Я смело ставлю босые ступни на тёплый пол, укутываясь в длинный шёлковый халат. Путь держу на кухню, спускаясь на первый этаж и попутно оглядывая комнаты, которые, к слову, вижу не впервые.
Мы в том самом доме, который отстроил для нас с Линой отец. Он вполне большой, но очень уютный. Тут два входа, на две семьи, как он и говорил. Вот только признак того, что сюда была вложена душа — отсутствует. Да, здесь были руки мастеров, сюда приложил силы дизайнер, но отчего-то явно чувствовалось, что отец здесь не был ровным счётом ни дня. Он лишь заведовал процессом дистанционно, наверняка не успевая жить и утопая в сделках.
Короткая ухмылка. Некоторые предметы мебели всё ещё находятся в плёнке, повествуя о своей новизне. На кухне всё ещё пахнет новым гарнитуром, что создаёт впечатление только законченного ремонта. Где-то улавливается запах краски, но это всё сущие мелочи по сравнению с тем, чего мне стоит не думать о такой простой вещи, как способ получения этого всего. Ведь отец и не скрывал от меня то, как вёл свою жизнь. Не скрывал своих поступков, откровенно отвечая на все мои вопросы. А за несколько дней, проведённых здесь, их было немало.
Достаю из холодильника бутылочку холодной воды и делаю несколько глотков. Окончательно бодрит.
А после меня словно невидимая рука ведёт в комнату отца. Точнее, это была маленькая пристройка с большим матрасом внутри. Там ещё был столик с ноутбуком и небольшой шкаф. Не знаю, для кого это предназначалось, но отец наотрез отказывался ночевать в спальне. По его словам — это всё было уготовано нам, но не ему. И спорить с ним в этом деле было бесполезно.
— Пап? — открываю его дверь и по истечению пары секунд ловлю себя на мысли, что впервые в жизни назвала его так. Возможно, я делала это и в детстве, но сейчас совсем другой случай.
Захожу на цыпочках и зачем-то подхожу ближе. Отец укрыт лёгкой простынью, едва прикрывающей грудь. Голова отвёрнута к окну, и я смею предположить, что перед сном старик явно о чём-то мечтал, пока власть организма не взяла своё.
— Ты спишь? — не знаю, за каким чёртом меня дёргает его разбудить, но я сажусь рядом, ожидая, что он резко проснётся. — Пап? — беру его за руку, зачем-то вглядываясь в его многочисленные морщинки на лбу.
Но никаких признаков пробуждения он не подаёт, мимика отсутствует. Густые брови не шевелятся и подавно, а когда-то массивные ладонь теперь болтается в моей руке тяжеловатым податливым грузом, никак не реагирующим на мои прикосновения.
— Папа? — дыхание учащается непроизвольно, и я зачем-то начинаю трясти его руку сильнее, надеясь, что старик всё ещё крепко спит. — Пап! — не останавливаюсь, пока по щеке не начинает катиться одинокая слезинка.
Тогда я отчего-то замираю, улавливая сквозь кромешную тишину то, что не слышу его дыхания.
Пальцы сжимают его ладонь сильней. Прикрываю глаза, из которых слёзы теперь капают в паре. Они не спешат. Просто оставляют на щеке щекотливое ощущение, наконец добираясь до уст и оставаясь на губах солёным привкусом.
Этот рассвет не похож на остальные.
Этот рассвет будет напоминать мне день, когда я окончательно лишилась обоих родителей.
Пускай особой теплоты между нами не было, пускай у нас всё было далеко не так, как у нормальных семей... И пускай отец за свою жизнь совершил массу ошибок, в памяти я предпочту нести наши последние дни. По крайней мере, это лучше, чем жить с озлобленной отметиной на душе.
Последний всхлип, осталось отпустить его руку и сделать то, чему однажды жизнь меня уже научила. Эмоции вот-вот уйдут, просто нужно взять себя в руки и попробовать преодолеть это одной. Я смогу. У меня получится.
И этот рассвет я, кажется, встречу уже другим человеком.
Комментарий к Тут, погляжу, два лагеря)
Один рад тому, что Оксану забрали с собой, а другие хотят её медленно убить)
Осталось дождаться появления моих любимых шипперов и узнать их мнение :D
(я ни на что не намекаю, нет)
====== Часть 33 ======
— И где я буду спать? — Оксана немного растерянно смотрит, стараясь незаметно кусать губы и отогнать от себя дурные мысли. Навряд ли Глеб захочет прирезать её, пока она будет спать. Но пройденные этапы жизни собрались в голове дружным хором, дирижёр которого до сих пор велит не доверять никому, кроме себя.
— В кухне, где же ещё, — Миронов отзывается бесцветно, с ноткой удивления даже. Неужели девчонка думала, что ради её крепкого сна он подвинется и освободит добрую часть кровати?
— Как мило, — Окс было фыркает, закатывая глаза и напрочь забывая, что Сименс легко мог приказать спать у него в ногах и охранять его сон. И ей, кстати, следовало бы беспрекословно подчиниться.
— Хочешь спать на коврике у двери? — лёжа на кровати, блондин даже отвлекается от экрана своего смартфона, приподнимая бровь и вылупляясь на девушку. — Можешь ещё в ванной себе постелить, я не против, — намёк о том, что в спальне ей больше и близко не место, был настолько жирным, что потекло, кажется, даже с потолка.
— Хм, — ни «спокойной ночи», ни душевного проклятия с циничной улыбкой на лице. Девушка просто хмыкает и вальяжно разворачивается, мотая блондинистой шевелюрой.
Колкий взгляд на угловой диванчик, она будто решает его заколоть усталыми глазками до такой степени, пока он не превратится в удобную двуспальную кровать с большим матрасом. Но как бы она не хотела, этой ночью ей придётся ютиться на нём, наверняка подбирая позу для сна примерно половину ночи. И не только этой.
— Если что, там тараканы! — погодя примерно минут десять, Глеб кричит из комнаты, подрывая едва умостившуюся на месте Оксану.
Девушка даже прикрикивает и, кажется, неразборчиво матерится, пока Миронов тихонечко себе в кулак посмеивается.
На самом деле, никаких тараканов тут отроду не водилось, но поиздеваться над девчонкой жуть, как хотелось.
Она уснула не сразу, ворочаясь с бока на бок и тяжко вздыхая. Тяжко настолько, что эти вздохи слышал не только Глеб, а, кажется, весь этаж.
Что касается самого блондина, до утра ему глаз сомкнуть так и не удалось. Он отчего-то не выпускал из рук почти севший смартфон, зевая уже через каждые полминуты и мгновениями вырубаясь. Но что-то внутри мешало. Мешало отложить трубку и как следует выспаться.
Где-то под утро он всё же сдастся, крепко зажмёт в пальцах мобильный и выберет из списка исходящих тот самый номер. Единственный. Не записанный. Из кухни давно исчезнут какие-либо признаки активности, за окном давным-давно всё поутихнет, и только больная голова будет продолжать бороться со сном, всё подбирая нужные слова. Которые прозвучат, как только Нина снимет трубку. А она снимет, он уверен. Ведь девчонка наверняка снова щёлкнула в голове переключателем, и теперь единственный верный аргумент её возвращения — это настойчивость и упорство, с которыми Глеб притащит эту неугомонную обратно.
Воздух набран в лёгкие в большом количестве, Миронов клацает подушечкой большого пальца по тому заветному номеру, тут же прикладывая к уху телефон и слушая надоедливые гудки. Которые, кстати, вскоре начинают раздражать, потому что их количество давно перевалило за второй десяток.
И парень чертыхается, сбрасывая и снова набирая. А ещё он лишний раз придумывает всему этому оправдание — ведь ещё практически не рассвело, Нина наверняка спит крепким сном, как всегда дёргая бровью, стоит ей услышать мешающий её спокойствию звук, будь то телефонный звонок или обычный, характерный для сквозняка стук оконной дверцы.
Гудок за гудком, это уже, кажется, четвёртый вызов подряд. Он рассерженно поджимает губы и наконец отбрасывает телефон, хватая с тумбы пачку сигарет и выходя на улицу.
Там тихо. Слишком тихо. Кажется, даже ветер уснул мёртвым сном, предоставляя возможность услышать тишину и насладиться пока ещё спящим районом, таким спокойным и безмятежным, вдыхающим желание видеть его таким всегда, без этой обыденной суеты.
Он неспешно скурит сигарету, вскоре принимаясь за вторую и утыкаясь взглядом куда-то вдаль. Но сколько бы выкурено не было — сейчас это точно не успокоит нервы. Спасает, наверное, только то, что он находит утешение в своей единственной версии: его девушка просто крепко спит. И хорошо, что он не знает, что где-то за несколько сотен километров Нина практически беззвучно роняет слёзы, глядя на светящийся экран мобильного, разрывающегося от его звонков.
