Между тем вернувшийся к столику с подносом Остап демонстрирует чудеса цирковой виртуозности, расставляя еду и пиво так, будто это его личный бенефис.

– Кушайте на здоровье. И коню вашему пицца пусть будет в приёмнысть, только животных ко мне в кафе нельзя. Санинспекция не дозволяет.

Отпустив жестом руки Остапа восвояси, Искандер яростно вгрызается в шашлыки, мощно заливая их пивной жидкостью. Притом не забывает и об единороге, перекидывая ему через ограду хрупкие кусочки местной пиццы.

В процессе поглощения Искандер почти упускает тот момент, когда напротив него за столиком вдруг образуется еврей с дочкой. А увидев их, внезапно попёрхивается, и во спасение одолевает до конца пузатую пивную кружку.

– Здравствуйте, гражданин с единорогом. Очень рад приветствовать вас в наших краях, позвольте представиться, таки меня зовут Соломон. Или друг для друга просто Шломо. Мы ведь станем с вами друзьями, не так ли? Ну пожалуйста, мне очень нужно…

Искандер смотрит подозрительно, косится в сторону Остапа, подзывая его пустой кружкой с намёком на повторение напитка.

– Я хоть и с единорогом, но дел с вами иметь не хочу в принципе. Не то, чтобы я какой-то там антисемит… Просто у нас разные с вами дороги, это мне очевидно.

Шломо загадочно и задушевно улыбается, продолжая свою нить повествования:

– А это дочка моей сестры, – Мира, Мирочка. Очень славная девочка, поверьте мне, таких ребёнков просто не существует. Ах, вы бы видели какие она узоры вышивает…

Искандер почти решается пресечь дальнейшее знакомство, но что-то такое внутреннее, его, кажется, мягкая интеллигентность, распоряжается ситуацией по-своему. И он натурально умолкает, ожидая второй порции пива.

Шломо времени между тем не теряет.

– Я, собственно, вот по какому вопросу хотел с вами познакомиться. Мы с Мирой влипли в затруднительное положение, решительно не умеем уехать из Тетищево в моё родное Староголубово. У меня там, видите ли, кое-какой фермерский бизнес организован, да и живу там. А Миру мне передала на временное сохранение её тётушка, моя сестра, Софочка, поскольку сама с мужем уехала на працювки в Поланд.

Остап, наконец, бухает по столику пивом перед Искандером, ввергая его на секунду в дрожь от неожиданности своего появления.

– Всё это хорошо и интересно, пан Шломо, только каким боком к твоей истории я с Горемыкой? Говорю же, у нас свой, параллельный путь, у нас завтра шоу в конце концов. Приходи, кстати, посмотреть, билет всего-то… сорок гривен.

Но когда еврея такими отвлекающими манёврами сбить с толку можно было? Посматривая на Миру, которая тянется радостными ручками в сторону всхрапывающей морды Горемыки, он упрямо гнёт свою линию:

– Шоу – это хорошо и нужно, особенно полезно для такой откровенной географической дыры, как Тетищево. Кто ж спорит? Однако, и вы вникнете в мою ситуацию. А она такова – вызываю я беспилотное такси, шобы ехать с Мирой обратно, в Староголубово. А оно, представьте, образует прайс в пятьсот гривен, вот прямо на экране этой раскладки такие ужасные цыфири… Вы можете себе это безобразие вообразить? Тут езды какой-то полчаса по просёлочной дороге, и за это удовольствие с меня и Миры – пятьсот гривен? Да я скорее пешком дойду, чем буду согласовывать такой прайс.

Искандер пьёт пиво, теперь уже неспешно, поскольку жажда улетучилась. Мира кормит Горемыку остатками пиццы, а Шломо не отступает:

– И вот, увидев вас, такого красивого, благородного, с не менее элегантным единорожкой в спутниках, я и подумал – вот это мой спаситель на завтрашний день. Я бы сказал даже Моисей, если бы не настолько сильно уважал книжную религию моих предков. И не подумайте, что я совершенно бесплатно хочу использовать вас в качестве транспортного средства для Мирочки. Но ведь и прайс у вас будет совсем не пятьсот гривен, не так ли? Поймите меня правильно, Мира такой ещё ребёнок, пешком ходить в далёкий путь ей болезненно. А это, понимаете, дети, это головная боль, и сплошное нытьё от физических неудобств. Тогда как ваш единорожка мог бы здорово облегчить детские страдания, чтобы ни одна слезинка…

Сурово грохает об стол пустой уже почти кружкой Искандер и мрачно смотрит на лебезящего Шломо.

– Сто гривен. И деньги вперёд.

Шломо мило, обаятельно улыбается:

– Помилуйте, ну шо вы как будто неродной? Пятьдесят гривен, и то, только из уважения как к другу и партнёру по путешествию…

Неожиданно мощно икнувший Искандер багровеет от напряжения, пучит глаза на Шломо.

– Торговля, значит, началась? Давай сразу сосчитаемся на семьдесят пять, а ниже ни на гривну не уступлю, вот как хошь, Аллах мне свидетель.

Теперь настала очередь жевать и мучительно раздумывать Шломо. Но он всё же соглашается и тянет руку навстречу искандеровой руке.

– Сдешевил, – хрипит легонько Горемыка, вытягивающий голову свою из тьмы внезапно опустившейся за кафе-шантаном украинской ночи.

А Шломо уже уводит тему в сторону ночлега, сообщая информацию о том, что заночевать все могут в подсобке у Остапа, о чём он заранее с барменом договорился. Единственное, что придётся и тут подмазать… Но что поделать, иного варианта на сегодня у Искандера с Горемыкой нет, да и Остап уже почти совсем свой, родной человек в этом маленьком, затерянном в безграничной вселенной местечке.

Странная процессия выступает из Тетищево ранним воскресным утром в момент, когда разогнавшееся от горизонта солнце расталкивает в небесной лазури кучки безмятежных облаков.

Впереди степенно цокает копытцами тощий единорог, с девчушкой на крупе, позади шествуют два джентльмена. И все уже заранее утомлены, пресыщены будущим переходом, хотя не сделали ещё пары километров по петляющей в рытвинах подсохшей дорожной грязи.

– Говорю тебе, Искандер, к вечеру уже будем на месте, и Мойра, моя ненаглядная, таки угостит вас с Горемыкой примечательным кугелем, выставит к столу наваристый кнейдлах, а на десерт у нас всегда имеется рассыпчатый земелах. Искандер, вот ты кушал когда-нибудь настоящий земелах?

– Не разбираюсь я во всей этой вашей гастрономии. Только ты мне нос не крути, Шломо, поскольку вчера ты увещевал в том, что добираться до Староголубово примерно с полчаса. И я, как видишь, помогаю в ущерб себе, отменяю шоу, а это минимум пятьсот гривен выручки…

– Ай, Искандер, ну чому ты такой меркантильный? Забудь о гривенах своих хоть на минутку и подумай о нашей маленькой Мире. Ей ведь всего шесть годин, и длинные путешествия на расстояния пешком она совсем не выдерживает. И потом, когда я говорил про полчаса, имелось в виду транспортное средство. А твой Горемыка – он шо, разве машина?

Искандер протирает платочком лысину под приподнятой бейсболкой, вертит головой.

– Ты животное это не трогай. Оно в моей собственности три года как уже обитает, и работает как часы. Лучше всякой машины ползает по дорогам, между прочим. Но только ведь и кормить его приходится. А что корму с семидесяти пяти гривен? На один ужин, положим, если у Остапа в его кафе-шантане.

У Миры с Горемыкой впереди свои разговоры. Девочка, придерживая в руке растрёпанную куклу, другой ладошкой треплет единорога за непоседливое ухо.

– Горемыка-горемычка, а зачем тебе такие большие уши? Единорожка, а кто тебя научил разговаривать? А почему ты так медленно ходишь, надо быстрее, а то под солнышком жарко…

– Дети – беда. Одни хлопотА, – ответствует на это Горемыка, подёргивая головой.

– Мама рассказывала, что говорящие животные опасны, потому что замышляют против человеков заговор… Горемычка, ты замышляешь, да?

– Да, особенно сейчас, – грустно отвечает единорог, перебирая копытами по грязи.

Так они и шли, шли, шли, пока, наконец, беснующиеся по небу облака, не воссоединились в одну большую, свинцовую, угрожающую дождём тучу, которая в какой-то момент поглотила солнце, отправив в застывшую околоземную духоту порыв яростного ветра. Тут же вдали тихо, урчаще загромыхало, повторился стлавший вокруг кустарники и травы ветродуй.