Не больше ей хотелось думать и о том, что будет с Таауром, если память к нему не вернется. Он станет беспокойным, грубым, обезумевшим от оставшихся забытыми имен и неисполненных священных обетов, станет считать себя клятвопреступником.

И это разобьет ему сердце.

Лайрэ стало трудно дышать. Такого бесчестия и таких мук она и врагу не пожелает, а не то что человеку, который покорил ее одним прикосновением, одной улыбкой, одним поцелуем.

– Я… – начала она, но тут голос ей изменил.

Гаррос молча вздохнул, обдумывая услышанное. Неотвязное ощущение беспокойства пронизывало его мысли. Что-то тут было не так. Он знал это.

Он не знал лишь, что именно.

– Я не знаю, – сказала она прерывающимся голосом. – Но я вижу… Может случится столько зла! И так мало добра… И если мы ошибемся то… То смерть…

«Смерть беспощадной лавиною рухнет…»-знаю! Может, будет лучше, если я возьму незнакомца к себе, в Геортен, – задумчиво произнес Гаррос.

– Нет.

– Почему нет?

– Он носит священный ильяр. Он мой. Уверенность, прозвучавшая в голосе Лайрэ, удивила и встревожила Гарроса.

– А что если память вернется к нему? – спросил он.

– Значит, так тому и быть.

– Ты можешь оказаться в опасности.

– На все воля Небес и Подземелья.

– Тебя не понять, – сказал он наконец. – Я пришлю за ним дружинника, как только мы возвратимся с охоты.

Лайрэ непокорно вскинула голову.

– Как тебе будет угодно, господин.

– Проклятье! Демон в тебя вселился, что ли? Я же только хочу узнать о человеке, у которого даже и имени нет.

– У него есть имя.

– А мне ты сказала, что он не помнит, как его зовут.

– Он и не помнит, – ответила Лайрэ. – Имя дала ему я.

– Как его теперь зовут?

– Тааур.

Гаррос открыл рот, потом вернул челюсть на место.

– Объясни, – потребовал он.

– Надо же было как-то его называть. «Пришедший из Безмолвия» ему подходит.

– Тааур, – повторил Гаррос ничего не выражающим тоном.

– Да.

Лайрэ прикрыла глаза и неслышно вздохнула с облегчением: Гаррос больше не заговорил о незнакомце, которого она нарекла Таауром.

– Вианна придет к тебе к ужину, – продолжал Гаррос. – И я тоже. Лайрэ вдруг обнаружила, что смотрит в холодные, топазовые глаза волка, живущего внутри у друга ее детских лет. Она вздернула подбородок и уставилась на Гарроса прищуренными глазами, взгляд которых был так же холоден, как и его.

– Да, господин.

Ухмылка Гарроса сверкнула над темно – рыжими усами.

– У тебя еще осталась копченая медвежатина, которую прислал мельник?

Она кивнула.

– Вот и хорошо, – сказал он. – Я буду жутко голоден.

– Ты всегда голоден, – улыбнулась Лайрэ.

Смеясь, Гаррос заставил сокола пересесть к нему на запястье, чуть тронул шпорами свою лошадь и поскакал в чащу.

Лайрэ смотрела ему вслед, пока он не исчез и смотреть стало не на что, кроме каменистого склона. Лайрэ наклонила голову и прислушалась, но не уловила топота копыт приближающейся лошади. В отличие от Гарроса, Вианна дождется окончания охоты, чтобы поговорить с ней.

Успокоившись, Лайрэ вошла в дом и тихонько притворила за собой дверь. Так же бесшумно она заложила проем толстым деревянным брусом. Теперь, пока она не вынет брус, никто не сможет к ней войти, разве что прорубит дверь топором.

– Тааур? – тихо окликнула Лайрэ. Ответа не было.

Страх ледяными щупальцами сжал ее внутренности. Она подбежала к кровати и отдернула занавес.

Тааур лежал на боку – тело расслаблено, глаза закрыты. Лайрэ протянула руку и коснулась его лба. От облегчения ее задержанное дыхание с шумом вырвалось из груди. Он спал глубоким, но естественным сном.

Тааур пошевелился, но не отстранился. Напротив, он потянулся к ней, к ее прикосновению. Его рука нащупала ее руку и крепко ухватилась за нее. Когда она хотела отнять руку, его пальцы сжались еще крепче. Она почувствовала, что он просыпается.

– Нет, – прошептала она, гладя свободной рукой Тааура по щеке. – Спи, Тааур. Выздоравливай.

Он опять погрузился в сон, но руки Лайрэ из своей не выпустил. Она сбросила башмачки и села на край ложа, борясь с усталостью, которую гнала от себя все эти долгие дни и ночи с того часа, как нагое тело Тааура оказалось у нее на пороге.

Но спать ей было еще нельзя. Следует все обдумать, найти ту единственную нить в запутанном переплетении судьбы, которая приведет к богатым всходам на ниве жизни, а не к безвременной гибели.

Так много зависит от проклятого пророчества.

Да. Пророчество. Надо сделать так, чтобы другие его слова не сбылись. Боюсь, что свое сердце я уже отдала, но тело и душу еще нет.

Наконец усталость одолела Лайрэ. Глаза ее закрылись, она качнулась вперед и уснула прежде, чем голова ее коснулась подушки. Почувствовав рядом с собой вес ее тела, Тааур наполовину проснулся, придвинул ее ближе к себе и вновь погрузился в целительный сон.

Заключенная в объятия тех самых рук, которые были Для нее запретны, Лайрэ спала самым спокойным и безмятежным сном в своей жизни.

Она проснулась лишь тогда, когда в сумерках послышалась мелодия волчьей песни. Первым ее ощущением было ощущение удивительного покоя. Вторым – ощущение тепла, словно спину ей грело солнце. Третьим – ощущение того, что она лежит в изгибах обнаженного тела Тааура, как в колыбели, а одна ее грудь в чаше его правой ладони.

Ее вдруг обдало каким-то странным жаром. Потом от прилива крови у нее запылали щеки. Она попробовала выскользнуть из объятий Тааура. Он сонно вздохнул и крепче сжал руку. У нее перехватило дыхание от тех ощущений, которые побежали от груди по всему телу.

Волк завыл опять, сзывая родню на вечернюю охоту.

Со всей быстротой, на какую осмелилась, Лайрэ выскользнула из постели. Увидев, что Тааур вот-вот опять проснется, она убаюкала его легкими пассами и заклинаниями – и тот снова затих.

Облегченно вздохнув, Лайрэ отошла от кровати. Ей надо быть одной, когда она будет разговаривать с Гарросом и Вианной. Лайрэ накинула на плечи плащ из зеленой шерсти и застегнула его большой серебряной брошью в виде лунного серпика. Поверхность бибулы была покрыта древними письменами, что придавало чеканному серебру некое загадочное очарование. Когда она сняла запиравший дверь засов и вышла в сгущавшиеся сумерки, ее брошь заблестела так, будто впитывала в себя свет, чтобы светиться с наступлением ночи.

Едва Лайрэ успела закрыть за собой двери усадьбы, как на ведущей из леса тропинке показалась Вианна. Она шла пешком и была в своих обычных одеждах синего цвета, расшитых пурпурными и зелеными нитями, но в сумерках все цвета казались почти черными.

Ее седые волосы были заплетены в косы и стянуты обручем из сплетенных серебряных нитей. Длинные рукава платья чуть не волочились по земле.

Как и у Лайрэ, у Вианны тоже не было никаких родственников, но, несмотря на это, весь ее вид говорил о том, что она – высокородная леди. Вианна, которая растила девочку так, как если бы та была ей родная. Однако сейчас Вианна не выказала желания обнять свое приемное дитя. Она пришла к Лайрэ скорее как прорицательница, чем как подруга и наставница.

Мурашки беспокойства пробежали по коже Лайрэ.

– А где Гаррос? – спросила она, бросая взгляд за спину Вианны.

– Я сказала, что хочу немного побыть с тобой наедине. Ибо желаю знать, много ли тебе удалось узнать о том человеке, которого Гаррос нашел спящим в Священном Круге, – мягко произнесла Вианна.

Умолкнув, она пристально смотрела на Лайрэ проницательными серыми глазами. Лайрэ с трудом сохранила внешнее спокойствие и не начала бормотать первое, что пришло ей на ум. Временами молчание Вианны действовало на людей столь же устрашающе, как и ее пророчества.

– Он не просыпался с самого утра, – сказала Лайрэ, – а утром проснулся лишь на несколько мгновений.

– Какие были его первые слова при пробуждении? Хмурясь, Лайрэ стала вспоминать.

– Он спросил меня, кто я такая, – ответила она через минуту.