Но Гарри ждал какого-то недовольства, упреков или, быть может, даже обвинений. Его лицо сейчас выражает полнейшее недоумение, но она снова толкает его.

— Поднимайся же! Время не ждет, и я тоже.

Гарри хочется спросить: «Почему ты поступаешь так со мной?», но вовремя осознав, как глупо это будет звучать, он молча поднимается и идет вперед.

— Гарри, постой! — зовет его Грейс, и Поттер поворачивается в ожидании каких-то объяснений, или, быть может, признаний.

— Нам в другую сторону.

На лице Гарри вновь появляется недоумение, но никто этого не видит, и это его радует. «Малолетняя стерва», — проносится у него в голове, но он тут же себя ругает за такие мысли. «Но что она о себе возомнила?! Меня практически всю жизнь хотели женщины! Стоило мне только намекнуть, как они таяли от изнеможения в моих руках!».

— Не нужно так ломать ветви, Гарри. Мы пришли спасать этот мир, а не…

— Заткнись, — вырывается у Гарри, и он тут же сожалеет о сказанном, но не может заставить себя извиниться.

— Что-то было не так? Ты стал слишком нервным после…

— Да замолчи ты! — Гарри шумно выдыхает и приказывает себе успокоиться. Мерлин, как же долго у него не было женщины! И здесь он вынужден находиться с ней, без возможности аппарировать, когда захочется… Да что с ним вообще происходит?!

— Я дам тебе время побыть одному, если тебе это нужно, и…

Он снова ее целует. Это нервный и полный непонятной ему самому обиды поцелуй. Но она позволяет ему целовать себя до тех пор, пока он не выдыхается. Он тяжело дышит и смотрит в сторону, опершись о ствол дерева.

— Ты прокусил мне губу. С тобой точно все в порядке?

«Нет, со мной, определенно, не все в порядке, но тебе, малолетней стерве, этого не понять». Мерлин, как же хочется сказать ей это в лицо! И увидеть в ответ хоть какую-то эмоцию.

— В порядке. Пошли дальше. — Гарри в очередной раз приказывает себе успокоиться и выбросить из головы всякие глупости. Это все нервы. Всего лишь нервы.

========== Глава 5 ==========

Давно не было так тихо. Все эта спешка, суета, не дающая погрустить, подумать… Теперь же времени хватает. Она усмехается — сколько прошло? Час? Два? Вечность? Рука вновь касается шершавой поверхности камня. Патрик — так она его назвала. Бугорок на нем очень напоминает подбородок, словно камень — это чье-то лицо, вернее, часть лица, а остальное мастер просто не успел высечь.

— Я всегда хотела, чтобы все было правильным… Только все контролировать невозможно… — Разговоры с Патриком успокаивают. Это единственное, чем получилось себя занять. И Гермиона пришла к таким откровениям, мысль о которых ранее только пугала:

— Как оказалось, я даже не в силах контролировать свою жизнь… не то что чужую… Я бы все отдала, чтобы повернуть время вспять. Слишком много ошибок, и… Рон, он хороший, но жизнь с ним — это… Рон, прости меня, ты никогда меня не сможешь понять, но мне так нужно знать, что простишь…

Ее находит Рон. Гермионе не верится, но это его голос. Ей даже сложно представить яркий цвет волос и веснушки на его лице в этом сером, пропахшем тиной, месте. Но она определенно слышит его голос. И отвечает, усиливая свой ослабевший голос с помощью магии. Затем становится тихо. Гермиона тяжко вздыхает, приписывая себе пару неутешительных диагнозов. Она сбилась со счету уже очень давно. На самом деле, это второй день самозаточения, и сейчас глубокая ночь, но она отличается от остальных — голос Рона вновь преследует ее. Теперь не только голос: слышится слабое эхо заклинаний, и камни иногда, судя по грохоту, обваливаются. Мерлин, она только что услышала голос Джорджа? Гермиона плачет — надежда, что это правда, оказывается горькой на вкус. И вот камни рядом с ней начинают подрагивать. Один за другим заваливаются, перекатываются. Просвета пока не видно, но это ненадолго. Теперь она точно знает.

— Гермиона! Гермиона!

— Да тише ты! Местечко явно не пустовало, пока его не завалило, — Джордж искренне удивляется, что Гермиона оказалась здесь. Да, он слышал ее голос, но не верил, пока не увидел худенькую фигурку, сжавшуюся под камнями.

— Гермиона! — вновь кричит Рон и бросается к жене. Оба они в слезах. Но Джордж уже все выплакал, в свое время. Он лишь улыбается уголком рта, удивляясь Дамблдору. Да, да, именно ему — создавшему такую странную вещь, которая все еще работает. Собирает огни и зовет Рона — и сейчас она вновь срабатывает.

Они находились в укрытии, когда еле слышно прозвучало “Рон”. Затем еще и еще — и тогда Рональд всех поднял на уши. Он был уверен на все сто процентов — он знает, где Гермиона. Артур долго сомневался, но в итоге, под умоляющим взглядом Молли, согласился отпустить его и Джорджа. Когда Малфой-мэнор оказался позади, Джордж усомнился в здравии Рона. Когда тот утащил его в болото, сомнения Джорджа усилились. А после он только удивлялся. И сейчас, обнимая их обоих, он почувствовал, что глаза предательски защипало.

Они долго стоят в объятии, пока Гермиона не слышит шаги мягких лап. Их много, и они ступают почти беззвучно.

— Рон, Джордж! Это они!

Это стая. Та же самая, и они их окружают, горбясь и скалясь, оголяя зловонные пасти. Джордж с Роном не слишком пугаются. Джордж даже чего-то подобного ожидал. И карие глаза Гермионы освещают вспышки, одна за другой: раз-два, короткие смертоносные заклятия. Она никогда не сможет так легко произнести любое из Непростительных. Но Рон и Джордж их произносят. Нет, они кричат, словно злость засела в них давно. И Грейнджер оседает на землю, прикрывая уши руками. “Больше не ищи меня, Драко. Все кончено”.

*

Собрание длится долго. Драко приходится быстро изучать записи предыдущих сделок, а их много. Странно, его подпись так похожа на подпись отца. И, наверное, он так же сидел за этим столом, в окружении волшебников, вампиров и нескольких гоблинов. Драко приходилось иметь дело с гоблинами, и он был готов на дюжину сделок с волшебниками вместо одной с гоблином. Сейчас их тут было шестеро, и Драко прилагал неимоверные усилия, чтобы сохранять контроль над собой и самообладание. Все это казалось столь нелепым — он сидит тут и делает бесконечные вычисления, стараясь не упасть лицом в грязь и не оказаться хуже отца. А где-то там, наверху идет война, а еще где-то Гермиона с его ребенком, которых он оставил совсем одних во враждебном мире.

— Мистер Малфой, хотелось бы напомнить, что обычно наше пребывание в Подземельях не длится больше суток. И мы бы хотели оставить это правило неизменным, — снова один из гоблинов обращается к Драко. Почти все взгляды участников заседания — а их более двадцати — устремлены на Малфоя.

— Я обдумаю это, если вы не будете мне мешать, — Малфой улыбается. С гоблинами стоит быть вежливым. — Прошу, чаю? — те переглядываются и соглашаются. Малфой выдыхает и продолжает делать подсчеты. Кто кому сколько чего должен, какие у сторон ожидания, и самый главный вопрос — как при всем этом сохранять Равновесие. На ухо Малфою, обдавая запахом железа, постоянно что-то шепчет Гекхал.

— Вот этот отморозок. Редко держит слово, а его товар все хуже и хуже. Твой отец отчего-то все еще держит его в нашем круге. Но я бы очень хотел перемен.

«Держит, потому что он влиятельный в Магическом Мире». Это один из главарей Лютного переулка, и Малфой его прекрасно знает. С ним шутки плохи, и, раз у отца были причины его опасаться, значит, и Драко их поймет. А пока он лишь коротко кивает, передавая подписанный и заверенный договор на сделку. И тот уходит, не дожидаясь конца собрания. На самом деле, так делают все. Никто не жаждет оставаться в Подземельях надолго.

— Это все Сизые, — шепчет ему Гекхал, — они не разрешают вторгаться в Воды больше нужного.

— Не разрешают? — с удивлением переспрашивает Драко. — Ты с ними говорил?

— Да, у нас есть дни Переговоров. И они все знают, и даже больше.

— То есть, они разговаривают, и можно с ними обсудить…

— Нечего с ними обсуждать, — резко обрывает его Гекхал. — Если тебе дорога жизнь, спорить с ними ты не станешь.