Но не время расслабляться, пора бы приладить пару отколовшихся камушков из приступки на заднем дворе усадьбы. Приступка та служит основанием под лестничку, ведущую в курятню. И близорукий Шломо уже не раз промахивался башмаком мимо, аккуратно выскальзывая ногой из-за двери в тот момент, когда выносил с десяток собранных яичек.

А значит, замешивает татарин в оцинкованной бадейке смесь песка, щебня, цемента и воды в нужной пропорции, месит увлечённо и отставляет в сторонку. Пока всё густеет и приобретает необходимую форму, грызёт он яблоко, наблюдая за тем, как пара птиц роется в грязи поблизости. Ну а затем уж, виртуозно орудуя мастерком, принимается за работу.

Так, за всем этим неспешным и нехитрым бытом, часы подбираются к обеду. Возвращается с основной своей фермы Шломо, разогревает всякие блюда Мойра и носится-резвится вокруг Мира, прибежавшая зачем-то от подруги на обед (хотя обычно её до вечера дома не видать).

Кушает семейство на открытой веранде, прячась от зноя за тюлевыми занавесками. И опять же тихо-мирно беседуют о своём, предполагая планы уже на вечер, рассказывая между делом интересные истории.

В послеполуденный час Искандер от суеты по шломовскому двору на сегодня свободен, но это не значит, что настала пора активного бездействия. Такой ленью он маяться не привык, потому, открыв ворота, важно выступает навстречу сельским приключениям.

Дел же у него, по совести, в Староголубово много, поскольку полюбился татарин местному населению всеогромнейше. Ведь и не мог не полюбиться, с его-то золотыми руками, которыми природа щедро одарила.

А чем он только в деревеньке не занимался. Там душевую кабинку отладить в свете полива, тут шкафик в хате кому выправить, у Прасковьи Ивановны механизм микроволновки старинной починить, а у Андрей Петровича обмозговать устройство полочек в подполе, – везде и всюду успевал Искандер. И поспевал радостно, с шуткой-прибауткой, как это он только один и умел.

Притом пытались наградить его сельчане местами чаркой самогона, но, памятуя наказ Шломо, отказывал татарин, приговаривая, что уж лучше б вкуснятиной какой угостили. Когда презентом, а когда и бумажкой гривенной невысокого номинала, но благодарили за помощь люди сердечно, от души, радуясь, что такого толкового мужика еврей в их край зазвал.

На сегодня намечает Искандер для себя поход к деду Григорию, давно зазывавшему его оценить, чем у него приболела газонокосилка. Модель её не новая, отработавшая года три уже, и вот теперь начавшая чихать и глохнуть спустя некоторое время после завода.

К процессу осмотра триммера подходит татарин основательно: сняв крышку с движка, углубляется во внутренности прибора с достойной опытного механика внимательностью. И копается с плоскогубцами под бурчание деда не так уж долго, выяснив скоро, что требуется замена свечи.

Григорий, с одной стороны, вроде и рад, что проблема объяснилась, а с другой – лишние хлопоты, ехать теперь в город запчасть присматривать… Но Искандера, конечно же, хвалит, ритуально предлагает тяпнуть горелки, а получив строгий отказ, суёт ему свёрток с чем-то непонятным. Отказывать в подарке пожилому человеку неудобно, и татарин, переправив свёрток в наплечную свою сумку, смущённо выбирается под дружескую дедову мову на сельскую улочку.

А тут уж дело, как ни крути, к вечеру совсем – под разнообразные деревенские звуки, шумы, говор людской садится ослабевшее солнце куда-то в красноту за дальним домиком вдовы Галки. Искандер, осчастливленный очередным днём, наполненный трудом и смыслом жизни, неспешно переступает в сторону еврейской усадьбы. Навстречу идут пастухи, с гонором марширует местная молодёжь с семечками, и все радостно, шутливо с ним переговариваются, – вот так любят, проявляют симпатию к татарину сельские.

У шломовских ворот совсем ненароком встречается он с Горемыкой, вернувшимся откуда-то с полей. И улыбаются друг другу снисходительно, с загадочностью старых закадычных друзей, побывавших в разлуке всего-ничего.

А надо бы сказать, что единорог тоже в Староголубово совсем не скучает, занимается деятельно жизнью своей отдельно от родного семейства. Буквально, набрав в друзья местных ребятишек, пропадает почём зря на воле степной, ненасытной, вблизи деревеньки.

Чем они только не занимаются в беззаботном своём приволье. Катать детишек Горемыке в одно удовольствие, но этим они, конечно, не ограничиваются. Играют большой ватагой в разные игры, изучая миры окружных подлесков с прячущейся по кустам фауной. Потом – вовсю купаются в речушке-грязнушке, петляющей извилисто тут же, поблизости. И особенно яркой радугой переливается бока с разных горемычных сторон в моменты, когда он под детские вскрики вылезает, отфыркиваясь, на золотистый песок низкого берега и плюхается утомлённо оземь.

Поскольку разумом сам единорог как раз подходит под обыкновенного шести-семилетнего ребенка, то и диалоги между ними выстраиваются вполне себе на равных. Ребята постарше пробуют учить животное алфавиту и чтению, но, кажется, выходит это пока что не очень.

Настолько насыщенная жизнь у Горемыки, что, здорово уставший, он прибегает домой к вечеру, в голодном безумии готовый съесть и гиппопотама. Тут у них с Искандером повторяется ритуал окормления: тащит татарин обессилевшему единорогу из кухни очередные блюда всякого съедобного. А пока тот ужинает, заводит, между прочим, всегда диалог, с обсуждением их новой жизни и вечным вопросом – не скучно ли им тут? А может, – снова в путь-дорогу?

Горемыке отнюдь не скучно, о чём он честно и заверяет хозяина. Упокоенный такой информацией Искандер идёт, наконец, к виноградной беседке, где под китайским фонарём уже обустроила обширную свою вечернюю гастрономию Мойра.

И вот в накинувшихся на землю сумерках благолепствуют они странной семьёй своей с жужжащими вокруг комариками, ужинают неспешно, беседуя о чём-то фантастическом под чай с вареньем, а то и припивая вытащенное из шломовского подпола вино.

Сидит Искандер иной раз в беседке, млеет, и пальцами боится шевельнуть. Поскольку боится, – а ну вдруг сон всё это, волшебный, славный, но всё лишь сон?

Обидно было бы, правда, внезапно очнувшись где-нибудь на шоссе между Развозово и Мукомолово, потерять эту кремовую сказку в чудесном лете сбывшихся их с Горемыкой надежд…

Горделиво выступает из ворот усадьбы Искандер, ведя за собой на узде нетерпеливого Горемыку. Улыбается во весь рот, поглядывая по сторонам, где уже собирается потиху праздный староголубовский люд. Из-под ног мызгают восторженные ребятишки, а старики со старухами степенно кивают ото всюду с важной благожелательностью. На улице расцветает воскресенье, а значит праздник к нам приходит, всегда супер-клёво.

Оба сегодня разодеты ярчайше. Татарин втиснут в обычный по таким случаям свежайший костюм под фраком, на голове – настоящий цилиндр, украшенный зелёным клевером. Единорог как бы невзначай хвастается яркой попонкой на седалище, на макушке же у него красуется приспособленная чуть набок пурпурно-алая феска с бодрой кисточкой. В хвост вплетены фенечки, что на самом деле Горемыке нравится не очень, – по его мнению, уж это совсем экивок в сторону олдового хиппарства.

По привычке, давно уже принятой, созывает Искандер сельский народ на майданчик, образованный тут перед начальственным будинком. Ровно в полдень, когда все желающие займут положенные места, начнётся представление.

В Староголубово, где развлечений с гулькин напёрсток, этого еженедельного шоу ожидают с нетерпением. Собирается народ, от мала до велика, хоть уже все привыкли к Горемыке с его необычными чудачествами. Главным делом интересуются коронным номером, который каждый раз за неделю Искандер придумывает заново, так чтобы не повторится. И всегда выходит удачно, без оваций и туго набитого гривнами цилиндра артистов не отпускали.

Но чем же порадует татарин людей сегодня, что они с единорогом задумали преподнести на этот раз? Волнуются, теряются в догадках староголубовцы, от нетерпения уж изнывают, потея круговой толпой на лобном месте.