Хотя Гермиона и не спешила, проводя и проводя щеткой по длинным прядям, с каждым ее движением волосы Малфоя приобретали все более ухоженный вид. Сейчас они уже поблескивали, мягко ниспадая ему на плечи, почти так же, как и тогда, много лет назад, когда она впервые увидела этого волшебника в магазинчике «Флориш и Блоттс». Даже Азкабан не смог лишить Люциуса Малфоя его великолепной и знаменитой шевелюры.

Она понимала, что можно уже и остановиться, но почему-то не могла. Ощутив желание сделать это много недель назад, теперь Гермиона по-настоящему упивалась таким простым, казалось бы, и незамысловатым процессом настолько, что потеряла счет времени.

А начав снова напевать прежнюю мелодию, услышала негромкий вопрос Люциуса.

— Что это такое ты мурлыкаешь?

— Она не из волшебного мира.

— Это я уже понял.

— Мне перестать?

— Нет. Мне нравится. Просто скажи, что это за песня.

— Да просто старая народная песня, которую рыбак у себя в лачуге поет своему сыну. Маглы обычно поют ее деткам… и моя мама тоже часто пела ее, когда купала меня. Иногда к ней присоединялся и папа, и они пели вдвоем. У него замечательный бас. Я всегда любила слушать его.

— Напой слова и мне.

Гермиона смущенно засмеялась.

— Ну… Давай же, — продолжал настаивать Люциус.

Она ощутила вдруг, что стесняется гораздо сильнее, чем когда обнажалась перед ним в Азкабане, но слегка откашлялась и неловко начала:

— Танцуй для своего папочки, мой паренек

Танцуй для своего папочки, мой маленький мальчуган,

Подрастешь, и тоже будешь ловить рыбу,

Будешь привозить в своей лодке улов,

Будешь запекать на сковородке пикшу и треску на ужин,

А пока ты еще маленький мальчик,

Так что станцуй своему папочке, мой паренек.

Пока ты еще ребенок, ты должен петь и играть,

Бродить вдоль берега и бросать в воду камушки,

Строить замки на песке и смотреть, как прилив разрушает их.

Танцуй же для своего отца, мой малыш.

Ну… И так вся песня. Она очень простая и незатейливая.

Люциус ничего не ответил, потому что боялся, что его подведет голос. Сегодня он впервые за долгие годы услышал чье-то пение. И ощущения от этого оказались почти такими же сильными, как и от их с Гермионой прикосновений друг к другу, такими же сильными, как от запахов, от вида окружающей красоты. Эти ощущения словно пробуждали его от какого-то сна, заставляя жить заново и заставляя хотеть жить заново. И Люциусу было ужасно страшно потерять это чувство желания жизни.

— Почему ты не продолжаешь?

Гермиона тихонько засмеялась.

— А надо?

— Да.

Она начала песню сначала и больше не останавливалась, пока не добралась до последних строчек:

— Танцуй для своего папочки, мой маленький паренек,

Танцуй для папы, мой малыш.

Когда ты вырастешь и станешь сам отцом,

Будешь петь эту песню своему сыну

И вспоминать, как я пел ее для тебя.

Танцуй же для своего папочки, мой мальчуган.

Малфой бросил взгляд на колдографию, стоящую на столе: на ней был изображен Драко. Его сын, которого он не видел и не мог обнять больше трех лет. И Люциус вдруг ясно и остро осознал, как же хочет встретиться со своим мальчиком. Как скучает по нему. Как ждет его. Но сейчас… именно в этот миг сам он ощущал себя не столько отцом, сколько ребенком. Ребенком в руках невероятно прекрасной женщины, которая постепенно, шаг за шагом щедро дарила ему этот чудесный мир заново.

Казалось странным, но в эти минуты он больше не испытывал ни стыда, ни сожалений, думая о своем прошлом. Азкабан, служение Волдеморту, унижения и ужасный животный страх — все будто отодвинулось куда-то далеко. Будто все эмоции, касающиеся этой части его жизни выдохлись и, наконец, закончились. И только одно теперь имело значение — его будущее. А думая о нем, как об общем будущем с Гермионой Грейнджер, он чувствовал себя на редкость спокойно и уютно. Так, как никогда еще до этого не чувствовал.

Гермиона положила щетку на место, слегка поправила его волосы сзади, и на губах ее появилась нежная улыбка. Люциус взглянул на их общее отражение в зеркале.

— Пока Министерство не снимет с меня домашний арест, ты же должна будешь оставаться здесь?

Она приподняла бровь.

— А что, вы уже прогоняете меня, мистер Малфой?

Люциус запрокинул голову, коснулся затылком ее груди и закрыл глаза.

— Ты сама прекрасно знаешь, что я ничего не хочу больше, чем видеть и чувствовать тебя рядом. Каждую минуту, каждый день.

Гермиона присела рядышком и, обняв за шею, начала покрывать его лицо легкими поцелуями.

— Я только… до сих пор не могу понять, зачем я тебе нужен. Какой смысл тебе вступать в отношения с… таким как я? — пробормотал он, подставляя свой рот ее губам.

— Ты прав. Никакого. Будем считать, что моя жизнь — это просто череда бессмыслиц.

— Хочу тебя, — глухо прошептал Малфой, и руки сами скользнули под халат, наброшенный Гермионой. — Хочу снова оказаться в тебе.

Но она вдруг схватила его за запястья.

— Погоди, Люциус… Разве не пора бы тебе пройтись по мэнору? Ты же не видел его больше трех лет.

— Он подождет. А я не могу. Потому что тоже слишком долго ждал тебя, Гермиона… Ничего больше не делал — только ждал, ждал и ждал… И устал от этого, не хочу больше ждать. Дай мне насытиться тобой! Хотя бы немного…

— Что ж, — Гермиона счастливо рассмеялась и потянула его за собой к кровати. — В таком случае… я целиком и полностью в твоем распоряжении.

«Она останется здесь. Навсегда. Со мной. Я сделаю так, чтобы она не захотела никуда уходить. Сделаю!»

И на ближайшее время это стало последней связной мыслью чистокровного мага, маглоненавистника и бывшего Пожирателя Смерти — Люциуса Абраксаса Малфоя…