Зашли в избу. Кто, как, за что.

Всё председателю сказали.

Про то, как семьи мужиков

Как кулаков в тайгу сослали.

И про конвой, и про детей.

Как рыли топором землянки.

Кору как ели, лошадей

И как, собравшись на полянке,

Решили, что пора идти.

Собрали мужиков в бригады.

И в три направили пути.

«Вот вас нашли и очень рады».

«Да, интересные дела, —

Сказал Кузьма, рассказ послушав. —

Тут, видно, нужен комиссар,

Сходи, Игнат, по его душу.

Да, что-то слышал я зимой.

Пропал обоз в лесу с конвоем.

Везли там ссыльных мужиков,

Но я не знал, что их с семьёю.

Да, вишь, какой сейчас закон.

Чуть что не так, и вот сослали.

И это, в общем, повезло,

А то ведь многих расстреляли.»

Тут появился комиссар.

Чубатый, с пухлыми губами.

Зашёл и рядом с ними встал.

Сам в кожане и при нагане.

Взгляд, в общем, как бы и не злой,

Но недоверчивый и колкий.

К Ивану сразу: «Кто такой?

Давай рассказывай всё толком.»

Но тут Кузьма опередил:

«Они из ссыльных, что зимою

Обозом по тайге везли.

Сопровождали их конвоем.

Похоже, сбилися с пути,

Конвой их у реки оставил.

Мол, всё равно им не уйти,

Никто ж не знает наши дали.

Отряд, похоже, поскакал

Искать дорогу к нам, но, видно,

Похоже, снова заплутал,

А вот людей оставил гибнуть.

Сейчас уж ночь, пусть до утра

Поспят и отдохнут с дороги,

А утром всё расскажут нам

Об остальном «лесном народе».

Как отыскать всех остальных

И как их привезти оттуда.

Всё надо сделать до зимы,

Не то им там придется туго.

«И верно, лучше уж с утра

Здесь соберёмся и обсудим», —

Сказал чубатый комиссар. —

«Игнат, ты дай приют уж людям.»

«Конечно, что ж, пойдём ко мне.

Живу один я уж три года.

Жену я схоронил уже,

Сыны умчались на свободу.

Где носит их, не знаю я.

Давно уже вестей не слали.

Корова, куры – вся семья.

И есть кобель по кличке Шарик…»

«А вот и дом. Ну как? Хорош?

Из кедра строил всё, на совесть.

Он простоит ещё, дай Бог.

А может, баньку мы устроим.

Эй, Шарик, ну-ка перестань.

Облаял, вот и всё, на место.

Свои ребята, так и знай.

Жить будем здесь, все дружно, вместе.

Вы проходите прямо в дом,

Располагайтесь поудобней,

А я закину в баньку дров,

Кедровый веник приготовлю.»

Внутри ухожено, уют.

На стенах много фото в рамке.

В углу иконы две стоят,

Висят пучки какой-то травки.

Пришёл Игнат: «Я в баньке там

Картошки чугунок поставил.

Лександра, дочка, накрывай.

Да не стесняйся ты, родная.

Гляди: смутил, зарделась вся.

И что-то мужики притихли.

Эх, где бутылочка моя?

Давайте за знакомство выпьем».

Бутылка мутная на стол,

Стаканы звонко застучали.

Разлился в теле самогон,

И мысли веселее стали.

Лучок, огурчик, помидор,

Картошка в чугунке поспела.

Стучат стаканы, разговор,

И вот уже душа запела.

Песнь про бродягу завели,

Что плыл на лодке по Байкалу.

И снова беды отошли,

И грусти как и не бывало.

Дед вспомнил младые года,

Когда по лесам он скрывался.

От бедности гнёта бежал,

С такими, как он, повстречался.

«Свободы хотелось тогда,

Свободы и жизни нормальной.

И тяжко пришлось господам,

Которые в лес попадали.

Но скоро издал царь указ:

Покончить с разбойничьим братством.

И в лес понаслали войска,

Чтоб разом со всем разобраться.

Пришлось уходить вглубь лесов,

На время разбойничать бросить.

Потом разбрелись куда кто.

И где их теперь леший носит?

А я вот досюда добрёл.

Понравилось это местечко.

Жену себе здесь я нашёл

И, в общем, осел здесь навечно.

Здесь было всего семь дворов,

И люди здесь дикие жили.

Ведь город от нас далеко.

Охотились, рыбу ловили.

А после товар по реке

Купцы пароходом возили.

Муку, сахар, крупы. Вполне

Неплохо тогда мы зажили.

Мы всё на пушнину, грибы

Солёную рыбу меняли.

Но тут перемены пришли,

Купцов на реке разогнали.

Теперь очень редко сюда

Какой пароход заплывает.

Мы сами обоз иногда

До города нынче сбираем.

Пушнину везём и грибы,

Копчёную рыбу, соленья.

Обратно – крупы и муки,

Ещё сахарку для варенья.»