— Ладно-ладно, давай смотреть, что там у них…

***

— Одного я так и не могу понять, зачем тебе это нужно? — в голосе Сноу чувствовалось лёгкое раздражение, как будто эта тема уже неоднократно успела прозвучать за кадром, изрядно поднадоев президенту.

— Неужто ты боишься меня потерять, Кориолан? — Труде говорила с насмешкой и вызовом, нисколько не стесняясь ни собеседника, ни обстоятельств их разговора, — даже если бы мне предстояло биться, я же лучше их всех!

— Диадема говорила также, как ты.

— А-а, — чуть-чуть протянула свой ответ девушка, — та изящная красавица, смерть которой ты не можешь простить Эвердин, и потому хочешь прикончить её заодно с доброй половиной живых победителей.

— Как будто ты можешь простить смерть любимого человека?

— Ну, если это смерть в бою, если этот бой был честным, если любимый человек сам, устроив свару, бездумно бросился на вражеский меч… тогда почему бы и нет, не вижу никаких причин множить мировое зло моей местью. Да и, в конце концов, если ты по-настоящему любил Диадему, какое тебе дело до меня?

— Я любил её… а ты не просто похожа на неё, Фиделия, ты лучше! — торопливо ответил седой господин, — ты…

— Дальше можешь молчать, я сама это знаю, — остановила его Труде, — я лучше, и потому за меня не надо переживать… Кориолан…

— Но ради чего? — Сноу уже не раздражался, напротив, в его интонации, пожалуй, слышалось что-то похожее на тоску.

— Ради тебя конечно! — отрезала собеседница, очевидно огорошив президента Панема. Зрители этой сцены отлично видели, как он замер с полуоткрытым ртом, и предательская красноватая слюнка капнула из его дрогнувших губ на белоснежный сюртук где-то в районе третьей пуговицы сверху.

— Ради меня?

— Если честно, ради нас обоих, Кориолан!

— Не понимаю тебя, прости Фиделия…

— Как не понять! Да как не понять, что я плевать хотела на эти чёртовы интервью для Плутарха! — начала закипать Труде, — ха… он хочет «слова победителя, не остывшего от финальной схватки». Да я сама в финальной схватке прирежу под камеры последних оставшихся живых! Кто бы это ни был, старушка Мэггз, смазливый Мелларк или урод Рубака… Я сама стану победителем.

— Игры — это развлечения неудачников. Их предки были господами наших предков, они унижали наших предков, они издевались над нашими предками, они убивали детей наших предков. Потом они плевали нашим предкам в лицо и отгораживались от них стенами. Но когда-то однажды они сделали неверную ставку и всё поменялось местами. Теперь их дети и их так называемые победители платят по старым долгам. Но я в пятый, в десятый раз готов спросить тебя, зачем тебе лезть в драки между нашими рабами и, наконец, при чём тут я?

— При всём, Кориолан!

— Слушай, Фиделия, ты можешь, наконец, перестать говорить загадками!

— Запросто! Скажи, ты знаешь, какими словами в моей стране провожают Искателей перед началом Авантюры? Это типа ваших: «Пусть удача всегда будет…», — не дожидаясь, пока Сноу в очередной раз признается в своём очевидном неведении, Труде продолжила, — «Удиви весь мир, и весь мир будет принадлежать тебе!». Когда я стану Победителем, я удивлю их так, что буду штатгальтером Валльхалла, и вся планета, Кориолан, падёт к нашим ногам. Валльхалльские авианосцы похоронят своими залпами подземных сидельцев Тринадцатого, а потом мы покончим с Филиппом и его бесами, и будем править миром — только ты и я.

— И ты сможешь удержать в повиновении своих диких сородичей?

— Слава небесам, ты уже начинаешь интересоваться деталями, — обрадовалась девушка, — и это просто прекрасно! Да сородичам обрыдла эта поганая дерьмократия, этот угрюмый водолаз Харальдссон, убогий писака Торвальдссон, этот Бьорн с его унылыми песнями. Человек по-настоящему доблестный и храбрый, как Ялмар, при этой хвалёной демократии не поднимется выше охранника, и все от этого давно стонут. Они истосковались по истинному величию и подлинной справедливости, и мы с тобой сможем им в этом помочь. Ты, поверивший Хольгару и его послам, поверивший их пустым обещаниям, не веришь мне, твоей Фиделии?

***

— Приостанови, Рената! Что скажешь на это? Похоже на формирование новой коалиции на Пангее? — казалось, Драже был на самом деле обеспокоен услышанным разговором.

— По мне это похоже на сватовство Альвиса (1), — ответила напарнику пани Рихтарж, — я не склонна придавать этой сцене большого значения — девчонка хочет окрутить белого кролика ради какой-то мелкой выгоды…

— Как знаешь, давай смотреть дальше.

***

— Я старый человек, Фиделия, и я очень болен. Было бы неправдой обещать тебе долгие годы счастливого совместного правления. Лучшая медицина бессильна перед ходом времени…

— Я знаю средство! — почти оборвала его Труде.

Едва произнеся свои слова, она как была босиком спрыгнула с дивана, продефилировала перед Сноу и подошла к окну. Девушка встала на левую ногу, опершись руками на подоконник и подняв голову вверх. Она зацепила подогнутыми пальцами правой ноги за лежащий на полу ковёр и выставила подошву голой ступни на обозрение своему ухажёру. За проведённый в Капитолии месяц Труде уже успела понять нехитрую истину: на фоне всеобщей вычурности и извращённых изысков лучшими средствами обольщения стали простота и непосредственность. И не только понять, но и пользоваться. «Ну давай же пялься, похотливый пень, недолго тебе осталось», — радовалась она своей власти над Сноу, которую только что ощутила со всей силой.

— Что там, Фиделия? — недоумённо произнёс президент.

— Луна, мой дорогой! — таинственно вымолвила переводчица.

— Луна, и что? — Сноу продолжал в прежнем духе.

— Ты не знаешь этой части истории о всемирной катастрофе? — она изобразила удивление, повернув голову вполоборота к собеседнику. — Когда она случилась, сколько-то человек находилось там… Они все должны были погибнуть, но они выжили, Кориолан, победив саму смерть. Это уже не люди, это боги!

***

— Да ты просто богиня, Рената, — усмехнулся Драже.

— Трудно ли тебе быть богом, пан Николич, — не осталась в долгу панночка.

— Однако, если Синиша услышит эти речи…

— Будем надеяться, что не услышит, будет занят чем-нибудь другим. Так или иначе, до реализации проекта «Ковчег» пройдёт ещё как минимум два с половиной года, а за то время…

— Что там дальше, моя богиня?

***

— Когда вся земля будет в наших руках, мы отправимся на Луну, я правильно тебя понял?

— Да, Кориолан, за бессмертием!

— И ты считаешь, что эти лунные жители поделятся с нами их секретом?

— Мы уговорим их! Или заставим с собой считаться! Подумаем об этом после, в своё время. Пока же — Арена, Победа, Валльхалл.

— Арена, Победа, Валльхалл… — безвольно повторил Сноу. Жить вечно. Или, по крайней мере, очень-очень долго. Походило на сказку, на ложь, но как страстно, как безумно этого хотелось. А вдруг варварка права, на Луне ведь действительно была когда-то база, и там были не самые глупые из тогдашнего человечества… Почему бы не попробовать, в конце концов, — иди, Фиделия, я буду болеть за тебя…

— У меня есть к тебе просьба, Кориолан.

— Просьба?

— Я не хочу убивать Цецелию Санчеш. И не хочу позволить это сделать никому. Цецелия должна жить. После начала Игры я выведу её через аварийный выход и отдам в руки Биргирссону, который тут же переправит её в Хауптштадт. Пушка выстрелит и портрет будет показан, и никто ни о чём не узнает. Ялмар подбросит на арену чьё-то мёртвое тело, и его заберёт планолёт под видом Цецелии. Исполнение этой просьбы будет залогом нашего договора…

***

— Останови, Рената. Ты, конечно, считаешь меня любителем интимных сцен, но…

— Сделано. Разве я не права?

— В чём? — недовольно воскликнул Драже.

— Успокойся. Я не о том, о чём ты подумал, — уколола его Рената, — Разве я не права, что весь этот спектакль она сыграла ради…

— Многодетной матери?

— Именно, пан Николич, именно… И пусть Синиша не впадает в истерику раньше времени.