– Мне страшно за тебя, за себя, за нас.

– Оттого что я не могу вспомнить прошлое?

– Нет. Оттого что ты можешь его вспомнить. Он резко втянул в себя воздух.

– Почему? Что в этом может быть плохого?

Тааур нагнулся так, что его губы почти касались губ Лайрэ. Когда она попробовала отстраниться, его рука крепче сжала ее подбородок, а другая скользнула ей за спину.

– Всего один поцелуй. Большего я не прошу. Подари один поцелуй человеку; которого ты вывела из тьмы.

Тело Лайрэ напряглось, но ей не под силу было сопротивляться искушению его страсти и ее собственной.

– Мы не должны, – прошептала она.

– Да, – тоже шепотом ответил он и улыбнулся.

– Это опасно….

– Тааур…

– Да. Вот так.

На этот раз Лайрэ не испугалась, когда почувствовала живое тепло его языка, скользнувшего к ней в рот, но поразилась его сдержанности. Она ощущала бушующую в нем страсть – словно бурное море, волны которого разбиваются о берег его воли.

Все его тело было невероятно напряжено, словно натянутая тетива. Он содрогался от желания. Но его поцелуй был лишь немногим больше, чем дуновение тепла, чем легкое касание вспыхнувшего и тут же угасшего язычка пламени.

Сама того не сознавая, Лайрэ с едва слышным, коротким стоном шире открыла губы, прося большего, чем предлагал Тааур. Огрубевшие в сражениях руки осторожно переместились, притягивая ее все ближе и ближе к средоточию пылавшего в нем огня.

– Я хочу, чтобы ты сделал это.

Его выдох превратился в стон. Его губы настойчивее прильнули к ее губам. Его чресла соединялись с её бедрами в ритме древнего извечного танца страсти, таком же древнем и таком же вечно юном, как заря нового дня.

Наконец Тааур поднял голову и с трудом перевел дыхание.

– Мое тело знает тебя, – уверенно сказал он. – Оно откликается на тебя, как ни на кого другого.

Лайрэ охватила дрожь; она боролась с двумя потоками страсти – его и своей; их желание сливалось и росло, пока не стало рекой в половодье, и берег уже обваливался у нее под ногами, и течение было готово вот-вот подхватить ее и унести.

– Сколько раз мы лежали вместе в темноте, соединенные вот так и наши тела были горячими от желания? – спросил он.

Лайрэ хотела ответить, но, ощутив руку Тааура на своей груди, растеряла все мысли.

– Сколько раз я снимал с тебя одежду, целовал твои груди, твой живот, твои… В ответ раздался лишь прерывистый стон желания.

– Сколько раз я раздвигал тебе бедра и входил в тебя?? – зарычал он.

– Тааур, – простонала она. – Мы не должны.

– Почему нет, любимая? Почему нельзя делать того, что мы раньше уже делали много раз?

– Мы не… – У нее перехватило дыхание. – Никогда.

– Всегда!! – возразил ей Тааур.

– Тааур, – прерывающимся голосом прошептала Лайрэ, – ты как огонь, который сжигает меня.

– Нет, это ты меня сжигаешь!

– Мы не должны больше… касаться друг друга.

Тааур как-то загадочно усмехнулся.

– В свое время, – согласился он. – Но сначала я потушу тот огонь, что в тебе. А ты потушишь тот, что во мне.

Охваченная дрожью Лайрэ представила себя нагой в объятиях Тааура, когда одежда не притупляет пронзительности ощущений, когда между ними нет ничего, кроме страстного жара их слившегося дыхания, и она отдает свое тело своему темному воину.

Вдруг безымянного воина ты пожелаешь всем сердцем, душою и телом.

– Нет! – внезапно крикнула она. – Это грозит нам бедой!

Сильные руки сжали ее еще крепче и не дали ей вырваться, когда она попробовала это сделать.

– Отпусти! – воскликнула она.

– Не могу и не хочу, – рассмеялся он.

– Отпусти!

Тааур заглянул в широко открытые золотистые глаза Лайрэ. То, что он в них увидел, заставило разжать руки. В тот же миг она отступила на такое расстояние, чтобы он не мог до нее дотянуться.

– Ты боишься, – сказала она, сама почти не веря этому.

– Да… – коротко ответил он.

– Римс сказал мне, что ты хочешь поехать со мной в Фиирн и посмотреть, как мои люди обучаются военному искусству, – сказал Гаррос.

– Да, – в один голос ответили Лайрэ и Тааур. Все трое стояли в перед открытой дверью. В нескольких шагах от них, за порогом, с видом кающегося грешника стоял Римс, держа под уздцы коней для Лайрэ и Тааура. Одна из них ударила копытом о землю и фыркнула, раздраженная струйкой дождевой воды, сбегавшей у нее по ноге – небо сочилось моросящим дождем.

Гаррос искоса бросил взгляд на Тааура, потом повернулся к Лайрэ.

– Раньше тебе никогда не хотелось смотреть на учения, – мягко заметил он.

– Как и Таауру, мне тоже надоело сидеть в усадьбе как репа в грядке, – натянуто ответила Лайрэ. – Осенние дожди нагоняют тоску.

Гаррос повернулся теперь к Таауру. Тот попробовал улыбнуться, но его улыбке недоставало как веселья, так и непринужденности.

– В таком случае решено, – сказал Гаррос, шагая за порог, – едем в Фиирн.

Лайрэ натянула на голову капюшон своего плаща и ступила на траву, блестевшую крупными каплями воды. Дым от горевших в очагах поленьев и торфа змеился в утреннем воздухе, пробираясь между каплями влаги, которые были слишком мелки, чтобы стать дождем, и слишком крупны для тумана.

Когда Лайрэ приблизилась, Римс сдернул покрывало с седла грациозной гнедой кобылки. Он не пытался помочь Лайрэ сесть в седло. Для этого ему нужно было бы прикоснуться к ней, но Римс знал, что никто не смел касаться Лайрэ без ее особого соизволения.

Тааур ничего такого не знал. Бросив изумленный взгляд на юного дружинника, он быстро шагнул вперед и подсадил Лайрэ в седло, прежде чем остальные сообразили, что он собирается делать.

Гаррос успел наполовину выхватить свой меч из ножен, но увидел, что Лайрэ осталась спокойной. Прищурившись, он наблюдал за ними обоими.

Уже отпуская ее, Тааур позволил себе провести ладонями от талии к бедрам, ощущая упругость ее тела.

– Благодарю тебя, – сказала Лайрэ.

…Лайрэ в жизни не испытывала ничего подобного. Она казалась себе арфой, струны которой перебирают пальцы мастера. Каждое прикосновение Тааура вибрировало в ней, вызывая дивные аккорды в самых неожиданных местах. Бешеный стук ее сердца сочетался с каким-то странным ощущением, как будто что-то таяло глубоко у нее внутри. Дыхание становилось учащенным, а кожа приобретала тончайшую чувствительность.

Иногда ей было достаточно лишь посмотреть на Тааура, чтобы ею овладела сладкая истома, от которой душа таяла, словно воск в пламени. Тааур вскочил в седло запасной лошади с грацией прыгнувшей на забор кошки. Его рука ободряюще погладила густую лошадиную гриву.

Глубоко, до боли вздохнув, Лайрэ попыталась подавить зов своего тела, требующего именно этого единственного человека, которого ей было запрещено желать. Но она ничего не могла поделать со своей памятью, где жили и выражение глаз Тааура, когда он смотрел на нее…

– Лайрэ, тебе дурно? – спросил Гаррос.

– Нет, – слабым голосом ответила она.

– Что-то не верится.

С загадочной, чувственной усмешкой Тааур заставил свою лошадь посторониться и подождать, пока Гаррос займет свое место во главе и они тронутся в путь в неясном свете раннего утра.

Гаррос повернулся к Лайрэ.

– Вианна знает? – спросил Гаррос.

– Да.

– Что она сказала?

– Она все еще спрашивает совета у своих духов живущих среди дольменов и кромлехов.

Гаррос хмыкнул.

– На моей памяти Вианна никогда еще не раздумывала так долго над пророчеством.

– Никогда.

– Во имя Неба!! Неудивительно, что Таауру так не терпится убраться из усадьбы, – пробормотал Гаррос.

Лайрэ искоса глянула на него, но ничего не сказала.

– Что-то ты не очень разговорчива сегодня, – бросил Гаррос.

Она кивнула головой.

И не сказала ни слова.

С нетерпеливым проклятием Гаррос развернул лошадь, пришпорил ее и поскакал вперед. Двое дружинников с дружинниками рысью подъехали через луг и присоединились к этой небольшой кавалькаде. На них под плащами были надеты кольчуги, а головы были защищены округлыми шлемами. Под седлом у обоих дружинников были боевые кони чистых кровей.