Не знали дома ничего.

Всё ждали, может быть, вернётся.

Вот, кажется, шаги его,

Но нет, пурга в калитку бьётся.

И так тянулись ночи, дни,

А ночь зимою длится дольше.

Хозяйство как могли вели,

Мать поседела ещё больше.

Он не пришёл, как обещал,

Зато примчались «комиссары».

Забрали всё, что можно взять.

Сказали им, чтоб собирались.

И вот на следующий день,

Собрав в узлы еду, одежду,

У русской печки в тишине

Сидели, грелись все, как прежде.

Последний раз всё оглядев,

Что дальше – только неизвестность.

Здесь жизнь была, и боль, и смех,

И дом дарил тепло и нежность.

И думы разные ползли:

За что судьба их наказала.

Вдруг стук какой-то у двери,

Мать по шагам его узнала.

И он вошёл, но не один.

Худой и бледный, но здоровый.

Два конвоира рядом с ним,

И взгляд у них чужой, суровый.

Сказали: «Собирай узлы,

Выходим все на двор, к обозу».

Он мать обнял, и все пошли,

Неся нехитрый скарбик к возу.

Обоз из нескольких саней.

Печально смотрят бабьи лица.

Сильнее кутают детей,

Чтоб им в мороз не застудиться.

И поползли леса, поля.

В далёкий край, где всё чужое.

Где необжитая земля,

Где только ветер дикий воет.

Через неделю съели всё,

Остались крошки только детям.

Болели через одного,

А вот двоих уж Бог приметил.

Их хоронили по пути,

В снегу руками зарывали.

А через день уж не найти.

По следу рыщет волчья стая.

Но вот подъехали к реке.

«Стой!» – командир сказал обозу.

И люди подошли к воде.

Дороги нет, нет дальше ходу.

На льду вода и полыньи.

Все молча на реку смотрели.

Тут снова крикнул командир:

«Эх, чёрт, видать, не доглядели.

Наверно, сбились мы с пути.

Зима дороги все накрыла.

Попробуем обход найти,

Чтоб перейти возможно было.

Я весь отряд беру с собой.

У вас тут мужиков хватает.

Кругом тут «контры» ведь полно,

Лес дикий тут их укрывает.

И если вдруг случится бой,

То в нём боец мне каждый важен.

Для вас же контра – значит, свой.

Вы ж кулаки, он вам не страшен.

Мы ненадолго, час иль два.

Дорогу сыщем и обратно.

А вы отсюда никуда.

Да вам и некуда деваться.

Без нас дороги не найти,

На корм волкам или замёрзнуть.

А впрочем, можете идти,

За хвост свою удачу дернуть.»

Отряд растаял в белой мгле,

Мешок пшена на всех оставив.

Скатилось солнце по горе

И скрылось, сумерки настали.

Всю ночь мужчины стерегли,

Огнём пугая волчью стаю.

Кострами грелись как могли,

В санях под сеном дети спали.

Ночь проползла, а после день.

И стало ясно, что неясно,

Отряд вернётся ли теперь,

Иль ждать его уже напрасно.

А может, это план такой,

Их завести сюда и бросить.

Ведь не узнает же никто.

Кто про врагов народа спросит?

В народе паника пошла,

Как жить или куда податься.

И, обсудив все против, за,

Решили: надо оставаться.

Наутро, только рассвело,

Мужчины стали собираться,

Чтоб нарубить побольше дров,

Ведь надо как-то обживаться.

Вот мужики, кто посильней,

В лесок отправились гурьбою.

Три топора всего-то есть.

Кто смог, из дома взял с собою.

Назад теперь им не дойти,

Ведь лошадей им «дохлых» дали.

И сена нет уже почти,

А потому дойдут едва ли.

И волки бродят по пятам.

Да и дорогу снег завьюжил.

А здесь хоть рядом есть вода,

И к ночи будет «добрый» ужин.

Варили в стареньком ведре.

Что было, всё туда сложили.

По очереди ели все,

А первыми детей кормили.

Еда казалась хороша,

Вкуснее сладкого шербета.

И заиграла вдруг душа,

На миг заботы скрылись где-то.

О, эта русская душа!

Не знаю я другой подобной.

В ней столько силы и добра,

И нет в ней места грусти долгой.

Запели тихо при луне,

И горечь схлынула на время.

И уж несётся по реке

Многоголосье песнопенья.

И даже нечисть до утра

Притихла в том лесу дремучем.

И скрылась в чаще: «Во дела!

Да, их так просто не замучить».

И долго языки костра

Ещё ласкали тьму ночную.

Заря им новый день зажгла

И взгляд на жизнь совсем другую.