Можно многим поступаться,

Только сам спасай свою судьбу.

Как постелешь, так тебе и спаться

Будет даже и в гробу.

Наилучший совет — Эсайас Тегнер

Маттиас Линдгрен перевёлся в наш класс посреди семестра. Его семья переехала из Мальмё*. Многие ребята из больших городов любят подчёркивать, что они — слава Богу — не отсюда: нарочито удивляются всему провинциальному и тишине, наступающей задолго до захода солнца.

«И как вы здесь вообще развлекаетесь?» — спросил мой лучший друг Густав, проучившийся несколько лет в стокгольмской школе.

Но Маттиас был не из таких. Новенький одевался вполне обыкновенно, не как стокгольмские снобы: тёмные джинсы и джемпер. Аккуратно уложенные пепельно-русые волосы, приятная улыбка и южный акцент — вот и всё описание. Эти детали я подметил, пока он по просьбе учителя представлял себя классу. Маттиас занял место за первой партой, улыбнулся в ответ на приветствие Берты, а я как будто очнулся ото сна и начал конспектировать лекцию.

Пожалуй, если бы я на него не взъелся, Маттиас стал бы гораздо популярнее среди сверстников. Но с моим мнением принято было считаться. Если честно, мне сложно описать себя в те годы. Я не знал, чего хочу от жизни, и оттого, наверное, во мне всё было каким-то «средним». Я участвовал в спортивных соревнованиях, но не был капитаном команды. Учился неплохо, но не возглавлял рейтинг класса. Стриг свои русые волосы так же, как и большинство парней в гимназии. Я знал многих выпускников, и меня часто приглашали на вечеринки. В общем, был тем самым парнем, который зависает с крутыми ребятами, но сам по себе не такой уж и классный.

В следующие дни я наблюдал за новичком, как и все остальные. Маттиас умудрился заработать репутацию эрудированного и начитанного человека на следующий же день. Шёл урок шведской литературы, мы начали проходить «Сагу о Йёсте Берлинге».

Мы с Густавом расположились на задних партах, чтобы нас не впутали в дискуссию. Друг занимался крайне важным делом — выковыривал из только что купленного чизбургера маринованные огурцы. Я старался прикрыть его книгой, потому что в прошлый раз фрекен Фергусон — наша учительница — уже выставляла нас за дверь: тогда мы использовали черновики для игры в морской бой.

— Ну, что вы можете сказать о саге, Карсон? — Фергусон расхаживала между рядами и обратилась к первой попавшейся жертве. Карсон встрепенулся: весь урок он наблюдал за сидевшей на подоконнике иволгой.

— Хорошая книга. Неплохая.

— Неплохая? — у неё аж щёки раскраснелись от негодования. — Неплохая? Этот роман надо впитывать, прочувствовать! Сельма Лагерлёф* получила за него Нобелевскую премию не для того, чтобы вы назвали его неплохим.

— Если честно, книга скучная, фрекен, — перебил её тираду Маттиас. — Её сложно анализировать. Автор всё время ставит читателя в тупик.

— Продолжайте, — повернулась к нему Фергусон. — Я вижу, вы её хотя бы читали.

— Все поступки персонажей очень неоднозначные, и их можно трактовать по-разному. В них сложно разбираться, и это требует времени. К тому же в конце Лагерлёф сводит всё к банальной истине: герой обретает спасение через самоотречение…

Фрекен Фергусон ответ явно впечатлил. Конечно, почти никто в нашем классе «Сагу» и не собирался читать. Она ещё долго с ним о чём-то беседовала, всё о каких-то невероятных описаниях зимнего леса, мистической составляющей, поиске своего «я»…

После этого Ева — моя девушка — как будто помешалась на новеньком. И если сначала она пыталась маскировать свой интерес, то вскоре стала частенько садиться рядом с ним во время ланча или лекций. Передо мной Ева оправдывалась тем, что хочет помочь ему адаптироваться. Я подметил, что Маттиас в адаптации не нуждается, но она пропустила замечание мимо ушей.

Однажды, убирая инвентарь после физкультуры, я заметил, что они задержались поиграть в теннис — вдвоём. Твёрдо решив положить этому конец, я собрался переговорить с Маттиасом после занятий. В тот день пришлось около получаса караулить их у выхода из школы. Они обнялись на прощание, и Ева ушла, а я незаметно последовал за ним. Одноклассник свернул в один из проулков, и тут я окликнул его:

— Эй, ты, а ну стоять!

— Что тебе нужно? — изумлённо вскинул брови Маттиас.

— Может, объяснишь, какого хрена ты околачиваешься с моей девчонкой?

— Мы играли в теннис, — пожал плечами он.

Тогда я не понял, что Маттиас говорил правду. Казалось, что он просто наглый и вовсю издевается. Я никому не позволял над собой смеяться, поэтому вмиг вспылил уже по-настоящему.

— Совсем с ума сошёл? Ещё раз увижу — убью, — пригрозил я, и собирался было замахнуться, но в переулок очень некстати зашла женщина, толкавшая перед собой коляску. Я тут же сунул руку в карман и просто молчал, пока она проходила мимо.

Маттиас не стал ждать дальнейших угроз, а просто развернулся и направился к автобусной остановке. Отойдя метров на десять, он всё-таки обернулся и сказал:

— Не знаю, о чём ты подумал, но мы просто играли в теннис. Больше ничего.

Не знаю, злился ли я больше из-за того, что терял Еву, или из-за того, что мне предпочли именно его. За Евой я пытался ухаживать давно, ещё со средней школы. Она красивая, как Скарлетт Йоханссон. Теперь у моей неприязни к Маттиасу появилась вполне понятная причина, и отравлять себе душу стало гораздо приятнее.

Погода на улице была замечательной, хоть и холодной для октября: снег успел припорошить прелые листья, а заиндевевшие деревья блестели, когда сквозь тучи пробивались тусклые солнечные лучи. Уроки кончились, и школьный двор пустовал. Домой идти не хотелось, и я решил вспомнить детскую забаву — начал с разбегу скользить по заледеневшей луже.

— Эй, Ханнес, — Густав смотрел на меня укоризненно, будто застал за чем-то неприличным, — ты что здесь делаешь? Я везде тебя искал!

— Да так, — отмахнулся я. — Выяснял кое-что.

— И что тебе за дело до этого педика? — подозрительно прищурился друг. — Помнишь, я говорил, что выясню, кто крадёт наши карманные деньги?

— И что, выяснил?

— Разумеется. Этот урод из параллельного класса, про которого ты говорил.

— Да ну? Тот парень из Пакистана? Как там его… Халид?

Если честно, все подозрения изначально падали на него. До появления Халида в нашей школе никогда не случалось ничего подобного. Уже несколько недель старосты и учителя ходили по классам и обещали, что если этот недостойный — так сказала директриса — человек сознается, то его имя сохранят в тайне. Но кражи продолжались: несколько крон могли пропасть во время урока физкультуры или из куртки в гардеробе.

— Ага. Как только все вышли из раздевалки, он полез по карманам. Эрик проследил за ним: приоткрыл дверь немного и ждал, что будет.

— Вы точно уверены?

— На все сто, — мрачно кивнул Густав. — Надо его отпиздить.

— У нас и так полно проблем…

— И что ты предлагаешь? Оставить всё как есть? Кто виноват, что его никчёмная мамаша не может дать ему денег?

— Хорошо, — перестал спорить я. Иногда Густав мог быть на редкость упрямым, и это раздражало. — Куда идти?

— У него сейчас физика в другом корпусе. Надо поторопиться, иначе упустим. Эрик и Ингмар уже там, мы ждали только тебя.

Корпус, о котором говорил Густав, находился чуть в стороне от остальных. В старших классах мы часто бегали туда курить — там редко проводили уроки, потому что уже несколько лет в кабинетах шёл ремонт. Идеальное место, чтобы скрыться с глаз администрации. Ещё издали я заметил, что Эрик заходил за угол здания, и мы с Густавом поспешили за ним. Ингмар изо всех сил прижимал этого паренька к стене, а Эрик, замахнувшись, ударил его в живот. Тот сразу скрючился, и Ингмар отстранился, позволив Халиду отдышаться.

— А теперь, когда все в сборе, объясни ещё раз, — орал Эрик, — какого хрена ты шарил по нашим карманам. Ты ведь знал, что тебе попадёт!

— Я никогда не брал много, — чуть ли не всхлипывал он, — только одну или две кроны. Если бы не было очень нужно, я бы никогда не…