимет скандал?.. Я стану подначальной…» И когда он в очередной раз взял её за локоть, чтобы обратить на себя внимание, Труде уже начала было паниковать, но услышала довольно неожиданные слова поддержки:
