С того самого момента моя жизнь начала напоминать мне девятый круг ада. О посещении школы я тогда вообще не думала, моя голова была забита похоронами. Родители Наташи пообещали помочь мне в организационных вопросах, ибо отчётливо понимали, что для несовершеннолетней девочки справиться с этим делом в одиночку будет настоящей пыткой. Но обзвон старых знакомых, выбор платья, места для похорон, и даже выбор гроба не так давили, как осознание того, сколько соболезнований мне придётся выслушать через пару дней. А мне ведь придётся столько держаться, слушая одного человека за другим. Слушая, как им жаль, но заведомо зная, что моя мать не вызывала у них ничего, кроме осуждения и жалости. И неприязни, разумеется. Противно стало даже от той мысли, что на похоронах соберётся вся эта шайка-лейка её знакомых алкашей, для которых наше с Линой горе будет ничем иным, как поводом напиться. Одним собутыльником больше, одним меньше, им то что. Главное — чтобы мелочи на водку хватало. Но вся эта суета по крайней мере не давала мне расслабиться. Хоть как-то, но я была при деле. Ведь неизменным оставалось одно: пока я в центре внимания, пока я принимаю помощь и соболезнования, пока я окружена хотя бы каким-нибудь движением, но после... После крышка гроба закроется, и все люди в одно мгновение испарятся. И останется тишина. Наверное, тогда я и постараюсь вспомнить слова, сказанные Мироновым на лавочке больничного коридора.

К счастью, или же к сожалению, эти дни пролетели очень быстро. Я настолько абстрагировалась от ситуации, что на самом деле заставила поверить себя в то, что из меня ушли все чувства. Молча, без лишних эмоций, я принимала помощь и соболезнования прибывших на церемонию похорон людей. Наглотавшись успокоительных, я стойко перенесла и церемонию прощания, включая и самый тяжёлый для нас с сестрой момент на кладбище. Всё было довольно скромно, ибо скопленных когда-то родителями матери денег едва хватало, чтобы рассчитаться в арендованной столовой.

И наконец это кончилось. Кончилась суета, кончилась безмерная лесть, кончилось всё.

Нас с Линой в этот вечер забрали к себе родители Наташи. И поужинав с ними в полной тишине, я искренне их поблагодарила, изъявляя желание пойти поспать. С пониманием кивнув, тётя Таня обняла меня, поцеловав в лоб и пожелав спокойной ночи.

Только спать мне совсем не хотелось.

Улеглись мы втроём в комнате Нэт, и дождавшись, пока все уснут, я тихо прокралась в коридор, бесшумно открывая дверь и оказываясь за пределами квартиры.

Я не знала, куда пойду. Я просто шла, покуда уставшие за весь день ноги несли меня по ночному городу.

Останавливаясь у практически потухшей вывески, я долго смотрела на вычерченные на ней буквы. Но по правде говоря, на название нарисовавшегося передо мной бара мне было плевать. Мне хватало и того, что на двери была табличка, на которой крупным жирным шрифтом было написано: Круглосуточно. Да, это определённо мне подходит.

Вваливаясь в полупустой бар на шпильках и в чёрном платье чуть ниже колена, сразу плетусь к барной стойке. Усаживаясь, достаю из лифчика припрятанную тысячную купюру, приковывая внимание молодого бармена.

— Я прошу прощения. — Вялым от усталости голосом, я подзываю парнишку к себе, прижимая купюру ладошкой к столу и медленно подсовывая ему. — Можно сделать так, чтобы плавными, размеренными шагами, я отправилась в алкогольное забытие?

Не могу сказать, что взгляд его был одобряющим, но работа есть работа. Да и мне, честно говоря, плевать, что он подумает. Он тут и не таких видит, я уверена.

Выстраивая передо мной стопку за стопкой, он удивляет меня каждый раз разными напитками, от которых, признаться, гримаса на моём лице принимает всё новые и новые формы. Но я тут не для эстетического удовольствия. Я просто хочу накидаться. Я заслужила.

Со счета стопок я сбилась вот уже час как. На моё же счастье никто не решался ко мне подкатить. Тем и лучше. Глубокой ночью буднего дня в этом баре остались, по всей видимости, самые стойкие. В лице меня, какой-то мадам, неспешно растягивающей бутылку текилы, и пары местных алкашей, которым на вид было далеко за пятьдесят.

— А можно...мне... — стараясь сконцентрироваться не только на своей речи, но и на выставленном пальце собственной руки, я с до жути важным видом рассматриваю букет алкогольного разнообразия за уставшим барменом. — Ну... ну чего-нибудь.

Громко икаю, прекрасно понимая, что под названием “чего-нибудь” мне бы хотелось видеть большую, тёплую кровать.

— А по-моему, тебе уже хватит.

Я смотрю на бармена, уже было собираясь открыть рот и возразить, но с откровенным удивлением замечаю, как его губы даже не шевелятся. Чего не скажешь о глазах. И смотрит он определённо за мою спину.

— Чего? — прикладывая все усилия, я смотрю через плечо. И я всё ещё надеюсь, что это глюк. Ну, или белочка. Блондинистая такая белочка в лице моего одноклассника. — Бля-я-я...

— Да, тебе определённо хватит. — Без лишних комментариев, он как-то по-хозяйски берёт меня под руку, стаскивая со стула и тут же встречаясь с волной моего возмущения.

— Чего ты себе позволяешь? — всё ещё икая, я гордо задираю голову, но ма-а-ленькая искорка вспыхнувших внутри меня эмоций кричит, что я не так уж и злюсь его появлению. — Ты мне не хозяин, не указывай, что мне делать!

Боже, и представить боюсь, что сейчас думает обо мне бармен. Со стороны это наверное выглядит так, словно малолетняя пьянчужка в моём лице является той ещё обузой для парня, героически отыскавшего её глубокой ночью среди разнообразия баров.

— Да отцепись ты! — всё же вырываюсь из его рук, уже самостоятельно шагая к выходу.

— Серьёзно? — он вдруг останавливается, слегка повышая голос. — Ты действительно думаешь, что нахуяриться до зелёных чертей в опасном районе, ещё и ночью — хорошая идея?

— Так... — останавливаясь всего в метре от входной двери, я поворачиваюсь. Почти без запинки, но поворачиваюсь. — Последние несколько дней мне дались тяжко. Повторяю — тяжко. — Стоя на месте со скрещенными на груди руками, он внимательно слушает, чем я, собственно говоря, и пользуюсь. — Сегодня я похоронила собственную мать, которой едва за тридцать перевалило! Мой отец сейчас чёрт пойми где, трясёт своим хреном направо и налево, наверняка даже не зная, как зовут мою сестру. Если моё имя он ещё вспомнить в силах! Но мне нельзя расслабляться, ибо я должна сейчас быть для своей сестры всем! Опорой, поддержкой, да всем, чёрт возьми! А кое-кто ещё и считает, что я должна быть для него личной девушкой на побегушках! — с каждым предложением я закипаю всё больше, демонстративно выставляя руку и тыкая пальцем себе куда-то в область переносицы. — Так что просто посмотри на моё лицо! — прикладывая, как мне на тот момент кажется, весь свой актёрский талант, я стараюсь скорчить как можно больше жалостливую мордашку. — Это я пытаюсь изобразить, насколько сильно меня волнует мнение человека, который в хуй не ставит желания других, и который на этом же хую вертел хоть какие-то нормы морали!

Его лицо вытягивается от изумления, а я, замечая на себе взгляды всё ещё сидящих в баре людей, вдруг встряхиваю головой, отмахиваясь и направляясь прочь от этого заведения. К слову, дверью бара я хлопаю так, будто это она виновата во всём, что происходит в моей жизни.

Свежесть ночного ветра приятно обдаёт кожу, и я просто иду. Иду, ровным счётом не замечая вокруг ничего. Я даже сказать сейчас не могу, иду ли я по асфальту, по траве, или того лучше — по лужам, оставленным после собя проливным дождём.

На телефон приходит оповещение о сообщении, и я стараюсь сконцентрировать всё внимание на экране. Блять... Наташа. Очевидно, она проснулась среди ночи. И, что ещё более очевидно — заметила мою пропажу.

— Нина. — Где-то вдалеке я слышу голос блондина, но не обращаю никакого внимания. — Стой. — Продолжаю пялиться в экран, наконец разбирая расплывающиеся по нему буквы. Где ты, чёрт возьми?!? — Нина! — его голос позади меня всё ближе, и я отчуждённо закатываю глаза, недовольно скашивая губы и не переставая пытаться попасть по нужным клавишам, дабы написать, что со мной всё хорошо и я скоро буду дома. — НИНА!!! — но внезапно этот въедливый голос заглушает свист тормозов. А ясное видение происходящего перерастает в непроглядную тьму.