— Вы же не оставите, дорогая Труде, нашего медвежонка одного в этой дикой пустыне на съедение страшной охотнице с убийственным луком… Переведите Агарии, что вы согласны.
Как только поручение советника было выполнено, вице-премьер улыбнулась всё той же улыбкой (надо будет потренироваться так вытягивать губы перед зеркалом, подумалось в этот миг Труде), и впервые с начала встречи обратилась непосредственно к девушке, будто решила для себя, что в этой паре с Бьорном держит её за главную:
— Через пару часов за вами заедет человек по имени Плутарх. Он будет сопровождать вас сегодня до вашего возвращения в резиденцию. На втором этаже особняка направо от главной лестницы найдёте гардеробную. Всё её содержимое в вашем распоряжении. Вам не нужна помощь для разгрузки багажа?
Получив от Свантессона отрицательный ответ, она попросила пожелать всей компании от её имени доброго вечера и покойной ночи, и удалилась вместе с кортежем.
— Идите выбирать наряд, фройляйн Эйнардоттер, мы разгрузим багаж без вас, — советник отпустил переводчицу, после чего повернулся к остолбеневшему от его распоряжений Улофу, — надеюсь, ты понимаешь, что нас сюда послали не только за тем, чтобы спасать задницу Сноу… Нам надо искать контакт с теми, кто хочет его скинуть, и если все, что наша премудрая Труде выведала про птичку, не ложь, то она приведет нас…
— Ее замучают в застенках Капитолия…
— Кого? Труде? Не смеши меня, Улоф. Она такой же посол, как и мы с тобой, — пожал плечами советник.
— Тьфу, Серен, почему Труде? Сойку!
— Пусть это будут ее проблемы… дай мне сюда лучше вон тот ящик.
Комментарий к 1. Улыбка ласковой судьбы
1. Надеюсь, все знают, что имя “Бьорн” значит “медведь”, но если кто не знает…
========== 2. Каждому миру - своя игра… ==========
Плутарх Хэвенсби испытал целую гамму смешанных чувств, получив поручение слегка «пощупать» приезжих. Оно настолько вписывалось в его идущие в неведомую даже для него самого даль планы, что осторожный распорядитель начал накручивать себя, подозревая подвох со стороны кого-то из ищеек Сноу. За их встречей непременно будет организована слежка, и не скомпрометировать себя будет очень непросто, тем более, что ничего определенного о гостях и том, что от них ждать, Плутарх не имел понятия. По дороге он пересмотрел кадры их встречи с Агарией, но ясности они не добавили. Радовало только то, что на раут к Теренции валльхалльцы решили не заваливаться всей компанией, а отправили двух своих «трибутов». Именно так не без злорадства он окрестил секретаря и переводчицу. «Интересно, как бы они выглядели на арене…», — вертелось у него в голове. Насколько мысль была дурацкой, Хэвенсби отлично понимал, и всеми силами старался ее прогнать, чтобы думать о чем-то более насущном, но так и не смог справиться с собой до того момента, как машина затормозила у ворот резиденции.
По всей видимости, новые ее обитатели уже организовали наблюдение и поджидали Плутарха — тому не пришлось пользоваться звонком, ворота раскрылись, лишь только распорядитель вышел из машины. Увидев на пороге Труде и Бьорна, он отметил, что, пожалуй, слегка их недооценил. Ну, конечно, очень слегка, самую-самую малость. Переводчица выбрала себе длинное темно-синее закрытое платье с заметным серебряным отливом, дополненное палантином из прозрачной серебристой же ткани. Излишне было бы сказать о неизменной белой розе, украшавшей прическу. О пристрастии девушки кое-кто в Капитолии уже знал и даже успел послать в посольский особняк целую охапку этих цветов. Впрочем, Труде позаботилась о том, чтобы доставить из дома маленький кустик, с которого она и взяла один из бутонов, не прикоснувшись к подарку. Только в одном, подумалось Хевенсби, гостья явно дала маху, надев какие-то бессмысленные мягкие балетки, никак не вязавшиеся с изысканным платьем. Её спутник, насколько мог понять Плутарх, облачен был только в то, что привёз с собой: короткая кургузая курточка и обтягивающие ноги штаны в крупную оранжево-салатную клетку. На голове шапка с расходящимися в стороны концами, на ногах — ботинки с острыми носами, настолько длинными, что они были привязаны к коленям. Колокольцы на шапке и ботинках издавали бряцание при каждом шаге Бьорна… «Королева и её шут», — обрадовался своей догадливости распорядитель. «Что ж, для начала неплохо…»
Обменявшись с Плутархом дежурными приветствиями, все погрузились в машину, и устроившийся рядом с девушкой на заднем сиденье Хэвенсби решил использовать момент, чтобы задать ей вопрос о ее розе. Знает ли она о том, что значит этот цветок здесь в Панеме, и хочет ли она кому-то что-то им сказать…
— Ваш президент любит белые розы, и я их люблю… — подчеркнуто просто ответила Труде, и поспешила поменять тему, — Тогда и вы мне, может быть, поведаете, что здесь в Панеме значит вот это? — она достала спрятанный на груди кулон и протянула его Плутарху, нарочно скопировав его интонацию, когда произносила «здесь в Панеме». Переводчица вспоминала потрясение Твилл, но распорядитель был далеко не столь простодушен и непосредствен, как учительница из дистрикта, и легко подавил в себе волнение:
— Ничего особенного не означает… А у вас? — перебросил он мяч на сторону Труде.
— Это куккулус, единственная птица на земле, которая умеет называть свое имя… Когда в новом году впервые звучит его голос, владыка Доннар начинает играть своим небесным молотом и крушит зимний лед. Символ весны и доброй надежды, — и она попыталась, как ей показалось, удачно, изобразить улыбку Агарии, потому осталась очень довольна собой.
Плутарх ответил смешком. Улыбка получилась далеко не столь удачной, как мнилось переводчице. «Она ещё не провела и дня в Панеме, а хочет выглядеть знатной дамой… Впрочем, что я от нее хочу? Она же дочка какого-нибудь ихнего Джона Сноу… Уломала папеньку организовать ей каникулы в Капитолии. Теперь напялила балетки и потащилась блистать. Вспоминать сегодняшний вечер будет, пока склероз её не прихватит… Куккулус. Ой-ой… Символ надежды, однако… Надо будет использовать». Претенциозная варварка совсем упала в его глазах, и распорядитель решил попробовать вывести Труде из равновесия, надавив на её тщеславие:
— Вы превосходно освоили наш язык, — похвала была явным преувеличением, хотя с момента встречи с Твилл девушка из Валльхалла и продвинулась далеко вперед. В словесницу она буквально впилась, работала с ней часами, но избавиться от акцента, конечно, не могла.
— Это была моя Авантюра, — с заметным удовлетворением ответствовала Труде.
— Авантюра? — Хевенсби с трудом скрывал радость. «Попалась, кукушечка!» — Авантюра… Что это? — в его удивлённой интонации была, разумеется фальшь, но он надеялся, что варварка уже ничего не заметит и начнет откровенничать…
— Авантюра — одна из двух опор, на которых стоит наш Валльхалл: Авантюра и Обет, как говорили когда-то «квест» и «челлендж», questio и votum, как вы могли бы сказать в Капитолии, если бы только могли… — с гордостью произнесла переводчица. — В самый короткий день года, в Йоль, каждый из нас, кому исполнилось с прошлого Йоля семнадцать лет, выбирает свою Авантюру. Это примерно в возрасте вашей Жатвы, — последние слова были сказаны с явным пренебрежением в адрес обычая, дикость которого Труде посчитала нужным поставить на вид собеседнику.
— Интересно… — процедил Плутарх, — и что выбирают?
— Большинство выбирает что-нибудь типа прыгнуть со скалы в море, подняться без снаряжения на Аконкагуа, пройтись по канату над Игуасу, переплыть озеро Титикака в холодный зимний день, пересечь без воды пустыню Атакама… На подготовку и исполнение Авантюры дается пять лет.
— И что же, никто во время этого не умирает? — наигранно удивился распорядитель.
— Многие умирают… — не оценив его иронии молвила переводчица, — А некоторые бросают вызов, желая смертельной схватки, готовятся к ней, поджидая противника. Наш охранник Ялмар Биргирссон по прозвищу Большой Топор зарубил пятнадцать человек. В тот год было особенно много участников битвы. Потом его назвали Годом Великой Резни.
