Его ровный тон отдаёт угрозой, но девушка только лениво улыбается. Точнее, пытается изобразить что-то на своих пухлых губах, что будет носить название той самой улыбки. А затем будто оттаивает, прерывисто моргая, словно снимая пелену, что засела на глазах бельмом.

Хлопает ресницами, тянет тонкие пальцы к пачке сигарет и кивает на зажигалку, что лежит на панели. И этот непринуждённый жест сразу даёт обратную связь. Дым в лёгких. Она выдыхает сквозь приоткрытые губы.

— Мне удалось сбежать, — она в полной мере проявляет свой тонкий голос, заставляя парней отдать ей всё внимание в комплекте с неподдельным интересом. — Он держал меня рядом, всегда. Колол иногда чем-то и заставлял делать всё, что придёт ему голову. — Третья по счёту затяжка, её взгляд неизменен, а угловатое и без спора красивое в свете лишь придорожного фонаря острое личико не трогает ни одна мышца, когда из глаз показывается первая слеза, обречённо стекающая по впалой щеке. — Я была с ним столько, сколько себя помню. Родителям было не до меня, когда у меня начались проблемы с психикой, и они упекли меня в это чёртово заведение. — Ей слишком тяжко даётся слово “психушка”, девушка сглатывает, сбивая подступающий ком и продолжая рассказ, будто тяжесть воспоминаний не давит на сердце каменной глыбой. — А он... — лишь на мгновение в глазах появляется огонёк, который в ту же секунду гаснет, — он вытащил меня, он дал мне то, чего мне так не хватало. Он дал мне своё мужское внимание и чувство хоть какой-то значимости.

Вскользь переглянувшись, Артём со Славой, кажется, поняли, с чем имеют дело. Расстройство психики, отсутствие родительской любви, а впоследствии и отказ неё, как от человека... Немудрено, что больная привязанность к Глебу стала единственным в её жизни, за что можно было держаться.

Пауза была недолгой, Леся на мгновение задержала безжизненный взгляд на запотевшем окне, затягиваясь ментоловой сигаретой в очередной раз.

— Я даже потеряла тот момент, когда стала слепо потакать ему во всём. Влюблённая дурочка... — она хмыкает, не выпуская изо рта сигарету. Тонкие пальцы ходят ходуном, выдавая дрожь, вызванную уже явно не холодом. — До сих пор не знаю, какой чёрт меня дёрнул убежать.

Её речи ещё не конец, но голос Морта вступает в свои права, когда парень явно усмехается, но усмешка эта содержит в себе лишь сожаление.

— Это чёрт по имени Лера, — развёрнутый к шатенке полубоком, Слава поджимает под себя ногу, разворачиваясь и уставляясь прямо на лобовое стекло, закатывает глаза. — Мать Тереза опять приняла удар на себя, даруя жизнь другому? — это даже не вопрос. Нет. Он, скорее, выпускает данный факт куда-то в воздух, ненароком задевая уши всё ещё здесь присутствующих.

— Она хорошая, — видимо, Морт надеялся быть услышанным не настолько. По крайней мере, упоминание Леси в таком роде заставило его вновь развернуться к девушке. Не менее увлечённым этой вечерней беседой оказался и Артём. — Её глаза... — последняя затяжка. Алеся небрежно выкидывает окурок в приоткрытое окно и снова заостряет внимание на пачке, безмолвно требуя ещё сигарету, — они будто в душу мне смотрели. А ведь я думала, что у меня её нет...

Девушка вновь погружается в себя, увлекаясь кольцами дыма и время от времени нервно улыбаясь, видимо, своим же мыслям. По крайней мере, у парней появляется время, дабы решить нарисовавшийся вопрос.

— Ты же понимаешь, что нам от неё будет пользы больше, чем в психушке? — Они всё ещё в одной машине, слышимость максимальная, но Морт отчего-то говорит последнюю часть полушёпотом, будто стараясь на задеть сидящую рядом особу.

— А ты у нас реабилитационный центр для пострадавших? — Артём едва всплёскивает руками, прекрасно понимая, к чему клонит товарищ.

— Сам подумай, — прицыкивает, доставая сигарету из полупустой пачки, — отведи её к своим или же в больницу — за неё возьмутся, а судя по её виду, ей и так досталось.

Услышанное девушку не задевает. Она лишь продолжает рассматривать своё едва заметное отражение в свете запотевшего окна, разглядывая скулы и невесомо касаясь ключиц пальцами свободной руки. И, наблюдая со стороны, можно смело сказать, что в зеркало девушка не смотрелась довольно давно.

— Ладно, хрен с тобой, — выдыхая, Артём разворачивается, вставляя ключ в зажигание и заводя авто. — Если что — спрос с тебя. Не спускай с неё глаз.

Она внутри, она всё это слышит, просто виду не подаёт, что всё ещё здесь и эти слова явно о ней.

Автомобиль трогается с места, а после — она наблюдает в окошко за сменяющимися улицами ночного города, отчётливо осознавая, что совсем скоро окажется дома у того, в чьих руках снова будет лишь марионеткой.

Наплевать.

Жизнь не двигается с мёртвой точки, она просто всё ещё дышит, чтобы оставаться живой. И, возможно, станет немного легче, когда всему вышеупомянутому найдётся хоть какая-нибудь цель.

— Пришла в себя... Очень вовремя. — Слышу голос, едва успевая открыть глаза.

На виски всё ещё давит, веки тяжёлые, а голова гудит. Возможно, всё этого оттого, что невесть сколько времени я трясусь в сидящем положении на переднем сидении авто с опущенной головой, пытаясь видеть сны.

Открывшаяся глазам дорога пуста, вижу лишь лесополосу и какие-то дорожные знаки, редко сменяющие друг друга. Вокруг ни души, словно в этом измерении я один на один со своим кошмаром, который уверенно держится правой рукой за руль, не выпуская изо рта свой любимый Ричмонд. Господи, я до сих пор помню этот запах, его помнит моё подсознание. Не морщусь даже, стараясь отвлечься на пейзажи, которых нет. Чёртов Сайлент Хилл, подступающий туман угнетает ещё больше, властно пробирая через открытые окна до озноба и заставляя жать ладошки к печке, что включена в автомобиле на минимум.

Куда мы едем? Я не знаю. Хочу ли знать? Не уверена.

Одно только радует.

В этой машине нас двое, а значит — Леся больше не герой этой истории.

— Куда мы едем? — просто убеждаюсь, что язык всё ещё на месте. Можешь не отвечать.

— Увидишь. — Ровно. Монотонно. И до жути предсказуемо...

Мы останавливаемся минут через десять в каком-то лесочке, возле небольшой будки. Точнее, это даже смело можно назвать чьим-то жильём. Хотя я бы сунулась сюда только в случае атомной войны, если податься было бы больше некуда. Собственно, мне и сейчас особо некуда податься, особенно когда глаза всё ещё сверлят этот домик, а моё предплечье уже обвивают его пальцы, силе которых он никогда не отдавал отчёта. Это не джентльменский жест, отнюдь, да и кожа уже саднит так, что потереть хочется.

— Не смеши, — опускаю взгляд на руку и пытаюсь дёрнуться. Ну куда я денусь?

— У меня для тебя сюрприз. — Такое чувство, что в разговоре он абсолютно не участвует. Не ослабляет и не усиливает хватку, да и вообще внимание на мои дёрганья не обращает, будто непослушную собачонку на поводке выгуливает.

Мы подходим к дому, и прямо перед самым порогом сердце отчего-то стремится выпрыгнуть. Я ведь знаю, что от этого ненормального ничего хорошего ждать не стоит. Да и боюсь, что может ждать меня там, за дверью, ибо не ведаю, что может твориться в его больной голове.

Уже ожидаю самого худшего, дабы лишний раз не расстроиться, но резко торможусь, когда дверь всё-таки открывается.

Застываю на пороге, боясь сделать ещё хоть шаг. Но толчок в спину против моей воли, я оказываюсь внутри и слышу, как дверь за мной закрывается.

Страшно.

Дико и страшно.

Этот дом, кажется, уже перетерпел атомную войну.

Внутри лишь кровать на ножках, какая-то тумба да стул. А на стуле наглухо связанная верёвками девушка. Её рот заклеен скотчем, глаза едва различить сквозь потёкшую от слёз тушь. Густые чёрные волосы беспорядочно ниспадают, прикрывая треть лица, пока взгляд не отрывает тело. Она в коротеньком платьице, лямка обречённо свисает на плече, и всю эту картину украшает нескончаемая дрожь, которая усиливается в разы, стоит ему к ней приблизиться.