Но стоит мне отключиться, как резкое движение заставляет открыть глаза, и я едва не рухаю, покуда двери с моей стороны открываются, а мужская ладонь закрывает рот.

Меня вытаскивают из машины, держа к себе спиной. А мне делать ничего и не остаётся, кроме как смиренно топать, пока мы не оказываемся в ближайшей подворотне, где меня силой толкают к стене спиной, заставляя удариться. На ногах еле держусь.

— Ну привет, — оскал напротив, я узнаю в этом мулате человека, который ещё недавно прикидывался копом, что защищает меня от внешних раздражителей. От Миронова, если быть точной. — Помнишь меня?

— Даниэль... — выдыхаю на раз, покуда подкосившиеся ноги едва не заставляют сползти по стене, но мулат вмиг оказывается рядом, удерживая и вжимая в стену всё сильнее.

— Как думаешь, больших ли трудов мне составит отслеживать мобильный твоего хахаля? — глаза готовы закатиться сами собой, но вот одного я не понимаю: где, чёрт возьми, сам Морт?!? — И ещё... — он цедит сквозь зубы, приближаясь к моему лицу и позволяя видеть его почерневшие глаза, — в подростковом возрасте мы с Глебом частенько проводили время в одной хижине, если её можно так назвать, — что-то мне подсказывает, что я крупно влипла. Стараюсь отвернуть голову, не выходит... — забавы ради приводили туда глупых девиц и устраивали там то, что известно лишь нам и Богу, — его пальцы сжимают шею, я едва хватаю кислород, но отчего-то чувство паники подавляет, я не издаю ни звука, молча принимая свою участь, которая, к моему великому сожалению, кажется не такой уж и ужасной. — Так и вот... Насколько ты оцениваешь степень моего раздражения и злости после увиденной картины, когда я первым делом заглянул в тот самый дом? — я уже ничего не оцениваю, и ничего не соображаю, просто добей... — Это наша с ним война, и я отберу у него то, что он отнял у меня... — его сила сравнима только лишь с одной, он лёгким движением отрывает меня от земли, сжимая пальцы на шее плотнее и поднимая вдоль стены.

Я практически не чувствую боли. Я чувствую только то, как из меня постепенно уходит жизнь. Мне нечем дышать... Я вижу его глаза, они налиты кровью, их садистское выражение подчёркивает всё плещущееся безумие, но в какой-то момент мой взгляд ловит острие ножа, которое виднеется сквозь его футболку.

Удар прямо в сердце, с кончика выточенного металла начинают стекать багровые капли, а я вдруг ощущаю резкую свободу и рухаю на землю, ровно как и тело мулата, приземляющегося рядом. Хватаюсь за шею, пытаюсь поймать фокусировку, но из-за расплывающейся перед глазами картины пока выходит тяжко. Еле восстанавливаю дыхание, даже не чувствуя боли от разодранных колен, стёсанных землёй. Всё ещё держусь за горло, наконец фокусируя взгляд на упавшем замертво. А потом всё же поднимаю глаза, наблюдая над собой расправившего плечи Миронова с окровавленным ножом в руках.

Нет.

Пожалуйста.

Свобода была так близко...

Опускаю голову, пытаясь откашляться, но на самом деле в этом жесте я лишь прячу скованные болью глаза. Я боюсь его видеть. Я его до жути боюсь.

— Что это было? — его ладони хватают меня за плечи, а сам он садится подле меня на корточки, грубо встряхивая. —Жить надоело? Голос резко пропал? На помощь позвать гордость не позволяет?

Не поднимаю глаз, не подаю голос, попросту не знаю, что сказать. А он только хватает за горло, как это делал Даниэль с минуту назад, ударяя головой о стену и вновь заставляя морщиться. Сжимает пальцы. Нечем дышать.

— Запомни, — его слова хуже удушья, мне едва хватает силы, чтобы не разреветься, но его лицо настолько близко, а голос настолько въедается в сознание, что я боюсь шелохнуться лишний раз, — ты будешь искать от меня спасения, но вскоре ты меня же и будешь звать на помощь. Я научу тебя этому, у меня в запасе слишком много времени. Я ждал. Я долго ждал, пока ты пыталась забыть всё, что мы пережили, все наши года, в объятиях какого-то урода. И я буду учить тебя быть слабой до тех пор, пока ты не поймёшь, что другого выхода у тебя нет. Я не позволю тебе вот так просто меня покинуть, будь это побег или смерть. Твоя жизнь — моя, и забрать её у тебя никто не смеет. Я научу тебя меня любить, сколько бы времени на это не потребовалось. И ты будешь молить меня о пощаде и звать на помощь ровно до тех пор, пока не поймёшь, что твоё место рядом со мной. Можешь умолять, можешь ненавидеть, но тебе придётся с этим смириться. — Он держит пальцы на моей шее, позволяя дышать. Оставляя в сознании и программируя его под свои наставления. Близко. Его светлые ниспадающие волосы касаются моих щёк, к глазам начинает подступать влага, а после... После в голове что-то щёлкает, заставляя меня поверить в собственную ничтожность. — Я заменю тебе Бога, Валери, — это имя... он звал меня так в начале наших отношений, когда между нами была призрачная надежда на счастье. — И я знаю, что ты такая же, как и я. И я докажу тебе это, даже если мне придётся привязать тебя к себе.

Свобода от его голоса. Он хватает за руку и поднимает на ноги, заставляя топать за собой. А вместе с тем и страшиться того, что в его голове. Ведь ещё утром, как я помнила сквозь сон, он прижимал меня к себе так нежно, а сейчас я вижу перед собой убийцу, пытающегося внушить мне, что только лишь он распоряжается тем, когда мне дышать.

— Ты убил его... — волокусь следом, пытаясь найти в себе силы, чтобы обернуться.

Во мне опять безмолвный вопрос, он только что средь бела дня зарезал друга детства, единственного, как я полагаю, а теперь просто оставляет гнить в этой подворотне его истекающее кровью тело? Но всё это постепенно сходит по мере того, как я вспоминаю, что подобные действия ему не чужды. Он легко оставил гнить его девушку в той хижине, а теперь рука даже не дрогает, и в глазах ни малейшего намёка на сожаление, когда мы удаляемся от тела того, кто когда-то был ему дорог.

Но, как мы помним, мне не обязательно смотреть в его глаза. Я могу чувствовать его на расстоянии. И сейчас я чувствую только злость, которую он едва сдерживает, стискивая моё запястье и продолжая вести меня до машины.

Нож выброшен в первую попавшуюся урну.

Вопросы из головы выброшены туда же.

Я даже стараюсь не задаваться ими, когда он заводит авто и трогается с этого с места. Ибо если буду истязать себя этой неизвестностью и дальше, то сойду с ума окончательно. И что-то мне подсказывает, что день моего сумасшествия уж очень недалек.

— Что значит упустили?? — Михайлов вопрошает в трубку чуть ли не во всё горло, когда Артём сообщает, что пока они гнались за спутанными следами, Даниэль покинул больницу и скрылся в неизвестном направлении.

— Да нахрен он сдался нам? — Шатохин вопрошает в ответ, но как-то неуверенно, сбавляя тон, а после добавляя мысль, которую боится озвучить. — Думаешь, он всё ещё с Мироновым заодно?

— Понятия не имею, — Слава прикрывает глаза, потирает переносицу и наливает себе очередную порцию виски, закрывая ноутбук и поднимаясь с кресла. — Я уже ничерта не соображаю... — шатен потирает шею, хрустит шейными позвонками и обречённо выдыхает, пока на сознание давит убеждение о том, что они сбились со следа, не успев его уловить. — Я даже, блять, не знаю, в какую бежать сторону, чтобы её найти, — снова повышенный тон, Морт залпом выпивает налитую порцию, заключая в пальцы незакрытую бутыль и доливая в стакан ещё.

Голова отказывается работать, синяки под глазами в очередной раз напоминают, что спать по три часа в день — не лучшая идея. Успокаивающая стандартная речь Артёма о том, что они обязательно её найдут, во что бы то не стало, уже не действует так, как раньше, и Михайлов молча кивает в трубку, даже не прощаясь и сбрасывая вызов.

Прихватывая с собой бутылку виски, он молча топает наверх, заходя в свою комнату. Свет даже не включает. Просто становится у окна, наблюдая за ночной уличной гладью.

Даже не оборачивается, когда чувствует присутствие Леси в своей комнате, которая ненадолго задерживается в дверном проёме возле книжной полки, будто ожидая разрешения войти. И оно следует, когда Морт единожды кивает, не отрывая глаз от полной луны.