– А от чего же умерла

Прасковья ваша, дед Игнатий?

– Да всё проклятая война

И наши дуралеи, мать их!

Ты, дочка, извини меня,

Но злость вскипает, нету силы.

Солдат-дурило рассказал

И уложил её в могилу.

А было так. Была война,

Сыны ушли, и долго как-то

От них ни слуха, ни письма,

И тут сосед пришёл, Агапка.

Вернулся с деревяшкой он.

При взрыве ногу оторвало.

Да всё ж живой домой пришёл,

А много мужиков пропало.

В печали нам поведал он,

Когда в больнице он валялся,

То список видел над столом.

Наш сын умершим там считался.

Ну тут Прасковья сразу в плач.

Неделю плакала, молчала.

Сын этот младший был у нас.

Лишь только двадцать отстучало.

Вся извелась она совсем,

Молчала всё и ела мало.

А тут письмо принес Евсей.

И нет чтоб мне отдать сначала.

И кто нам может написать,

Подумал бы башкой своею.

И надо ж было ей отдать,

Ведь видел, что она болеет.

У нас все родственники здесь.

Сейчас почти уж не осталось.

Она одна была в семье.

Бог им не дал, не получалось.

Евсей – то письмоносец наш.

Он письма в город доставляет

С обозом в месяц пару раз.

Немой, но дело своё знает.

Евсей – он грамотный мужик,

А вот с войны немой вернулся.

Осколок что-то повредил,

Но вот не спился, не согнулся.

Он думал, сыново письмо,

Хотел порадовать Прасковью.

Но вышло всё наоборот,

Он лишь ещё добавил горя.

Не сын прислал нам то письмо.

Боец писал, служили вместе.

Писал, что был жестокий бой,

И сын сражался храбро, с честью.

Их окружили, но они

Решили всё же прорываться.

Хоть силы были неравны,

Но мысли не было сдаваться.

Последнее, что видел он,

Снаряд ударил рядом с сыном.

А после только сильный звон,

И небо пеленой закрыло.

Про сына в госпитале он

Спросил. Сказали: «Умер ночью.»

Хоть мертвого не видел он,

Но врач не будет врать нарочно.

Я на покосе был в тот день.

Гляжу: Евсей ко мне несётся.

Руками машет, мол, скорей.

Меня он тянет и трясётся.

Я понял, что-то здесь не то.

И к дому бросился быстрее.

Лежит жена, в руке письмо

Лицо-то аж муки белее.

Я уложил её в кровать,

Она не ела и молчала.

Всю паралич её сковал,

Через неделю и скончалась.

И я тогда затосковал.

И жизнь не жизнь была без милой.

А тут как чудо Бог послал.

Такое только в сказках диво.

Явился младший мой сынок.

Ну, думаю, с ума схожу я.

Но нет, здоровый и живой

И обнимает, и целует.

А через месяц старший сын.

И тоже целый и здоровый.

Подумал: «Боже, ну скажи,

За что ты сделал с ней такое?

За что ты её наказал?

А может, меня наказал ты?

За что ты ей жизни не дал?

Мы в чем пред тобой виноваты?»

Но Бог мне ответа не дал,

А может, и дал, как понять тут?

Сыночков живых мне отдал.

Живи, не горюй, мол, Игнатий.

– Но как случилось, дед Игнат,

Что сыновья домой вернулись?

– Всё перепутала война,

А им удача улыбнулась.

В больнице в списке был не сын,

А был его однофамилец.

А старший точно ранен был,

Его почти похоронили.

Но выжил, мимо смерть прошла,

Слегка косою зацепила.

Жизнь посильнее, знать, была.

Врачи сложили, всё зажило.

Потом служил опять, а тут

Решил он к дому воротиться.

Не ожидал, что радость вдруг

Внезапно в горе обратится.

Погоревали вместе, что ж.

Жить надо дальше, что поделать.

Былого снова не вернёшь,

Судьба так, видно, захотела.

Хозяйство обновили всё.

Но понял я: им скучно дома.

И манит что-то их ещё.

И я сказал: «Езжайте в город.»

Я отпустил, пускай летят.

Ну что им здесь, в глухой деревне.

А мне тут лучше: благодать!

Лес, тишина и воздух свежий.

Вот так и живу я с тех пор.

Один с собакой и курями.

Но вот послал подарок Бог,

Теперь не скучно будет с вами.

Почти полжизни рассказал.

Вишь, дочка, как оно бывает.

Такая, видно, мне судьба,

А ты всё думаешь о Ване.

Мы скоро уж дойдём уже,

Давай с тобой договоримся.

Всё будет хорошо, поверь,

Ничто с ним точно не случится.

И слёзы лить не думай зря.

Ведь две недели – это быстро.

И не заметишь, пролетят.

Вот тут Иван и воротится.»